© Антон Ворон, 2016
© Ольга Ворон, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Стяжи дух мирен – и вокруг тебя спасутся.
Преподобный Серафим Саровский
Когда Небо хочет возложить важную миссию на человека, оно вначале ожесточает его сердце, заставляет его до предела напрягать кости и сухожилия, заставляет тело его страдать от голода, повергает его в нужду и нищету, обрекает на неудачи все его начинания. Тем самым Небо укрепляет волю человека, закаляет его как сталь и делает его способным к выполнению того, что при иных обстоятельствах он был бы не способен выполнить.
Мэн-Цзы
[Будто] дымкой вершину утеса
Застилает мой взор пелена.
Где мудрец,
[что] укажет мне Путь?1
Тася всю дорогу беспокоилась. Носилась по клетке, стучала, шуршала, даже кидалась на прутья, требуя деятельного участия в своей судьбе. Но я только иногда оборачивался и просовывал руку между передними сиденьями тряского «уазика», чтобы успокаивающе постучать по коробке. Тесно было – ни коробку на колени взять, ни самому к ней перебраться.
Водитель попался китаец. Ещё в аэропорту он успел надоесть безумной радостной улыбкой с провалами среди жёлтых зубов и долгоиграющими объяснениями на исковерканном русском. И первое, что я сделал, когда мы, наконец, сели в машину, это легонько ткнул его лицом в стекло двери. Мужичок пискнул, и сжался, прикрывая голову. Он всё понял правильно, и его ассиметричная оскаленная улыбка сменилась глубокой задумчивостью. Убедившись в том, что я больше не подаю признаков раздражения, он, молча взялся за руль трясущимися руками и завёл мотор. С тех пор он смотрел на дорогу, не отрываясь, и даже ругался боязливо шёпотом, когда уазик заваливало на горной дороге. И я мог, сколько вздумается, смотреть на пейзаж за окнами.
Но сквозь мутное, забрызганное грязью стекло мир казался таким же мутным и грязным. Унылыми, обезличенными тянулись болотные низины и хвойные горы, и такое же унылое, безбожное висело над ними небо. И с чего я придумал себе, что тут будет хорошо? Спокойно – может быть. Но хорошо… От себя же не сбежишь. Да?
Машину здорово трясло, и оттого меня клонило в сон. В самолёте заснуть не смог, а тут будто приспичило. Но, закрывая глаза, тут же одёргивался – не прошло ещё, не прошло… И неведомо, когда сгинет проклятое наваждение. Костян сказал на прощание: «Пара дней – и смена обстановочки мозги прополощет, как простынку!». Может, и прав. По такому миру – и мысли должны стать унылые, серые, тяжёло-влажные и холодные. А и пусть! Всё лучше, чем в чёрно-белом калейдоскопе сизые пятна. Костяные, упрямые, сволочные.
– Просыпай! Просыпай! – шепеляво долдонил китаец, бешено вращая баранку, чтобы удержать машину на размокшей в белую сметану каменистой дороге. – Приехаль!
И так у него получалось говорить, словно наши слова, русские, разбивал на свои китаёзские иероглифы: «вин-пин-чунь», «чунь-пинь-вень» – «при-е-халь», «про-сы-пай». Вот говорилка китаёзская!
Я потянулся, выправился на кресле и посмотрел вперёд – там, в низине, куда мы съезжали, дорога упиралась в «зону GT-17». Виднелись однотипные серые бруски зданий и в полтора человечьих роста бетонная ограда с редкими вышками.
За спиной коробка затихла – видимо, Тася за обещанные четыре часа дороги вконец измаялась и прилегла где-нибудь в уголке, тяжело поводя боками и смотря несчастным взглядом на дырку в крышке коробки. А может и задремала, как я, так же измученно и никчёмно – всё равно чувство отдыха от такого сна не получишь.
Когда подъехали ближе, стала видна стройка, из-за которой и возникла «зона GT-17». Пара «Камазов» смотрелись детёнышами рядом с экскаваторищем, опустившим ковш на платформу. Машины, бетономешалки. Два крана и несколько десятков огромных бетонных колец. И – ни одного рабочего. Только тусклый свет пробивается через окна бараков да на двух видимых вышках стоят автоматчики.
А вокруг тянулась странная, цвета лишайника, бетонная стена с нацепленной сверху колючкой. Частые дожди изъели проволоку, и они закапала ржавой водой стену – вот и получились подтёки. Грязные жёлтые, оранжевые, бурые и серые пятна въелись в бетонные плиты, создав ощущение валунов, заросших мхом и лишайником. И только подъехав ближе, можно было понять, что стена не мохнатая, не мягкая, как это бывает с обросшим камнем, а попросту крашенная ржавой водой.
– Приехаль! – повторил китаец и, не сбавляя скорости, направил «УАЗик» в своевременно распахнутые ворота.
Пока я вываливался из машины, с интересом осматривался вокруг, пружинисто перекатываясь с пятки на носок, заставляя скрипеть неразношенные берцы и ныть уставшие от безделья ноги, пока вытаскивал из багажника рюкзак-сотенку, ящики, пока доставал чехол с грифом и бережно выносил коробку с Тасей, рядом организовалась нервничающая группа встречающих. Одетые в камуфляж люди топтались, бросая взгляды друг на друга и на меня, и чувствовалось, что моё появление здесь ожидаемо. Видимо, Костян успел рассказать многое. Трепач эдакий!
Один из встречающей делегации не выдержал.
Подошёл со спины, когда я присел над коробкой, заглядывая в дырку, стремясь увидеть, что там делает Тася.
– Кадышев Николай?
Я обернулся.
Это был маленький человек. Наверное, такой же маленький, как тот китаец-водила. Хоть и белый. Потому я даже не стал подниматься. Иногда хорошо смотреть на людей снизу вверх.
– Я.
Глаза у человека стали злые, острые.
– Я! – пересмешничал он. – Докладываться надо!
– Ну.
Если на человека смотришь спокойно, то сразу видно, какой человек внутри. Если он тоже спокойным делается – значит, человек хороший. А вот если начинается суетиться, затихать или, наоборот, яриться – значит, дурак. Или злой дурак.
– Баранки гну! – рявкнул он. – Жопу поднял и к командиру!
И…
…пнул коробку.
Футбольный замах.
Берец вминает картонку.
Коробку отбрасывает.
Впечатывается в стену барака.
Истошно верещит Тася.
Визг сменяет хрип и бульканье…
И…
…собрался пнуть коробку.
Внутри всё слилось в единый вдох ненависти. Огонь!
Переместился, не поднимаясь. И саданул кулаком под уже распрямляющее голень колено. Трах! Кулак повело в одну сторону, ногу в другую. Мужик навернулся, шлёпнулся рожей в грязь и, заверещав тонко, как только что в моём сознании пищала Тася, обнялся с ногой.
А в голове пульсировало: взмах, удар, боль….
Пока подскакивали другие, я уже успел подняться. Трое тут же взяли меня на прицел и суетливо отдалились, а двое подскочили к мужику и, живо повернув его на спину, за лацканы оттащили подальше. Профессионально, шустро.
А в голове моей всё так же: взмах… удар…
Ступня в грязном сапоге нелепо болталась, штанина в месте удара взбухла, но крови не было. Значит, не открытый.
– Чёрт. Чёрт. О господи! Чёрт. – Повторял мужик, а по лицу текли слёзы и пот, размывая грязевую маску.
А в моей голове пульсировало: взмах, удар, боль…
– Сука, лежать! На колени! Стрелять буду! – ярились люди, нервно сжимая оружие.
И я стоял, не шевелясь. В сознании всё пульсировало.
Огонь внутри ещё бушевал, но снаружи оставался холод.
– Отставить!
На балконе третьего этажа административного здания стоял невысокий, осанистый, бородатый человек. С чёрным взглядом, выправкой офицера и в сером «комке», утянутом ремнями. Вдоль левого бедра висела кобура, вдоль правого – стек. Вылитый «Фидель Кастро»! Его взгляд выдавал бесспорного лидера, монарха среди военных. Он придирчиво осмотрел происходящее и безразлично сказал скулящему в обнимку с ногой помощнику:
– Ты, Берг, не хами незнакомцам – вот и «ноу проблем» будет.
Взглянул на меня и двумя сложенными пальцами, словно старообрядец перстами, с нажимом провёл по уголкам губ, – сперва с одной стороны, потом с другой, – придавливая и укладывая жесткие волосы бороды. И кивнул:
– Иди сюда, Кадышев.
И так сказал, что не подчиниться стало невмоготу.
Я пошёл. Только коробку подцепил за ручку. Тася – умничка – сидела тихо, даже не шуршала.
На крыльце оглянулся и увидел напряжённых автоматчиков на вышках, суету возле скулящего Берга и ещё – за пыльными окнами барака разномастные рожицы, прижавшиеся к стеклу. В каждом окне – штук десять. Одно над другим, одно над другим, будто только лица плавают, а тел и нет.
Полы деревянного трёхэтажного здания от крыльца до самого кабинета «Кастро» скрипели подо мной, но разваливаться не спешили. Старой, советской ещё постройки дом даже в неласковом дальневосточном климате сохранил запах дерева, его мягкую упругость и прочность.
В кабинете «Кастро», присев на край своего стола и попеременно оглаживая двумя пальцами то одну сторону бороды, то другую, задумчиво-рассеянно оглядывал меня. А я озирал комнату, не утруждаясь стоять навытяжку – ещё чего! Над столом карты, на столе компьютер, в шкафах папки, на полке бутылки с коньяком разных марок. За небольшим столиком – скорее даже партой школьной – сидел молодой увалень богатырского роста, но изнеженных мышц, и, смотря исподлобья, стискивал теряющуюся в кулачище авторучку. Книг не было. Совсем. Только толстые журналы отчётности торчали лохматыми корешками из кучи бумаг на тумбе. Жизнь как-то сразу поскучнела.
– Костян писал, что твои габариты меня поразят, но чтобы так… – «Кастро» покачал головой.
Я не ответил. Да, такая прокаченная масса мышц при огромном росте и весе – это редкость. Хотя бывало, встречались и такие, что были мне под стать. Но говорить об этом не стоит. Не та тема.
Он сообразил, нахмурился и спросил:
– Что делать надо Костян рассказал?
Теперь и я разлепил рот:
– Бить особо борзых.
«Кастро» степенно кивнул и широко махнул на окно:
– Здесь край земли. И тут мы строимся. Охраняем объект и организуем стройку. Пашет тут всякая узкоглазая шваль. Они воруют, лынят, забивают и бегут. И наше дело – заставить их работать. Понятно?
– Да.
– У этих недочеловеков, – «Кастро» остро глянул на меня. – Мозги обезьян. И они веруют в свой «путь воина». И чтобы и нашим, и вашим, то закон здесь такой: встречаются на площадке двое. Кто ушёл своими ногами – та партия и победила. Тот закон и принимаем. Так решаются все вопросы – от того, сколько каши в порции до того, кто и как будет командовать. Ясно?
– Да.
«Кастро» хмуро посмотрел на меня, потом на своего секретаря, потом снова на меня. И, кажется, понял, что его тревожит.
– Драться приходилось? – спросил он.
– Да.
– Серьёзно махался или звездишь?
– Золото по версии «фа-комбат» пять лет подряд.
– Чего? – «Кастро» встряхнул головой, словно просыпаясь.
– Бои без правил.
И всё равно он не понял. Посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на увальня. Тот подобрался, приподнялся подобострастно и выпалил:
– Это, понимаете ли, как «Восьмиугольник», как «Панкратион» или другие бои без правил. Понимаете ли, все виды борьбы сразу. Можно и кулаками, и бороться. Сейчас очень модно. Много бойцов известных. Как в «М-один». Волк Хан, Сулоев, Емельяненко, Разбоев. Понимаете ли, спортивная драка, где всё можно.
– Всё? – усомнился «Кастро».
И правильно усомнился.
– Яйца не отрывать, глаза не выкалывать, позвоночник не ломать, горло не перебивать, висок не перешибать, – заучено повторил я вечную формулу тренера.
СанСаныч обычно так напутствовал перед выходом на ринг, после чего следовало: «Аминь, твою мать», – и дружественный тычок кулаком под лопатку.
«Кастро» покачал головой и посмотрел на меня, как на душевнобольного:
– Всё это тут и делают.
Я ответил:
– Пусть пробуют.
Он снова провёл двумя пальцами по бороде, и вдруг ухватил себя за волосы на подбородке и медленно, раздельно, словно гвоздями в темя вколачивая слова, яростно зашипел:
– Ты чего-то не вкуривашь, паря… Это ты будешь делать! Ты, а не они! Мне тут бои, что по правилам, что без правил нахрен не нужны! Понял?
– Понял.
– И слушаться будешь, как маму родную! Скажу яйца оторвать – будешь рвать. Понял?
– Понял.
– Тут только мои правила. И ничьи больше. Понял?
– Понял.
С минуту изучая мою каменную рожу, «Кастро» успокоился и, скрестив на груди руки, задумчиво переспросил:
– Значит, типа Емельяненко, говоришь?
Я не отреагировал. Это же не я говорил. Значит, и вопрос не мне.
– А что… Действительно, похож, – он задумчиво оглядел меня, склоняя голову то на один, то на другой бок: – Только рожа больше мятая и ростом вроде как повыше.
Он усмехнулся, отпустил бороду и кивнул:
– Будешь Емелей! – и помощнику: – Регистрируй.
Я пошёл к увальню, плюхнувшемуся мягким местом на стул, а «Кастро» – к заветной полочке с коньяком.
– Фамилия, имя, отчество, адрес…
Когда секретарь аккуратным почерком неторопливо заполнил необходимые графы и забрал мой паспорт на хранение, клетка у меня в руке начала шевелиться. Видимо, Тася проснулась. А может запахи не понравились. От увальня несло одновременно и сивухой, и отвратительным душком грязного тела, залитого одеколоном.
Не поднимая глаз от журнала, увалень монотонно объяснял:
– Барак охраны слева от входа белое знание, кликнешь начальника смены, он тебя разместит. Там сейчас Чахлый дежурит. Мужик такой низенький, морда, как кулак – узнаешь сразу. Зовут Ерофей, но тут имена не в ходу – либо по кликухе, либо «товарищ командир». И поаккуратнее с граблями – он тоже не дурак подраться. За формой и постелью сходишь на склад, это…
И тут коробка грохнула! Словно петарда взорвалась.
Увалень подпрыгнул и застыл с остекленевшими выпученными глазами и рукой, так и не показавшей направление на склад. «Кастро» задержал стакан перед ртом и задумчиво посмотрел в нашу сторону.
– Это что это, а? – повышая голос, начал увалень.
– Тася чихнула, – честно ответил я и поставил коробку на стол прямо перед ним.
Тот отодвинулся и встал с места. Спокойствия ему это явно не прибавило – я всё равно высился над ним на полголовы, а прямо перед пахом лежала странная коробка. В глазах парня явственно читалось желание расслышать – тикает она или нет.
Я сдёрнул узел с бечёвки и развалил на стороны картонные борта.
Тася сидела в единственном незагаженном углу клетки и, живо шевеля носом, оглядывалась, подслеповато щурясь на свет.
Увалень сплюнул:
– Тьфу-ты, в ноги душу! Крыса!
– Шиншилла, – поправил я.
– Воротник сучий! – рявкнул увалень. – Чтобы на объекте у меня гадости этой не было!
Я не ответил.
Потому что…
«Кастро» подошёл.
Стукнул костяшкой по клетке.
Улыбнулся.
Сказал.
И.
Потому что…
Словно водой окатило. Тело напряглось в ожидании ярости и тут же расслабилось.
«Кастро» подошёл ближе и начал любознательно оглядывать Тасю. Довольно ухмыльнулся в бороду – сегодня он получил сразу две диковинки в свой зверинец. Постучал по клетке костяшкой – Тася фыркнула и повела ушами. Чистоплотная старушка не позволила себе замызгать шёрстку даже в тряске долгой дороги, поэтому смотреть на неё было одно удовольствие – волос по всей длине менял цвет, давая бархатный индиговый оттенок, а пушистость делала её похожей на клубок богатого меха.
– Да пусть её, – усмехнулся «Кастро». – Животина безвредная.
И ушёл к своей бутылке.
Увалень сглотнул и сел на место.
– Кусается? – мрачно спросил он.
– Нет, – сказал я.
– Что жрёт?
– Я привёз.
Увалень посмотрел на меня исподлобья и сообщил:
– Чтобы из клетки не воняло! Я тут живой уголок в бараке держать не стану, понял?!
Тася забеспокоилась, засуетилась, и я положил ладонь на прутья и наклонился к увальню.
В конце концов, мне здесь работать. А Костян хорошо напутствовал меня. Почти как СанСаныч. «Аминь, твою мать» – единственная формула, которая здесь будет работать всегда и на всех. На своих, в том числе.
– Тася, – начал я неторопливо, тупо, словно в пустоту перед собой: – Породистая шиншилла. У неё окрас редкий. Давно у меня. Меня любит очень. И я её очень люблю. И очень ухаживаю. Потому что она беззащитная, ничего сделать не может. А я – могу.
– Ты чё не понял?! Крысу свою съе… – увалень опять вскочил с места.
А я тупо продолжал говорить, не подняв взгляда на вставшего:
– Я не могу, когда ей плохо. Дурею я. Сам себя не понимаю. Дурак дураком!
– Ты чё мне лепишь? Чё лепишь?
– Когда вокруг шумят, она пугается. А у неё животик слабенький. Она гадит начинает.
Я бубнил без выражения, а увалень уже бычился, собирая кулаки:
– Ты чё, не понял?! Ты чё идиот?!
– И тогда я бешусь, – спокойно закончил я и поднял глаза.
– Ты …!
Может он чего бы сказал ещё. Только тут у Таси действительно не выдержал живот, и тёмная струя брызнула на сетчатое дно клетки. Шиншилла, сама стесняясь получившегося конфуза, юркнула в угол поближе ко мне.
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Край света», автора Антона Ворона. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанрам: «Боевики», «Научная фантастика».. Книга «Край света» была издана в 2016 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке
Другие проекты