Раздел 1
Крестьяне в гражданской войне

По удачному определению Л. Милова, крестьянство представляет для науки «неопределенное множество»; характеризовать же крестьянство, составлявшее до 90 % населения, как единое цельное сословие обоснованно представляется исследователю рискованным. Крестьянство обладает громадным внутренним разнообразием⁵⁶. Т. Шанин предложил концепцию циклической мобильности крестьянских хозяйств, при которой процессы социально-экономического расслоения и выравнивания понимаются как параллельные. На базе этого понимания объяснима высокая степень внутрикрестьянской солидарности, которая успешно противостояла даже целенаправленным мероприятиям государства по «внесению классовой борьбы». Поэтому, несмотря на имевшее место расслоение и разницу в социально-экономическом положении в каждый отдельный момент времени, «второй классовой войны» в деревне так и не возникло, и «целые села с оружием в руках стоят либо за красных, либо за белых, а то и за зеленых, но внутренних столкновений практически нет»⁵⁷. Хозяйственные механизмы существования русского крестьянина в режиме «двух экономик» (зимней и летней) и представление о соотношении числа детей и развития хозяйства представлены в исследованиях В. Башлачева⁵⁸. Он также указывает на цикличность в развитии среднего семейного русского крестьянского хозяйства. Крестьянство оказывалось единым и солидарным в очень многих отношениях, несмотря на бурное развитие и многочисленные перемены.

Первая мировая война нанесла удар по сельскому хозяйству России, как и других воюющих стран. На рубеже 1916–1917 гг. Московское общество сельского хозяйства, Земский союз и Союз кооператоров сделали вывод о безальтернативности пути производственной кооперации и национализации крестьянского сельскохозяйственного производства⁵⁹. Однако положение не было катастрофическим. В 1916 г., по сравнению с довоенным временем, посевные площади сократились менее чем на 5 %, урожайность упала на 9,3 %, валовые сборы стали меньше на 11 %. Основной удар аграрному строю нанесла революция и ее последствия и Гражданская война. В 1921 г. сокращение посевов по сравнению с довоенным уровнем превысило одну треть, валовый сбор составил треть довоенного уровня (в 1920 г., когда не было воздействия природного фактора засухи. – Авт.). Этим показателям соответствовало катастрофическое сокращение поголовья скота, посевов и сборов технических культур, полное расстройство денежного обращения. Крестьянство с самого начала оказалось под очень жестким прессингом коммунистической власти⁶⁰.

Русское сельское хозяйство и крестьянство находились в сложном положении. Аграрное перенаселение невозможно было избыть в краткие сроки. К этому добавлялась игра интересов, внешние обстоятельства, ситуация грандиозной войны. Можно полагать, что большевистская политика являлась паразитированием на системной социальной проблеме, не решенной к моменту революции. Это обстоятельство и определяло настроения и реакции крестьянства в изменчивой картине Гражданской войны.

Многие наблюдатели отмечали глубокую и недобрую растерянность крестьян после революции. По впечатлениям писателя Ивана Наживина, для владимирских мужиков главным врагом виделся «биржуаз» (так соединялись слова «буржуазия» и «биржа»). Черноморские зеленые говаривали, что царя устранили «баринишки», а мужик ни при чем. «Господа», «кадеты», «интеллигенты» как зачинатели и корыстные виновники всего происходящего выступают неоднократно. Это замечалось мемуаристами. М.М. Пришвин записывал в дневнике: «Слышал, что меня называют контрреволюционером, и во враждебном тоне, называли же люди – противники коммунистов, по-видимому, за то, что я не их круга человек, что я интеллигент, который и создает всю эту кутерьму». Может быть, наиболее рано и последовательно эту идею выразил И.Л. Солоневич, – господа «делают» революцию, а мужик потом приспосабливается сам и приспосабливает эту самую революцию к своим потребностям и пониманиям. Публицист и знаток деревни А. Петрищев весной 1918 г. противопоставлял борющиеся в народе тенденции: «революцию» как творческую, созидательную стихию и «руину» как стихию апатии, распада, своекорыстия. По его мнению, в России мощны центростремительные силы, и нужен лишь центр их кристаллизации. Он же сделал важное замечание о том, что народная интеллигенция с политическим опытом 1905–1906 гг. в большинстве погибла на войне и крестьянству предстояло заново накапливать политический опыт⁶¹.

Любая война чрезвычайно ускоряет многие процессы. Известно соображение о том, что военное дело с 1914 по 1918 г. изменилось более, чем за 1871 – 1914 гг. Это же касается и социальных процессов. Гражданская же война переструктурирует социум, создает новые группирования. По П.А. Сорокину, большевики после прихода к власти «тормозили одних путем предоставления полной свободы ущемленным импульсам других. К этому присоединились агитация, пропаганда и привилегии наиболее активным «преторианцам» большевизма (право безнаказанного грабежа, насилия, паек в голодное время и т. п.). Таким путем был создан «кулак», на жизнь и на смерть связанный с большевиками»⁶². Этот «кулак» включал разные элементы, нередко ситуативно оказавшиеся на красной стороне и сыгравшие крупную роль в ее победе. Хрестоматийным примером являются латышские стрелки (сплоченность за пределами оккупированной родины, отсутствие демобилизации, возможность подпитки со стороны значительных латышских колоний из эвакуированных во многих русских городах, период национальной консолидации, стимулировавшийся событиями 1905–1907 гг., привилегированное положение на большевистской службе и т. д.). Иногда ситуация развивается за считаные месяцы и даже недели. Так, на Дону «период единодушия достаточно весомой части задонского казачества с иногородними и коренными крестьянами был относительно недолгим. Но этого времени хватило, чтобы появились и окрепли части, ставшие в дальнейшем основой красной конницы»⁶³. На восточном белом фронте неумение власти А.В. Колчака интегрировать в состав вооруженных сил добровольческие воткинские и ижевские формирования вызвало распад этих соединений в конце апреля 1919 г. В результате Белая армия потеряла около 13 тысяч опытных и мотивированных воинов в ответственный момент наступления, что можно считать одним из факторов поражения белого наступления и дальнейшего крушения белого фронта⁶⁴.

Война чрезвычайно быстро формирует новые групповые идентичности. Политически или в военном отношении актуализируются прежние сословные и иные группирования. Соответственно, возникают новые названия для обозначения появившихся социальных групп или родственных ощущений.

Все прежние социальные группы оказались в той или иной степени расколоты или дезорганизованы революцией. Например, такая элитарная, но и в известной степени политически хрупкая, завязанная на карьеру и пребывающая в штабах группа, как офицеры Генерального штаба. Ныне многие сюжеты поведения генштабистов в Гражданской войне надежно прояснены исследовательскими усилиями А.В. Ганина. Генштабисты образовывали своего рода свой круг, связи внутри которого нередко не могли порвать даже линии фронтов. Весьма своеобразно вели себя кадровые гвардейские офицеры, особенно на Юге. В их поведении читается ревность к «новой гвардии» – добровольцам-первопоходникам, стремление восстановить свои части и в целом достаточно спокойное отношение к пафосу белой борьбы.

Война создавала добровольческие воодушевленные части, сориентированные на основателя-командира. Это могло происходить по схеме шефства, реального или подразумеваемого, как у белых, могло развиваться по атаманской линии, когда отряд сплачивало имя и боевая репутация командира. Соответственно, и политическая ориентация таких формирований определялась по командиру. Так возникли боевые корпорации корниловцев, марковцев, дроздовцев, алексеевцев, каппелевцев. Современный автор точно замечает, что такие части, точнее, части-братства, были объединениями орденского типа⁶⁵. А.Н. Толстой в «Хмуром утре» недоброжелательно, но точно отражает эту особенность: «…у дроздовцев – в лице ирония, любят носить пенсне – в честь их покойного шефа; у корниловцев – традиционно тухлый взгляд и в лице – презрительное разочарование; марковцы шикарят грязными шинелями и матерщиной». Дальнейшее многолетнее сплоченное существование в рассеянии подтверждает этот тезис.

На красной стороне появились думенковцы, чапаевцы, мироновцы, на Урале – чеверевцы и прочие. В среде независимой атамании вполне определенно появились махновцы, во время большого восстания на Тамбовщине – антоновцы, а также колесниковцы, шубовцы, сапожковцы и другие.

Во время больших и слабоструктурированных крестьянских восстаний также формировались самоназвания. Крупнейшим выступлениям в Поволжье в 1919 и 1920 гг. дали наименования чапаны (Чапанное восстание, от названия крестьянского кафтана) и вилочники, по названию главного крестьянского оружия.

В 1920–1921 гг. в самоназваниях повстанческих отрядов нарастают мотивы социальной справедливости, «обиды» (с «обиженным знаменем» ушел в повстанцы конармейский командир Маслаков), разорения, голода, который заставляет подниматься на самозащиту: это «армия правды», «войска воли народа», «восстание голодающих крестьян», «сыны разоренных отцов» и т. п.

Гражданская война чрезвычайно актуализировала фигуру чужака, пришлого, неместного. Русский простолюдин жил в мире местных связей, родства, землячества, отрефлексированное национальное чувство еще не родилось. Об этом писали многие интеллигентные наблюдатели, например генерал Н.Н. Головин. Мировая война же создала наплыв многочисленных чужих в пространство жизни русского крестьянина. Это миллионы пленных и беженцев, в некоторых районах, например на Урале – ощутимые количества представителей «желтого труда» – китайцев и корейцев. После 1917 г. в деревню стали прибывать горожане в поисках более надежного бытового существования. Хозяйственный развал и политическое обособление территорий с 1917 г., завершение мировой войны создавали все новые группы, вольно или невольно вовлекавшиеся в гражданскую войну. На Дону, например, запомнились эшелонщики – демобилизованные солдаты Кавказского фронта и красногвардейцы, мало стеснявшиеся с местными по пути своего следования. Многие военнопленные оказались в тягостной ситуации с крушением системы снабжения и окарауливания лагерей. Желание добраться до дома в соединении с естественным желанием держаться своих плюс красная пропаганда и соблазны нетяжелой службы создали многочисленных «интернационалистов» Красной армии. В той же ситуации были и представители трудовых мигрантов. Населением и белыми они часто воспринимались в качестве наемников и палачей, хотя далеко не все таковыми хотели быть и были. Этот нерв их судьбы тонко почувствовал М.А. Булгаков в «Китайской истории» (рассказ 1923 г.). Многочисленное мешочничество также создавало свои правила жизни, приспособления и деятельности. Своего рода корпорацией на время стали «фронтовики». Недавно вернувшиеся с фронта и вообще со службы были, в большинстве, настроены революционно (так, как они эту революционность понимали), вызывающе противостояли «старикам», то есть поколению родителей, и всему привычному укладу жизни. С осени 1918 г. в Россию потянулись освобожденные многочисленные русские пленные из Германии и Австро-Венгрии, добавляя красок в настроения и восприятие войны. В отдельных местностях война развела по сторонам противостояния сравнительно недавно возникшие социальные группы. В Сибири старожилы и столыпинские новоселы стали основой колчаковской милиции и самоохраны и краснопартизанского движения, соответственно, ожила старая земельная вражда русских и бурят в Забайкалье, казаков и горцев на Кавказе, татар и башкир в Приуралье и т. д. В результате формировались свои традиции противостояния, причем уже не вялотекущего, а яростного, вооруженного и жестокого. Кроме того, самая заурядная местная семейная и личная вражда в условиях Гражданской войны могла принимать военно-политическую окраску. Так, в апреле 1919 г. Тульский губрев-трибунал получил донесение начальника Павлохуторского волотдела И.Л. Чурилова, который утверждал, что жители хутора «вытащили его за горло из-за стола и сорвали общее собрание, а гражданин А.И. Кутепов выразился в его адрес, что скоро из коммунистов будут резать ремни». Чурилов наутро после собрания затребовал отряд красноармейцев якобы для усмирения взбунтовавшегося хутора. Дознание установило, что Кутепов подрался с братом Чурилова, и глава волотдела затаил обиду. Трибунал указал, что подобные действия «следует считать недопустимыми и могущими служить поводом к действительному восстанию»⁶⁶. Органы власти в волостях формировались из местных кадров, поэтому властные полномочия нередко использовались для сведения счетов. Пример – один из многих подобных.