– Какие есть бессердечные люди, – сказал я, подходя к Ольге. – Неужели вы, женщина, в состоянии равнодушно созерцать мучения этого кулика? Чем глядеть, как он корчится, вы бы лучше приказали его добить.
– Другие мучаются, пусть и он мучается, – сказала Ольга, не глядя на меня и хмуря брови.
– Кто же еще мучается?
– Оставь меня в покое! – прохрипела она. – Я не расположена сегодня говорить ни с тобой… ни с твоим дураком графом! Отойди от меня прочь!
Она вскинула на меня глазами, полными злобы и слез. Лицо ее было бледно, губы дрожали.
– Какая перемена! – сказал я, поднимая ягдташ и добивая кулика. – Какой тон! Поражен! Совсем поражен!
– Оставь меня в покое, говорят тебе! Мне не до шуток!
– Что же с тобой, моя прелесть?
Ольга окинула меня взором снизу вверх и отвернулась.
– Таким тоном разговаривают с развратными и продажными женщинами, – проговорила она. – Ты меня такой считаешь… ну и ступай к тем, святым!.. Я здесь хуже, подлее всех… Ты, когда ехал с этой добродетельной Наденькой, боялся глядеть на меня… Ну, и иди к ним! Чего же стоишь? Иди!
– Да, ты здесь хуже и подлее всех, – сказал я, чувствуя, как мною постепенно овладевает гнев. – Да, ты развратная и продажная.
– Да, я помню, как ты предлагал мне проклятые деньги… Тогда я не понимала значения их, теперь же понимаю…