Глава 2

Лев Робертович отщёлкнул крышку мобильного телефона и, наверно, в сотый раз убедился, что аппарат исправно видит сеть, а до назначенного делового свидания ещё остаётся немного времени. Телефон безмолвствовал. Хозяин покрутил его в руках, пытаясь хоть чем-то занять руки, но, уронив телефон на грязный асфальт, чертыхнулся, поднял трясущимися руками и вернул обратно в оттопыренный карман драпового пальто, даже не потрудившись обтереть испачканный грязью пластик. Хотелось курить, но сигарет не было – стрелять у прохожих Льву всегда казалось унизительным. Но ещё больше чем курить, хотелось пить, причём большими глотками и без закуски. Неважно что. Лишь бы это что-то содержало алкоголь. Тогда бы и руки перестали трястись, и едва сдерживаемое волнение сошло на нет. Поскрести мелочь по карманам, на чекушку, глядишь, и наберётся, но эти свои крамольные мысли Лев Робертович тут же поспешно оборвал – пить сейчас ни в коем разе, никак нельзя.

Время тянулось медленно. Припустил дождь, разогнав уличных торговцев газетами и жвачкой, заставил прохожих потянуться за зонтами. Лысеющая голова начала мёрзнуть, пришлось одолжить полиэтиленовый пакет у пригоршни семечек, ютившихся в кармане брюк, и нахлобучивать на голову. Несколько часов томительного ожидания вконец измотали Льва Робертовича – выглядел он теперь совсем неважно. Его одутловатое лицо, обильно поросшее трёхдневной щетиной, излучало беспокойство. Маленькие глазки, по-лисьему хитрые и по-волчьему злобные, внимательно ощупывали прохожих. Воспалённые от безумного напряжения, может, и от ветра, они постоянно слезились, отчего Лев попеременно оттирал их кулаком то левой, то правой руки.

Сегодня Лев Робертович очень боялся опоздать и появился у станции метро гораздо раньше назначенного часа. «Так спокойнее, – решил он, – да и Валя не заподозрит лишнего». Валентина Даниловна, супруга Льва Робертовича, действительно, не имела сегодня ни малейшего повода уличить мужа в странном поведении. Тот, как обычно это бывало по пятницам, собрал сумку с остатками книг домашней библиотеки Данилы Вениаминыча и, выпив перед дорогой стакан дешёвого растворимого кофе, буркнул что-то на прощание жене, отправился на книжный развал к Гаваньскому мосту. Дойдя до остановки троллейбуса, Лев, словно агент под прикрытием, внимательно осмотрелся по сторонам, рыская взглядом, нет ли "хвоста", и только после этого решительно зашагал прочь от остановки, к зияющему проёму метрополитена на другой стороне пешеходного перехода, где в благодушном расположении духа разрешил эскалатору поглотить себя.

Сойдя на станции "Крещатик" он снова испереживался и, попеременно оглядываясь по сторонам, выбрался наружу. Уже наверху неожиданно для самого себя сообразил, что по-прежнему крепко сжимает в руке тяжёлую сумку, набитую книгами. Тогда он запустил пальцы в торцевой карман сумки и извлёк на свет газетный свёрток, который спешно запихал под внутреннюю подкладку пальто. Книги же постигла печальная участь. Словно от важных улик, Лев скороспешно избавился от них у мусорного контейнера, тут же, возле станции метро. Забренчал телефон. Лев судорожно взглянул на дисплей, прижал телефон к уху.

– Алло? Слухаю! – Он замер, вслушиваясь в голос на том конце трубки. – Звичайно, в силi! – обрадовано крикнул он в ответ. – А ви де? Я щось не бачу… Рукою махаете? – Лев поднял глаза и обнаружил у киоска, шагах в пятнадцати от него самого, размахивающего руками человека. Больше не говоря ни слова, он отключился и, с трудом веря в происходящее, двинулся на ватных ногах к незнакомцу.

Незнакомец очень быстро обозначился в контурах. Перед Львом Робертовичем стоял Доменико Джованни.

– Извините, я немного задержался! – сказал Доменико и протянул Льву широкую ладонь. – Совсем беда с дорогами…

– Нiчого! Я радий, що ви всё ж таки приiхали, – со стеснением ответил тот, срывая с головы пакет, судорожно пихая в карман пальто. Он принял рукопожатие и энергично потряс руку Доменико.

– Как иначе? – удивился тот. – Уговор!

– Сумнівався до останнього! – честно признался Лев и спохватился: – Ви тут вперше? Може, куди зайдемо погрітись, заодно і обговоримо наше діло. Знаю поблизу одне славне містечко.

Но в глазах иностранца Лев Робертович вдруг усмотрел сомнение и настороженность.

– Не бійтеся! – украдкой шепнул он на ухо, словно боялся, что их могут подслушать. – Це близько. Розпивочний на Архітектора Городецького. Дві хвилини пехом. Там завжди людно! – заверил Лев и искренне добавил: – Дуже змерз я.

– Ладно! – сдался Доменико. – Я тоже не прочь очутиться где-нибудь в тёплом и уютном месте. Это ваша киевская погода совсем никуда не годится.

То, что Лев назвал распивочной, на деле оказалось солидным заведением с недвусмысленной вывеской "Warsteiner Pub". Иногда он наведывался сюда, в редких случаях сам, всё чаще с кем-то, кто мог щедро оплатить его счёт. Выпивка здесь была отменная, особенно пиво, но цены жутко кусались, отчего в иные дни, когда приятели мельчали на кошелёк, он сам звал их, но не в дорогой паб, а в рюмочную "Подмостки", что находилась аккурат под Гаваньским мостом. Его завсегдатаям не стоило заботиться о дресс-коде или фейс-контроле – рюмочная под мостом всегда была лояльна к своим посетителям, и являла собой опалённый пожарами остов троллейбуса городского маршрута номер 13. Проёмы окон, заботливо заколоченные фанерой, пластиковые столы, обитые клеёнкой, и самый широкий ассортимент подпольных спиртных напитков делал "Подмостки" чрезвычайно популярным заведением среди местных выпивох.

На входе их встретил швейцар. Приветственно приподняв фуражку, он препроводил их внутрь.

– Тут добре! – Лев Робертович доверчиво улыбнулся Доменико.

Зал с облицовкой из небрежно притёсанного друг к другу кирпича оказался весьма просторным, но тёмным из-за неимения окон. Паб обитал на цокольном этаже и недостаток естественного освещения с лихвой компенсировал винтажными фонарями, вмонтированными прямо в стену. Пылающий камин добавлял заведению уюта. В это время дня зал пустовал, разве что барная стойка оказалась занята сомнительным типом. Тот сидел, склонившись над закуской в белоснежной квадратной тарелке, и цедил запотевшую рюмку.

Освободившись от верхней одежды, Лев, казалось, напрочь забыл про собеседника. Он, словно малое дитя, подбежал к камину, присел на полусогнутых и с вожделением потянул ладони к языкам пламени. Немного отогревшись, он, впрочем, тут же вернулся к растерянному Доменико и указал на один из пустовавших столиков.

– Тут добре! – повторил он. – Я замовлю по пиву, з вашого дозволу?

– Сначала дело! – серьёзно ответил тот, переменившись в лице.

– Так, звичайно, як скажете! Але я все ж вип'ю! – совсем осмелев, Лев щёлкнул пальцами, подзывая официантку в накрахмаленном кружевном переднике. Та незамедлительно явилась с подносом, на котором стояла закупоренная бутылка питьевой воды и два массивных низких стакана.

– Добрий день, панове! Чого бажаєте? – Молодая девушка выгрузила содержимое подноса на стол и широко улыбнулась.

– М-мм… – Лев облизал губы, борясь с каким-то внутренним желанием. Затем выпалил, словно боялся, что передумает: – Графинчик біленької, грамів триста, одну стопку і квашеної капустки!

– Добре! – кивнула она и обратилась к Доменико: – А вам?

– Спасибо, пока ничего!

Официантка кротко кивнула и уже вознамерилась продефилировать на своих тонких шпильках по направлению к барной стойке, как тут же была поймана за рукав.

– Щось забули? – Она терпеливо отстранилась от потных, трясущихся рук Льва.

– Мила моя, і папиросок краще принеси!

Когда официантка удалилась исполнять заказ, Доменико перегнулся через стол и зашептал на ухо Льву:

– Послушайте, вы что надумали? Через три часа у меня самолёт в Венецию. Вы уверяли, что сделка состоится! Мне даже пришлось уступить маклеру, чтобы оформить срочную продажу дома и получить наличные сегодня…

– Я не посмів, – испуганно заголосил Лев. – Все в силі. Просто мені треба випити.

– Вы алкоголик?

– Залиште, Христа ради! Мені виключно для сугрєву! – искренне обиделся Лев Робертович. Впрочем, про себя он ликовал и уже праздновал победу. Клиент упомянул про деньги. Деньги! Значит, всё случится. Значит, всё будет!

Когда на столе появился вожделенный графин, Лев немедля налил стопку и в один глоток осушил её до дна. После этого налил вторую и объявил короткий тост:

– Щоб всё сталося! – и выпил. Затем облокотился на велюровую спинку стула и неспешно закурил сигарету.

– Ну? – нетерпеливо воскликнул Доменико. – Ora, su, presto!^[2]

– Звідки так добре знаєте мову москалей? – спросил вдруг Лев. Ему, уроженцу Западной Сибири, стало интересно и немного обидно, откуда визави так сносно владеет русским.

Какое-то время Доменико молча смотрел на развалившегося и уже порядком разомлевшего от спиртного и жары сибиряка. Затем он резко потянулся к собеседнику и схватил его за ворот рубахи.

– Lei con te o no? Rispondi stesso, idiota!^[3] – заорал Джованни, брызжа от злости слюной, подскочил с места и, перевалившись через стол, ухватился за Льва и что было силы затряс того.

– Не р-розумію! Н-не розумію! – запричитал побледневший Лев, заикаясь от страха. Его голова безвольно болталась из стороны в сторону, словно переспелый плод на ветке дерева.

– Чего ты не разумеешь, морда? Чего? Я спрашиваю: ты принёс? Ты принёс или нет?

– Приніс, окаянний! Тут в кишені! Ось!

Одинокий посетитель за барной стойкой повернулся на шум и теперь с любопытством наблюдал за парочкой. Доменико ослабил хватку, заприметив выбежавшую к барной стойке официантку. Он приветливо ей помахал и улыбнулся. Затем пригладил сбившиеся волосы и вернулся на своё место.

– Всі приніс! – Лев немедленно похлопал себя по карманам, но вдруг обнаружил, что пальто осталось висеть на вешалке у входа. – В пальто. В пальто! – Он посеменил в его сторону, нащупал вожделенный свёрток и вскоре вернулся обратно с ним.

– Ось! – сказал он, задыхаясь от страха, мгновенно протрезвев. Он положил свёрток на середину стола, но руку не убрал. – Покажи спочатку гроші!

Джованни глянул пронзительным, сверкающим взглядом, от которого у Льва внутри всё сжалось, похолодело.

– Bene!^[4] – процедил сквозь зубы иностранец и полез в карман. На свет появилась тугая пачка купюр, опломбированная банковской лентой. На глазах изумлённого Льва он надорвал ленту и вырвал из стопки самую верхнюю банкноту достоинством в 200 евро, по вертел ею перед носом собеседника и поспешно спрятал обратно. Лев судорожно сглотнул и убрал руку от свёртка.

Доменико загрёб свёрток и принялся с остервенением рвать хрустящую бумагу. Наконец мелькнуло то, что находилось под ворохом газет – бытовой пластиковый контейнер для хранения еды. Доменико сорвал крышку и непонимающе уставился на Льва. Внутри лежали бутерброды с нарезанной ветчиной, украшенные подвялыми листьями салата.

– Дурна баба! От дурёпа!! – Лев Робертович схватился за голову и заскулил. Затем вскочил как полоумный и бросился наутёк. Сзади громыхали проклятия – голос Доменико захлёбывался и дрожал от безудержной ярости. В выражениях он переходил то на хорватский, то на итальянский. Бледный, со вздрагивающей верхней губой, Лев взлетел вверх по ступенькам, сбил с ног швейцара и, тяжело дыша, понёсся к станции метро.

«Нелепица! Конфуз!! – стучали в голове мысли. – Но лишь бы успеть. Лишь бы успеть, а там всё образуется, всё разъяснится, всё станет на свои места». Отчего не догадался он проверить свёрток? Лев ругал себя за скудость внимания и Валентину, наоборот, за её излишнюю внимательность. «Вот удумала, баба, удружить-то. И ведь когда? Именно сегодня. Взять из кухонного шкафа контейнер, эту чёртову бутербродницу из набора, который он самолично покупал в хозяйственном. Семь предметов, семь, мать их, предметов – одинаковых. Только цвета разного крышки! Ох, зачем он купил эту матрёшку! Зачем?»

Впереди показалась знакомая станция. Но мусорные баки находились с другой стороны метрополитена, и отсюда было не видать, на месте сумка или нет. «Вот же ирония, – исходился желчью Лев Робертович, – положить в сумку треклятые бутерброды и завернуть в газету. Словно, старая ведьма, подсмотрела за ним. И как ловко! Ведь свертки-то один в один». Лев скривился, не то от саднящей покалывающей боли в боку, не то от осенившей его мысли. «Знала! – злобно и раздражительно прохрипел Лев, расталкивая руками недоумённых прохожих. – Виходить, знала і підстроїла, щоб посміятися. Ось, відьма!»

В этот самый момент, скандируя лозунги, по Крещатику неровным строем зашагала группа разношёрстных людей. Впереди идущий высокорослый мужчина средних лет, в кожаной коричневой куртке и очках-велосипедах, держал над головой плакат, набитый на листе фанеры и изображавший шарж на глав России и Украины. Российскому лидеру художник вложил в уста фразу «всё путём». Путин дёргал многочисленные ниточки, ведущие к марионетке, сильно смахивающую на Януковича. Скандировавшие – было их всего человек около тридцати-сорока – держали в руках отпечатанные на принтере белоснежные листки с текстом и громогласно читали написанное: «Хочеш бути справжнiм європейцем? Почни зi своєї культури! Говори "дякую", "будь ласка" та "пробач". Не осуджуй iнших за мову спiлкування чи зовнiшнiй вигляд. Стань частиною терезої нації. Європа починається з тебе! Yes, ЄС!»

Речитатив выходил из ряда вон как плохо, хотя, очевидно, что протестующие честно старались. Революционный настрой постоянно портили разные бытовые мелочи: то шнурок у кого-то развяжется и хор тут же спотыкался из-за одного, а то и целые группки по несколько человек откалывались от строя в желании перекурить. Ко всему прочему накрапывающий дождь разбавлял шествие пустыми прорехами в строю и до места массовых митингов рисковали дойти не все.

Лев врезался в толпу, подминая левый фланг, и со всего размаху полетел на землю, увлекая за собой сразу пятерых. Пальто напитало влагу с лужи и в боку неприятно захолодило.

– Чорт! – выругался Лев и в ту же секунду получил смачный удар кулаком по скуле. – Що ж ти, паскудо, витворяєш? – рассвирепел он, схватившись рукой за лицо.

– Це, що ти ти, гнида, витворяєш? – Ударивший вскочил на ноги и больно пнул в бок Льва Робертовича.

– От мерзота! – поддержал другой. – Хлопці, це провокація!

Толпа взревела и сразу несколько человек принялись наотмашь бить лежащего на земле и корчащегося от боли Льва. Инстинктивно закрыв лицо руками, Лев Робертович думал о сумке. Он не мог видеть её и не знал, на месте ли она ещё. Но встать и дойти до неё уже решительно не было никакой возможности – озверевшая толпа, разглядев в спившемся букинисте провокатора, с оглушающей жестокостью добивала противника. Во рту стоял отвратительный металлический привкус крови, а голова сотрясалась от мощных ударов. Последнее, что запомнил Лев Робертович, это испачканные кровью и грязью отпечатанные на принтере листки, в беспорядке лежащие на асфальте перед ним. И строчки, отзывающиеся эхом в унисон ударам: "дякую", "будь ласка", "пробач".