Они назывались Близнецами, и их присутствие признается повсюду, как в Ахурамазде, так и в человеке. Одна вызывает реальность, другая – нереальность, и именно из них – в позднейшем зороастризме – выработались противоположные Начала добра и зла. В древнейших учениях они несомненно выражали собою Второго Логоса, так как двойственность является его отличительным признаком везде. Добро и Зло являет собой лишь Свет и Тьму, Дух и Материю, основную «пару противоположностей» Вселенной, Два, исходящие из Одного.

Разбирая последнюю идею, д-р Гауг говорит:

Таково первичное зороастрийское представление о творческих Духах, которые образуют лишь две стороны единой божественной Сущности. Но с течением времени эта доктрина великого основателя религии была изменена и искажена вследствие недоразумений и неверных толкований. Спенто-Майнью («добрый дух») был принят за имя Самого Ахурамазды, а затем Ангро-Майнью («злой дух»), отделенный окончательно от Ахурамазды, стал рассматриваться как постоянный противник Ахурамазды; так возник дуализм Бога и Дьявола (стр. 205.)

Воззрение д-ра Гауга находит поддержку в «Гата Ахунавайти», которая была передана, по преданию, «архангелами» вместе с другими Гатами – Зороастру:

Вначале существовала пара Близнецов, два духа, каждый из них проявлял особую деятельность, именно: добрую и злую… И эти два Духа, соединившись, создали первое (материальную вещественность); один – реальность, другой – нереальность… И чтобы споспешествовать этой жизни (чтобы увеличить ее), Армайти появилась со своими богатствами, с Разумом добрым и истинным; она, вечно сущая, создала материальный мир… Все совершенные вещи, которые известны как лучшие из существ, собраны в великолепной обители Доброго Разума, Мудрого и Праведного^[37].

Здесь ясно различимы 3 Логоса, Ахурамазда – первое начало, верховная жизнь; в Нем и через Него – Близнецы, или Второй Логос; затем Армайти – Разум, Творец Вселенной, Третий Логос^[38]. Позднее появляется Митра и в экзотерической вере затемняет до некоторой степени первичную истину; о Нем говорится:

Кого Ахурамазда утвердил, дабы соблюдать движущийся мир и заботиться о нем; Кто, никогда не засыпающий, всегда бодрствующий, охраняет творение Ахурамазды^[39].

Митра был подчиненный Бог, Свет Небесный, как Варуна был самим Небом, одним из великих правящих Духов. Высочайшие из этих правящих Духов были 6 амешаспендов, главою которых считался Вохуман (Vohuman), Добрая Мысль Ахурамазды, которые управляли всем материальным творением^[40].

Учение о перевоплощении не встречается в доселе переведенных книгах, и оно не распространено среди современных Парсов. Но мы находим там идею Духа, заключенного в Человеке, подобного искре, которая долженствует превратиться в пламя и соединиться с Верховным Огнем, что предполагает развитие, для чего необходимо перевоплощение. И вообще религия Зороастра не может быть понята, пока не будут восстановлены «Халдейские Оракулы» и примыкающие к ним писания, ибо в них заключается истинный корень этой религии. Направляясь к западу в Грецию, мы встречаемся с Орфической системой, описанной с такой глубокой ученостью Дж. Мидом в его произведении «Орфей». «Неисповедимая, Трижды Непознаваемая Тьма» была именем, даваемым Единому Бытию.

В соответствии с теологией «Орфея», все вещи происходят из необъятного Принципа, которому мы решаемся – благодаря ограниченности и бедности человеческого понятия – давать имя, хотя Он совершенно невыразим и в благоговейной речи древнем Египта является Трижды Непознаваемою Тьмою, созерцание которой способно превратить всякое знание в неведенье^[41].

Отсюда исходит «Первичная Триада» – Мировое Добро, Мировая Душа, Мировой Разум – снова та же божественная Троица. Относительно этой идеи Дж. Мид выражается так:

Первая Триада, которая обнаруживается перед разумом, есть лишь отражение или заместитель Того, что не может быть выражено, и ее Ипостаси суть следующие: а) Добро, которое сверхъестественно; б) Душа (Мировая Душа), которая есть самопричинная Сущность, и в) Разум, неразделимая, непреложная Сущность^[42].

После первой является ряд постепенно спускающихся Триад, которые обладают свойствами первой, но яркость этих свойств уменьшается все более, пока не достигнет человека, заключающего в себе потенциально сумму и субстанцию Вселенной… «Раса людей и Богов одна и та же»^[43]… Поэтому человек получил название микрокосма, или малой вселенной, в отличие от макрокосма, великой вселенной^[44].

Человек обладает νους (ноус), или реальным разумом, λογος (логос), или рациональной частью, и αλογος (алогос), или иррациональной частью; две последние являют, каждая, новую Триаду, образуя, таким образом, более разработанное седьмиричное подразделение. По этому воззрению человек обладает тремя телами, или проводниками: физическим, тонким и светящимся телом, или αυγοειδες (аугоэйдос), который и есть «тело причинности»^[45], или кармическая одежда души, в которой вся ее судьба собрана, или иначе: все семена всей причинности прошлого. Это и есть «нить – душа», как ее иногда называют, «тело», переходящее из одного воплощения в другое^[46].

Относительно перевоплощения:

Вместе со всеми последователями мистерий всех стран, орфики верили в перевоплощение^[47].

В подтверждение этого Дж. Мид дает обильные свидетельства и доказывает, что перевоплощению учили Платон, Эмпедокл, Пифагор и другие. Лишь путем праведной жизни могут люди избежать колеса рождений.

Тайлор в своих примечаниях к «Избранным произведениям Плотина» приводит слова Дамаскина относительно учений Платона о Едином, превышающем Логос, о Непроявленном Бытии:

Возможно, что Платон в самом деле ведет нас неисповедимым образом через Одно, как через посредствующее к Неизреченному, пребывающему над Одним, о котором идет речь, и это совершается посредством жертвоприношения Одного так же, как он ведет к Одному жертвоприношением других вещей… То, что находится по ту сторону Одного, должно быть почитаемо в совершенном безмолвии… Единый в самом деле хочет существовать Сам по Себе без всякого другого; но Неизвестное по ту сторону Одного совершенно неизреченно, и мы свидетельствуем, что ни знать его, ни не знать его мы не можем и что оно закрыто от нас сверхневеденьем. Отсюда, благодаря близости к последнему, и Одно затемняется: ибо, будучи поблизости необъятного Принципа, если позволительно так выразиться, Оно как бы пребывает в святилище этого поистине мистического Безмолвия… Принцип этот находится над Единым и над всякой вещественностью, будучи более простым, чем они (стр. 341–343).

Школы пифагорейские, платонические и неоплатонические имеют столько точек соприкосновения с индусской и буддистской мыслью, что их происхождение из одного и того же источника совершенно очевидно. Р. Грабе в своем труде «Die Samkhya Philosophie» (III, стр. 85–105) указывает многие из этих точек соприкосновения, и его выводы могут быть сокращенно выражены так.

Наиболее поразительно сходство или, вернее, тождество учения об Одном и об Едином в Упанишадах и в элейской школе, учения Ксенофана относительно единства Бога и Космоса и неизменности Одного и еще более – учения Парменида, который признавал, что реальность может быть приписываема лишь Одному нерожденному, нерушимому и вездесущему, тогда как все разнородное и подлежащее изменению есть лишь видимость; и далее: что Быть и Мыслить – одно и то же; все эти доктрины вполне тождественны в существенных чертах с содержанием Упанишад и ведантской философии, которая произошла из них. И еще более раннее представление Фалеса о том, что все существующее произошло от Воды, вполне сходно с ведической доктриной о возникновении Вселенной из первозданных вод. Позднее Анаксимандр принял за основу (архи) всех вещей вечную, бесконечную, не подлежащую определению Субстанцию, из которой произошли все определенные субстанции и в которую они возвращаются. Эта гипотеза вполне тождественна с утверждением, на котором основана вся санкхья^[48], что из пракрити^[49] развивается вся материальная сторона Вселенной. И знаменитое изречение: παντα ρει выражает присущий санкхья взгляд на то, что все вещи вечно меняются под непрерывным воздействием трех гун^[50]. Эмпедокл, со своей стороны, учил о переселении душ и эволюции, в чем, с одной стороны, совпадал с философией санкхьи, теория же его относительно того, что ничто не может иметь бытия, что ранее уже не существовало, соответствует еще ближе учению санкхьи.

Анаксагор и Демокрит примыкают в своих учениях так же близко к индусской религиозной мысли, особенно же воззрение Демокрита на природу и на роль богов. То же самое можно сказать и относительно Эпикура, познакомившись с некоторыми любопытными подробностями его учения. Но наиболее близкое и частое совпадение с индусскими учениями и аргументациями встречается все же у Пифагора, что объясняется тем, что Пифагор посещал Индию и изучал индусскую философию, как утверждает предание.

В позднейших столетиях мы находим, что некоторые из брахманистских (философия санкхья) и буддистских идей играли выдающуюся роль в мысли гностиков. Следующая выдержка из Лассена, приводимая Гарбе на стр. 97^[51], доказывает это с полной определенностью:

Буддизм в общем делает ясное различие между Духом и Светом и не смотрит на последний как на нечто нематериальное; точка зрения буддизма на Свет тесно соприкасается со взглядом гностиков. По этому взгляду Свет есть проявление Духа в материи; разум, облекающийся в Свет, приходит в соприкосновение с материей, в которой Свет может уменьшаться, а под конец и совсем затемниться; в последнем случае Разум может впасть даже в полную бессознательность. О высочайшем Разуме утверждается, что Он не Свет и не Несвет, не Тьма и не Нетьма, так как все эти выражения указывают на отношения разума к Свету, которых вначале совсем не было; лишь позднее Свет стал облекать собою Разум и сделался посредником между Ним и материей. Отсюда следует, что буддийская точка зрения приписывает высочайшему Разуму силу производить Свет из себя и в этом отношении она снова согласуется с учениями гностиков.

Гарбе указывает, что согласие по поводу этого вопроса между гностиками и санкхьей много теснее, чем между первыми и буддизмом, ибо в то время, как упомянутый взгляд на соотношение между Светом и Духом принадлежит позднейшему периоду буддизма и вовсе не характерен для буддизма как такового, санкхья учит ясно и точно, что Дух есть Свет. Еще позднее влияние мысли санкхья ясно отразилось в учениях неоплатоников; хотя доктрина о Логосе, или Слове, и не исходит непосредственно из школы санкхья, тем не менее она указывает во всех своих подробностях на происхождение свое из Древней Индии, где идея Вакх, божественного Слова, играет такую выдающуюся роль в системе брахманизма.

Переходя к христианской религии, одновременной с системами гностиков и неоплатоников, можно без труда проследить большинство тех же самых основных учений. Тройной Логос является в христианстве под видом Троицы; Первый Логос, источник всякого Бытия – Бог Отец; двойственный по своей природе Второй Логос – Сын, Бого-Человек; Третий, Творческий Разум – Дух Святой, воздействие которого на воды хаоса вызвало к жизни видимые миры. Затем мы имеем 7 Духов Божиих^[52] – небесное воинство ангелов и архангелов. Об Едином Бытии и Первопричине, из которой все исходит и в которую все возвращается, имеется мало указаний; но ученые отцы католической церкви постоянно упоминают непостижимого Бога, не подлежащего определению, бесконечного, а следовательно, Единого и Нераздельного. Человек сотворен по «образу Божию»^[53] и, следовательно, троичен по своей природе: Дух, Душа и Тело^[54], он представляет собою «жилище Божие»^[55], «Храм Бога», «Храм Духа Святого»^[56] – определения, которые точно повторяют индусские учения. Учение о перевоплощении в Новом Завете является как бы признанным фактом; так Иисус, говоря об Иоанне Крестителе, заявляет, что он Илия, «которому должно придти»^[57]; Он ссылается при этом на слова Малахии: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка»^[58]. И далее, когда, спрошенный учениками относительно пришествия Илии ранее Мессии, Он отвечает: «Говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его…»^[59]. И в другом месте ученики Христа признают перевоплощение за установленный факт, когда спрашивают: есть ли слепота слепорожденного наказание за его собственные грехи? Ответ Христа не отрицает возможности совершения грехов до рождения, он указывает лишь на то, что в этом частном случае слепота вызвана не грехами слепорожденного^[60]. Замечательные слова в Откровении Иоанна (3: 12): «побеждающем сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон» – являются указанием на возможность избежать перевоплощения. Из писаний Отцов Христовой Церкви можно было бы привести немало указаний на распространенную веру в перевоплощение. На это возражают, что в писаниях этих упоминается лишь о предсуществовании Души, но это возражение кажется мне недействительным.

Единство в области мировой этики не менее поразительно, чем единство представления о Вселенной и тождественность опытных переживаний всех тех, которые освобождались из оков тела в свободу высших миров. Факт этот доказывает ясно, что первоначальное учение, религиозное и этическое, было в руках определенных Охранителей, стоявших во главе целых школ, где ученики изучали их доктрины. Тождественность этих школ и их дисциплин становится ясной, когда мы изучаем их нравственные учения и требования, предъявлявшиеся к ученикам, а также и те состояния сознания и духа, до которых они бывали поднимаемы. В Дао де цзин сделано следующее подразделение различных типов ученых:

Ученые высочайшего класса, когда слышат о Дао, серьезно проводят свои знания в жизнь. Ученые среднего класса, когда слышат о Нем, иногда соблюдают Его, а иногда снова теряют Его. Ученые самого низшего класса, когда слышат о Нем, лишь громко над Ним смеются^[61].

В этой же книге мы читаем:

Мудрец ставит свою собственную личность на последний план, и тем не менее она оказывается на первом месте; он относится к своей личности как бы к чуждой для него, и тем не менее личность его сохраняется. Не потому ли осуществляются его цели, что у него нет личных и частных целей? (VII, 2). Он свободен от самовыставления, и поэтому он светит; от самоутверждения, и поэтому его отличают; от самовосхваления, и поэтому его заслуги бывают признаны; от самодовольствия, и поэтому он пользуется превосходством. И потому, что он столь свободен от всякого состояния, никто в мире не способен состязаться с ним (XXII, 2). Нет большей вины, как допускать честолюбие; нет большего бедствия, чем недовольство своей долей; нет большей ошибки, чем желание выигрыша (XLVI, 2). С теми, кто добр ко мне, я добр, и с теми, кто не добр (ко мне), я тоже добр; и так все станут добрыми. С теми, кто искренен (со мной), я тоже искренен, и с теми, кто неискренен (со мной), я тоже искренен, и так (все) станут искренними (XLIX, 1). Тот, кто обладает в изобилии атрибутами (Дао), подобен дитяти. Ядовитые насекомые не будут жалить его, дикие звери не будут бросаться на него, хищные птицы не станут поражать его (LV, 1). Я обладаю тремя драгоценными вещами, которые ценю высоко и которые строго храню. Первая: кротость; вторая: бережливость; третья: нежеланье главенствовать… Кротость уверена, что победит даже на поле битвы и твердо устоит на занятой позиции. Небеса спасут ее обладателя, его же (собственной) кротостью оберегая его (LXVII, 2, 4).

У индусов были избранные, высокие духом ученые, которые получили особые наставления, и им гуру передавали тайные учения, тогда как общие правила нравственной жизни извлекались из «Законов Ману», из Упанишад, из Махабхараты и многих других писаний: