Глава 6

Радуясь, что не встретила ни единого слугу, Амелия умылась, переоделась в дневное платье, после чего поспешила в вестибюль, расспросить Спенсера, где находятся домашние. Она узнала, что Мэтью по-прежнему нет, и заподозрила, что Ланден еще не вернулся. Только тогда она вспомнила о Пандоре и начала поиски. Первым делом Амелия заглянула в гостиную. Утреннее происшествие не давало покоя. Мысли метались, словно бабочки в сачке. Хотелось одного: устроиться в своем уютном уголке.

Но она не увидела Пандоры, свернувшейся в клубочек на ящике для угля рядом с каминной решеткой, на ее любимом месте. В столовой и утренней гостиной кошки тоже не оказалось. Как и в коридоре, на широком подоконнике. Озадаченная Амелия поспешила наверх, в кабинет Мэтью. Ей не давали покоя угрозы брата избавить дом от ее любимицы. С каждой минутой тревога росла.

В комнате ничего не изменилось. Темные деревянные панели, дух аристократизма, атмосфера власти: все словно рисовало портрет человека, которым хотел выглядеть брат. Амелия наугад открыла чулан у дальней стены. Там были только груда ящиков в глубине и старая метла. Пандоры не было. Амелия подобралась к незаконченному пазлу, рассеянно оглядела его и, не выбирая, сунула в карман юбки несколько кусочков, только затем, чтобы насолить брату, после чего развернулась и продолжила поиски.

Наверно, стоило бы отправиться на кухню, но желающая прежде разыскать кошку Амелия зашагала по короткому коридору, где было только три комнаты. В одной пока что жил гость. Вряд ли кошка выбрала бы какую-то из пустых комнат, холодных и необитаемых, зато вполне возможно, она найдется в спальне Ландена. Пандора вполне могла пробраться туда, когда горничная меняла белье или приносила свежую воду.

Остановившись перед дверью, Амелия наскоро оглядела коридор. Может, стоит постучать? По логике, Ланден не мог вернуться незаметно для нее. В Гайд-парке она смотрела в окно экипажа, пока Ланден не исчез из вида, и все это время он держал Хейдиза в поводу. Кроме того, она справилась у Спенсера, не приехал ли он.

Она немного колебалась, но все же повернула латунную дверную ручку и вошла, хотя каждый нерв протестующе вопил: заглядывать в комнату гостя, а тем более холостяка, означало попирать все правила этикета.

Амелия нетерпеливо вздохнула. Вечно она попадает в неловкое положение из-за Пандоры!

Она тихо позвала кошку, но та не появилась. Любопытство взяло верх, и всякая нерешительность исчезла. Амелия сделала несколько шагов по деревянному полу. Спальня казалась безупречно чистой. Она знала, что Ланден не собирается оставаться надолго, но комната выглядела так, словно в ней никто не жил. Все на своих местах, почти не видно личных вещей. У изножья кровати в ожидании хозяина стояла пара кожаных сапог. В углу ждал своего часа запертый саквояж.

Она сделала еще шаг и глубоко вздохнула, наполняя легкие ароматом дерзкого приключения. До Амелии донеслись интригующие запахи кедра и бергамота вместе с чисто мужским интимным запахом. Ноги каким-то образом донесли ее до гардероба, где на белом льняном полотенце лежали бритвенный прибор и щетка. Рядом с чашкой валялся кусочек мыла. Амелия подняла его и потерла о тыльную сторону ладони. Прилив теплого удовольствия захлестнул ее, особенно когда она ощутила древесный запах. Она поспешно положила мыло на место, слегка погладив его кончиками пальцев.

Напрочь забыв о Пандоре, она оглядела массивную гостевую кровать. Собранный в складку полотняный балдахин покоился на четырех столбиках красного дерева.

«Здесь спал Ланден».

Полный секретов мужчина, который взял ее на прогулку верхом. А потом насильно спас, решив, что ей грозит опасность. Одно то, что он здесь ночевал, делало комнату ошеломляюще притягательной и таинственной. И все же его глубочайшие эмоции были заперты так же накрепко, как саквояж. В этой комнате не нашлось разгадок. Ланден по-прежнему оставался для нее темной лошадкой.

Перед ней возвышалась кровать. Простыни были едва измяты. Только небольшая ямка свидетельствовала о том, что его голова вообще покоилась на подушке. Заменили ли горничные белье?

Амелия боролась с паникой и трепетавшим в груди предвкушением, но все же подобралась ближе. Любопытство вело ее на коротком поводке.

Когда-нибудь, довольно скоро, ее ждет первая брачная ночь. Она ляжет в постель с мужчиной. А что будет дальше? Она не знала. О, она понимала суть близости между мужем и женой, знала анатомию людей разных полов, потому что очень давно стащила соответствующий том из кабинета Мэтью. И хотя она считалась невинной девушкой, ее все же целовали и обнимали – правда, очень редко. Но у Амелии совершенно не было опыта плотских наслаждений и запретных ощущений, о которых шептались женщины, полагавшие, что их никто не подслушивает. Хотя, судя по сплетням, и мужчина, и женщина испытывали наслаждение, все же подробностей она не знала.

К ее некоторому разочарованию Шарлотта и словом не обмолвилась об интимной жизни с лордом Дирингом. Амелия считала, что спрашивать о таком не стоит, но все же не возражала бы против вовремя сделанного дорогой подругой замечания относительно того, был ли опыт таким уж сладостным, как уверяли слухи. Тогда ей, по крайней мере, стало бы легче. Мысль о том, что она ляжет в брачную постель беззащитной, лишенной не только одежды, но и последней капли уверенности, только укрепляла в Амелии мятежные настроения.

Она закончила бродить по комнате, ведомая чем-то большим, чем интерес к плотским удовольствиям и ненасытное любопытство. С одной стороны, ей очень хотелось знать подробности интимных отношений между женщиной и мужчиной. С другой, она боялась стать уязвимой и потерять контроль, если отдастся страсти. В этом и был парадокс. А страсть, хотя Амелия никогда не пробовала этого запретного плода, была так же жива в ней, как кровь в жилах. Ее не заставят выйти за мужчину, который не коснется ее сердца. Как бы он ни жаждал коснуться ее тела.

Амелия улыбнулась простыням на кровати Ландена и выбросила из головы невеселые размышления. Стоило откинуть упавшую на щеку непокорную прядь, как пьянящий аромат кедра на тыльной стороне ладони укрепил ее дерзкую решимость. Дрожащими пальцами она погладила ладонью постель и прежде чем успела передумать, легла на матрац, головой на подушку, стараясь не испачкать ботинками покрывало.

Господи боже, она сошла с ума. Что скажет Ланден, если войдет в дверь и найдет ее растянувшейся на его постели? Разозлится так же сильно, как днем, или рассмеется, потому что видение сестры друга в его постели сотрет его угрюмость?

«Или я стану еще одной его тайной?»

Этот вопрос манил запретной интимностью, от которой низ ее живота сжался. Внезапно Амелию пронзило наслаждение, оно осело теплом между ног, и она, потрясенно охнув, сжала ноги, словно для того, чтобы поймать и удержать интригующее ощущение, хотя оно по-прежнему ее озадачивало. Потом девушка повернула голову и коснулась щекой подушки. На какой-то момент ее глаза закрылись.

Матрац был такой же мягкий, как у нее на кровати, но сознание того, что Ланден лежал на нем, делало ее поступок решительно неприличным. Она улыбнулась, довольная открытием, и устроилась поудобнее на мягкой пуховой подушке.

Шум на подъездной аллее, как раз под окном, привлек внимание Амелии. Она вскочила с кровати, дважды проверила, осталось ли все в том же порядке, в каком было до ее появления, и неверными шагами подкралась к двери, чуть приоткрыла ее и выскользнула в коридор. К счастью, там никого не было, и она удрала, благодаря бога, что никто не поймал ее на совершенно немыслимом для юной леди поступке.

Ланден вел Хейдиза по Даунинг-стрит и через Белгрейв-сквер. Вдали рокотал гром, а вскоре из разверзшихся туч заморосил дождь, что вполне соответствовало настроению Ландена. После урока, данного Амелии, он отослал экипаж в конюшню, а сам направился в убогую таверну на окраине города.

«Раненый волк» был опасным злачным местом, посетители которого, как трезвые, так и пьяные, вряд ли его узнают. Устроившись в темном углу, он купил бутылку спиртного и стал обдумывать планы на вечер. Теперь, под покровом ночи, приближаясь к старому городскому дому, он гадал, было ли принятое решение мудрым. Нужен ли ему этот взгляд в прошлое?

Здесь очень мало что осталось прежним. Во многих отношениях Лондон изменился так же сильно, как и он сам. Все же чувства, наполнявшие Ландена, оставались неизменными: сожаление, безнадежность и сознание вины. Они всегда его преследовали.

Он никогда не хотел получить титул, что делало происходившее еще более расстраивающим, поскольку люди предполагали, что он так страстно жаждал стать герцогом, что организовал гибель брата. В присутствии Ландена никогда не произносили слова «убийство», но он отлично знал сплетни и шепотки, обвинявшие его в гнусном деянии. К тому же каждый сплетник давал волю воображению, и вся история приобретала все более зловещий оттенок. Ничто не набирает силы быстрее, чем пикантный секрет, рассказанный в комнате, полной любопытных глупцов.

День смерти брата стал худшим в его жизни. Как смеет Лондон предполагать, что он обрадовался боли, хотя, по правде говоря, его безутешность стала результатом гибельной недальновидности.

Ланден сунул руку в карман и коснулся мешочка с часами брата.

«Будь у меня силы повернуть время вспять…»

Фонарщик бросил любопытный взгляд в сторону Ландена, ведущего Хейдиза по Оксфорд-стрит. Ланден резко кивнул в ответ. Он надеялся, что дом его детства покажется ему знакомым, и все же, по мере приближения, его все больше сковывала неловкость. Ему казалось верным решением прийти сюда в день, уже омраченный сожалением. Но он не был готов к волне эмоций, ударившей в грудь при виде трехэтажного особняка чуть дальше по улице. Света в окнах не было. Улица была так же тиха и темна, как в его памяти, и только сердце колотилось, напоминая, что это не сон. Нет, та ночь высечена в его воспоминаниях, как надпись на надгробье брата, глубокая и вечная.

В последний раз посмотрев на дом, чтобы впитать каждую деталь, Ланден послал Хейдиза в галоп и помчался по ближайшему переулку.

Ланден вернулся в свои комнаты на Кливленд-Роу почти час спустя. Прежде чем бесшумно войти в дом, он обиходил жеребца и немного собрался с мыслями. Он очень устал и, оказавшись в своей комнате, принялся раздеваться, словно слой за слоем сбрасывал накопившиеся ощущения этого дня. Оставшись в одном белье, он растянулся на матраце, положил голову на подушку, растер лицо ладонями и закрыл глаза, совершенно истощенный.

Образ Амелии, ее длинных ног, затянутых в тугие лосины из оленьей кожи, горел в мозгу, словно дразня его тело. Он громко застонал. Неужели ему никогда не найти покоя? Неужели он просто не может заснуть? Что такое с ним творится, черт возьми? Самый гнусный вид предательства – вожделеть сестру лучшего друга. Представлять, как она оседлает его, как грива темных локонов разметается по ее голым плечам. Как откинется ее голова, когда она будет объезжать его, пока оба не найдут наслаждение.

Амелия, вне всякого сомнения, прекрасна, но что-то в ней, неосязаемое и неуловимое, подстегивало чувства, вызывало желание, словно она проникала под его кожу и прокрадывалась в душу. Один взгляд на нее – и защитная стена, тщательно возведенная за годы уединения, угрожала треснуть, наклониться и рассыпаться в прах.

Ланден заворочался на подушке. Даже сейчас он ощущал аромат Амелии, чувствовал запах жасмина, слышал ее звонкий смех и видел сочные губы.

Его плоть затвердела, требуя вернуться к обольстительным мыслям. Фантазий будет достаточно. Фантазий и тайн. Всегда тайны.

Он снова застонал, скорее от муки, чем от удовольствия, и перевернулся на спину, отчаянно желая найти облегчение.

Уиттингем поднялся на ступеньки, ведущие к дому, адрес которого был нацарапан на зажатом в кулаке клочке бумаги. Другой рукой он крепко держался за трость, потому что лестница была необычайно крутой, и взбираться наверх с его хромотой и при ужасной погоде было нелегко. Непрерывно моросил дождь, нога ныла от сырости, а следствием всех этих неприятных обстоятельств стало раздражение. Все же он был рад возможности участвовать в заранее оговоренной встрече, хотя место изменили в последнюю минуту, и теперь он боялся опоздать. Гордость вместе с пунктуальностью не давали ему покоя. Он досадливо хмыкнул. Мэтью не желал произвести дурное впечатление, особенно потому, что приближались выборы. Он добивался выдвижения в кандидаты, и его цель была почти достигнута.

Общество утонченных интеллектуалов пользовалось особым уважением среди наиболее элитарных академических объединений в столице. Мэтью был его членом почти десять лет, поднявшись от новичка до почитаемого жертвователя. После предстоящих выборов он был намерен стать одним из членов совета, несмотря на провал всех прошлых его попыток. Эта возможность никогда не была более осуществимой, поскольку уходивший на покой председатель Коллинз был также и его другом. Мэтью надеялся получить всяческую поддержку от этого джентльмена.

Он с трудом преодолел последние несколько ступенек и вошел в тихий вестибюль, где уже стоял дворецкий, готовый взять у гостя промокшее пальто и шляпу. Мэтью пожалел, что не может предложить ему и сапоги, которые очень хотелось снять – тяжкая борьба с лестницей обернулась промокшей до чулок подошвой. Вместо этого он поспешил войти в гостиную.

– Вы вовремя, Уиттингем. Я уже начал сомневаться, что вы придете.

Лорд Уинтроп протянул руку для сердечного рукопожатия. Джентльмены, собравшиеся небольшими группами, тихо беседовали. Некоторые разговоры были оживленнее остальных, и Мэтью громко выдохнул, радуясь, что пришел до начала собрания.

– Я только недавно узнал, где будет проходить собрание. Получил сообщение буквально несколько минут назад, иначе просто пропустил бы его. Но сейчас я здесь. Почему вы так поспешно назначили собрание? И почему в последний момент изменили место встречи?

Собеседник отошел в более укромный угол, рядом с книжными шкафами, хотя Мэтью очень хотелось сесть. Нога пульсировала болью после утомительного восхождения по скользким мраморным ступенькам. Он поморщился, но все же оглядел комнату, пытаясь оценить ситуацию. И ему необходимо найти свободный стул.

– Это необычная история, которая должна помочь вашим усилиям, друг мой.

Чувствуя, что Мэтью не по себе, Уинтроп похлопал его по руке и направился к двум мягким креслам у камина, с которых только что встали другие гости.

– Насколько я понял, Коллинзу пришлось претерпеть крайне неприятный оборот событий. Его брат и невестка, жившие в Манчестере, пострадали в трагическом инциденте.

– Какой ужас! Бедный Коллинз.

Мэтью устроился в кресле и протянул ногу к огню в надежде, что тепло успокоит непрерывную пульсирующую боль, и события сегодняшнего вечера не нанесут ему значительного ущерба.

– Я обязательно выражу ему свои соболезнования.

– Это еще не все.

Уинтроп наклонился к нему, словно делясь важным секретом, хотя Мэтью заподозрил, что вся комната шепотом обсуждала несчастья Коллинза.

– Согласно завещанию брата, Коллинз назначается опекуном его шестерых детей. У него нет жены и желания жениться, но все мы знаем его любовь к деньгам. В завещании указано, что Коллинз унаследует почти все фамильное состояние, но дети должны оставаться в Манчестере, расти в их поместье, продолжать обучение и так далее.

Уинтроп взмахнул рукой, словно желая объяснить все, что не высказал вслух:

– Он собирается вернуться в общество, как только дела будут улажены, и переедет в Манчестер. Он не так расстроен этой мыслью, как был бы я на его месте, и намерен немедленно начать поиски жены. Деньги обеспечат помощь слуг и наставников. Но Коллинз не настолько храбр, чтобы пуститься в такое предприятие без женщины рядом. Младшие дети нуждаются в материнской заботе. Особенно после их трагической потери.

На языке Мэтью вертелось несколько ответов. Он в самом деле сочувствовал Коллинзу, но не было смысла отрицать, что эти события позволили ему получить счастливое преимущество над другими членами общества. Всеми фибрами своей души он желал стать одним из председателей. И нынешняя ситуация была единственной возможностью легко достичь цели. Все, что для этого требовалось, – убедить Коллинза оказать ему всяческую поддержку, а учитывая его необходимость срочно покинуть Лондон, это вряд ли будет так уж трудно. Если нужно, Мэтью всячески поможет Коллинзу с переездом. Возможно, он даже сумеет найти другу жену.

Неожиданная улыбка тронула губы Мэтью. Похоже, последнее время помощь на брачном рынке становится популярной темой.

– Это очень хорошие новости, Уинтроп. Если не считать гибели родных Коллинза, конечно, – заметил Мэтью, четко выговаривая каждое слово. – Тем не менее, я должен заняться своим делом до начала собрания.

Он оглядел комнату, но времени уже не осталось. По гостиной пронесся стук молотка о дерево. Собрание началось. Усевшись на один из стульев, стоявших за длинным столом, Мэтью заметил, что нога больше не ноет, а настроение настолько улучшилось, что он даже не жаловался на промокшие сапоги.