Памятным в прошлой жизни был и день 22 декабря. Накануне в школе сделали объявление: в спортзале пройдёт новогодняя вечеринка для восьмых классов. Программа такая: 1) конкурс сказочных костюмов; 2) дискотека. Когда классная сказала об этом, по рядам сразу же покатился восхищённый девчачий шепоток.
– Вопросы? – спросила учитель.
– А музыку можно самим выбирать? А медленные танцы будут? – загалдели одноклассницы.
Я тоже подняла руку и спросила:
– Вечеринка тематическая. Но какая тема? Какие сказки?
– Да хоть русские, хоть зарубежные. Просто костюмы сказочных персонажей. Вы вольны в выборе нарядов, – сказала классная.
– А ты разве не в своём будешь, Мэри Поппинс? – Х. обернулась ко мне.
Многие захихикали. Всю алгебру я размышляла. Я спрашивала про костюмы не потому, что хотела вставить свои пять копеек. Родители, когда собирали мне сюда чемодан, не положили в него карнавальные наряды. Но я придумала, как выкрутиться. Я могу быть Красной Шапочкой. Это вполне достижимый костюм. Мама сошьёт мне элементарную пышную юбку из остатков её синего атласа: два шва, одна резинка. На белую блузку можно намотать шнурок, типа это корсаж. Ну, и у меня есть старый красный картузик1. Небольшая плетёная корзинка в руках, которая зря пылится на шкафу, – вот и Красная Шапочка.
На переменке девочки стали слетаться в стайки и шушукаться. Они никогда не собирались все вместе, всегда разбивались на несколько группок. Надо идти страху навстречу, в конце концов, за спрос денег не берут. Я сунулась в одну из компашек и спросила:
– Красной Шапочкой быть, случайно, никто не собирается?
– Что? – не поняли они.
– Я хочу костюм Красной Шапочки. Просто сказала, чтобы не получилось повторений.
Они как-то странно на меня посмотрели.
– Ой, да будь ты кем хочешь! – сказала одна и скривилась: не мешай, мол.
Я отошла ещё недостаточно далеко, поэтому услышала за спиной:
– Ей-то это вообще зачем? У неё даже парня нет.
Но они тут же позабыли про меня:
– Так. Значит, с М. танцую я, если что.
– Так сказали же, что медленных танцев не будет.
– Да будут!
– Я тогда с Щ. танцую.
Я вообще, пока сюда не приехала, не думала, что мальчики – это парни. Но в сосновоборской школе девочки произносили это слово беспрестанно. С какой-то нездоровой радостью. Со смаком раскатывая первую «а», делая на неё максимальный упор: «Мой пА-А-Арень подарил мне фломастер», «Мой пА-А-Арень живёт на улице Кутузова». У всех них поголовно есть парни! Или они только собираются обзавестись парнями. Или с ними расстаются. Парень мог быть вообще вымышленным; некоторые мальчики из класса, я клянусь, даже не знали, что они чьи-то парни. Девочки жонглировали этим словом очень ловко. И делили мальчишек, как призы. Главное, чтоб «парень» был. Хоть в каком-то контексте. Чтобы произносить это слово в разговорах.
У некоторых, кстати, был прямо вот «парень-парень». З. ходила гулять с нашим одноклассником Ю. в парк, а Л. провожал до дома другой одноклассник. Это делало их избранными.
Я сперва не очень во всё это врубалась, но полненькая Света В. (ей я сохранила имя) помогла мне кое-что понять. Однажды, ещё в сентябре, когда мы вместе сидели на задней парте, она шёпотом спросила:
– А ты как со своим парнем общаешься?
Я не поняла:
– В смысле?
– Ты же приехала из Кингисеппа?
– Ну да.
– Так, значит, твой парень там остался? Как ты с ним общаешься? По скайпу? В телеге?
– Никак не общаюсь.
– То есть вы расстались?
И тут я поняла, что Света не рассматривает такой вариант – парня у меня нет. Вообще. Я ей так и сказала:
– Не обзавелась я парнем в Кингисеппе.
Она пристально посмотрела на меня и спросила:
– Так а почему тут не заведёшь?
Я промолчала. Две девочки на парте перед нами многозначительно переглянулись. Потом новость разошлась по классу: «Шура эта, вы не поверите, – сидите? – она без парня». И вот результат: возник вопрос, зачем мне идти на танцы, если парня-то нет. Да и цели его заполучить.
Так вот, костюмированный вечер. Я всё равно решила пойти. Мама ловко скроила и сшила мне юбку в духе Красной Шапочки, и белая рубашка к ней подошла, и со шнурком всё получилось. В назначенное время я появилась в спортзале, где была густо «полита» серебряным дождиком ёлка. И не сильно даже выбивалась из массы. Да что там, мой костюм был лучше остальных. Некоторые девчонки вообще непонятно что на себя напялили. Если судить по паричку с синими волосами – Мальвина, но при этом в джинсах. У другой – ободок с кошачьими ушками и заячий хвост. Кто-то просто нацепил пёстрый картонный колпачок – вот и весь костюм.
Нам и Деда Мороза пригласили, на которого одноклассники реагировали вяло. Мы водили хоровод и отвечали на вопросы викторины. Наконец, Дед Мороз сказал:
– Пришло время, ребята, наградить участника нашей вечеринки в самом эффектном костюме! И думаю, что никто не будет спорить с тем, что им должна стать… Красная Шапочка! Александра!
Ну вот, я сделала солидный такой вклад в собственную популярность. Под жидкие аплодисменты я вышла к Морозу и получила от него маленького плюшевого зайчика с глазами-бусинками. Я поклонилась слегка одноклассникам. Я хотела сказать: «Спасибо, мне очень приятно…», но увидела, что на меня уже никто не смотрит, а девчонки опять о чём-то шушукаются. Так что я положила игрушку в корзинку (пригодилась всё-таки) и просто отошла от ёлки.
Но вот вышла классная и объявила:
– Ну а теперь начинаем дискотеку!
Свет сразу же приглушили, а по стенам заелозили разноцветные круги от прожектора, который установили на столе. И всех девочек из зала как сдуло. Они упорхнули стайкой за дверь, похватав свои пакеты и сумки, которые были свалены на скамейке у дверей.
Куда они? Они же хотели танцы.
Но вот одноклассницы вернулись. И это были уже совсем другие девочки. Ни колпачков на резинках, ни кошачьих ушек, ни хвостиков. Всё это они поменяли на кофточки с пайетками и блестящие короткие юбки. Яркие колготки и многочисленные браслеты. Туфли на каблуках и огромные серьги. Многие и запрещённой косметикой воспользовались: тут и там мелькали нарумяненные щёки, поблёскивали мерцающие яркие тени. Все девочки переоделись за каких-то пару минут. Заиграла музыка, и это была песня Красной Шапочки: «Если долго-долго-долго…»! Мне как раз в тему, но уже не хотелось.
Вот несколько одноклассниц, горделиво улыбаясь, уже встали в круг и стали танцевать. Другие оправляли платья и блузки и тоже готовы были влиться в дискотеку. А я стояла рядом. В своём красном картузе и синей юбке из двух швов, и с корзинкой.
Красную Шапочку уже сменили другие исполнители, а я всё не могла надивиться тому, как неожиданно изменились мои одноклассницы. И, главное, дружно.
– А ты почему до сих пор не переоделась? – прокричала мне Х., перекрывая певицу.
– Так я не знала, что нужно снова переодеваться. Сказали же, костюмированная дискотека!.. – крикнула я в ответ.
– Ну да. Сначала костюмы, а потом дискотека. Переодевайся, – пожала она плечами.
– Но мне не во что, – призналась я.
Я была уверена, что мы станем танцевать в костюмах мальвин, пиноккио и котов в сапогах. Х. прикрыла глаза, сверкнув при этом золотистыми тенями:
– У тебя нормальная одежда-то вообще есть? – и уплыла в танце.
Я смотрела на этих див и всё не могла осознать. Это же костюмированный вечер сказочных персонажей. А они вот так резко сменили курс. Я вот решила, что раз сказали… Раз тема мероприятия заявлена… А они переоделись. Абсолютно все. Как нечто естественное. Об этом просто нужно было знать? Для них вот это – вещи, о которых и не спрашивают, это подразумевается. Чего мне не хватает, чтобы их понять? Это какой-то ген, которого нет у меня одной? Со мной что-то не так?
Я не стала сдаваться сразу. И вошла в круг танцующих. Плевать. Я никаких законов не нарушила, всё сделала как надо. Имею право веселиться.
Но вот Х. зацепилась трикотажной юбкой за мою корзинку.
– Ты совсем, что ли? – возмутилась она. – Ещё корзину притащила.
Тут музыка сменилась, заиграл медленный танец. И сразу двух девочек пригласили танцевать: топталась, положив руки на плечи своему парню, З., то же самое делала со своим Л.
Х. впилась напряжённым взглядом в толпу мальчиков. Пацаны всю дорогу держались отдельно, и, кажется, больше никто покидать свой круг не собирался. Но вот от их группы отделился один мальчик из храбрых. И Х. сразу же сделала стойку. Потом она в сердцах оттолкнула меня. Мальчик замялся немного поодаль.
– Он ко мне шёл. А ты заслонила меня своей корзиной! – зашипела Х. коброй. – Свали уже в лес со своими пирожками. Не позорь, а?
Я не выдержала, побежала оттуда. Вот так. Я победила в конкурсе, но я всё равно позорище. Я была тут единственным сказочным персонажем, но именно я лишняя. Мне каким-то образом надо было знать, что на сказочной вечеринке сказочным персонажам не место. Что надо было переодеться тайком. Накраситься. Все же знали. А я нет.
Уже в гардеробе меня нагнал одноклассник, насчёт которого эта кобра решила, что он по её душу. Он отдал мне корзинку, которую я забыла. Я даже не поблагодарила. Сорвала с крючка свою куртку и надела её, лишь когда отбежала уже далеко от школы.
– Шура, ты как? Мне сказали, ты тут сидишь.
– Ма, ты чего вернулась? Я думала, ты дома переночуешь.
– Не смогла.
– Может, тогда голову мне помоем?
– Нельзя. Ни греть голову, ни наклонять – ничего.
– Но она грязная!
– Ничего не грязная.
– Я же чувствую. Дай хоть шарф или платок.
– Хорошо, пошли в палату.
– Футболку нормальную привезла, зелёную?
– Ты про зелёную не говорила.
– Да как так-то? А какую привезла?
– Ты чего как на шарнирах?
– Ничего я не на шарнирах. Ковид вообще-то бьёт по нервной системе, слышала?
Когда мы пришли в палату, нас уже ждали.
– Давай ложись, гулёна, – сказал внушающий уважение густой голос, – будем ставить капельницу.
– Я потом смогу сходить ещё погулять? В коридор. – Я распласталась на кровати и дрыгала ногой, чтобы стряхнуть шлёпанец.
– Уже не сможешь.
– Почему?
– Это новая капельница, на два часа. Её уже после отбоя снимать будут.
– Что-о-о? Два? Может, поставим завтра?
– Мадемуазель, с вами всё в порядке? Вы же так торопились вылечиться! Если передумали, дайте знать. То говоришь, что тебя мало лечат, то – «завтра».
– Ладно-ладно. Колите.
– Премного благодарен.
– Мам, давай пройдёмся по коридору, – попросила я на следующий день.
Я ощупала косынку, которую попросила повязать мне, как бандану, убедилась, что волосы не торчат, и мы пошли черепашьим шагом по больнице. Я держалась за мамину руку, но курс задавала сама. И курс этот был на приятно пахнущий цветок, точнее на скамейку, возле которой он рос. Всё-таки совсем чуток я стала видеть; по крайней мере, растение казалось мне уже более густым тёмным облачком, чем вчера. Мы прошлись по отделению пару раз туда-сюда, когда, поравнявшись с нужным местом, я сказала:
– Давай присядем здесь?
Мама помогла мне опуститься на скамью, и мы просто сидели молча. Не знаю, в капельнице ли было дело, ковид ли ослабил хватку, но когда я проснулась, то, ещё не открыв глаза, поняла, что чувствую себя лучше. Появилась словно лёгкость какая-то. Будто в меня по капле влилось что-то хорошее. И что-то теперь было во мне – что-то очень сложное, но и совершенно очевидное. И настолько всеобъемлющее, что меня аж распирало от самых разных чувств. Это было воспоминание о том, как Макс прикоснулся к моей щеке.
Я стала придумывать речь: «Мам, я хотела бы побыть немного одна, если ты не против, послушать музыку», – но за меня всё сделал врач.
– Вот вы где, – сказал он вдруг. – Мамочка, можете сходить со мной и подписать оставшиеся документы?
Я поняла, что мама вскочила при его появлении, потому что наушники упали с шорохом на пол.
– Саша, давай я отведу тебя в палату, – засуетилась она.
– Не надо! Я прекрасно тут посижу. Под цветком. Никто меня не украдёт.
– А откуда ты знаешь про цветок? – ахнула мама. – Ты видишь его?
– К сожалению, нет. Просто он пахнет.
И вот мама с доктором ушли. Я сижу одна, в наушниках, но музыка не играет. Прикрыла глаза. Если он подойдёт сейчас, то подумает, что я умиротворённая и задумчивая, хотя я как натянутая тетива. Но придёт ли он – вот в чём вопрос. Мы договорились встретиться вчера. Я не спросила, как часто он бывает в нашем отделении. А если он сейчас на процедурах? Мне остаётся только ждать. И чем дольше я ждала, тем неприятнее становились вопросы, которые я себе задавала.
Наконец, я спросила себя: а почему ты вообще решила, Алекса, что он придёт? «Давай затусим» – это вообще-то ни к чему не обязывающее выражение. Мама с папой, бывало, шутили: «В нашем возрасте, когда говоришь кому-то, что надо бы встретиться, это означает вроде как до свидания». Ну вот, может, и «давай затусим» – это, по мнению Макса, «пока-пока». И вот я опять будто не новая уверенная Алекса, а скудоумная Шура, которая не врубается в то, во что врубаются все остальные. Опять эта паршивая растерянность и беспомощность. Я же начала новую жизнь, я изменилась. А в голове бухало: «Да он вообще забыл уже, что он тебе говорил», «Он и тебя уже забыл».
– Алекса? – услышала я.
Точнее, нет, не так. Я ощутила его присутствие за секунду до того, как он произнёс моё имя. Какие-то вибрации в воздухе. Он пришёл. Я дёрнула наушники.
– Привет незрячим, – сказал он.
– Привет хромым, – в тон отозвалась я.
– Я вчера приходил, но тебя не было.
Не забыл! Он приходил! Он искал меня!
– Да капельницы эти…
– Кино тут смотришь? – А с чувством юмора-то у него всё в порядке.
– А ты в футбол пришёл поиграть? – Я снова становилась собой, Алексой.
– До футбола ещё как до Луны пешком.
– Ну, ничего. Подлатают тебя, и будешь снова гонять. Отдыхай пока, релаксируй.
– Да в том-то и вопрос. Отдыхать нельзя.
– Не поняла.
И снова он примолк. Я исправилась:
– Ты извини, я просто в футболе не шарю. Почему нельзя отдыхать?
Он повозился на скамье.
– Меня приглашают на просмотр в футбольную академию «Зенита». Их тренер в наш клуб приезжал, всех отсмотрел, я ему понравился. Будет отбор, но он сказал, что, судя по тому, какой у меня уровень, вопрос решённый, возьмут.
– А когда это?..
– Сборы-то? Тридцатого октября. Так что мне ускоряться надо, а не релаксировать.
А-а, вон оно что! Вот почему он переживает. Но пока я думала, что сказать, женский голос прокричал:
– Молодёжь, обед! Не рассиживаемся. Александра, тебе мама пошла еды набрать в столовую, сейчас придёт. А ты, Стрепетов, сам доковыляешь.
Мама, когда вернулась, спросила:
– Ты чего такая?
– Какая?
– Сияющая.
– Так ты ж вернулась! Не бросила меня, калеку.
– Смешно. Цепляйся за пояс, у меня в руках тарелки.
Я чухала за ней вагончиком по коридору.
– А что ты не спрашиваешь, что врачи говорят?
– Что они говорят?
– Анализы гораздо лучше. Реакция на лечение хорошая. Через неделю, наверное, будут говорить о выписке.
Да я и дольше готова это терпеть, мамуль. Даже ноги будто ватные. Он не взял меня за руку, и говорили мы про футбол. Но он пришёл! Ко мне пришёл, не просто так.
После того как я выскочила на улицу в костюме Красной Шапочки, я простыла. Так что каникулы я провела дома. И не было чувства, что я что-то упускаю, наоборот, я готова была болеть ещё долго, только чтобы не видеть никого.
Проблема, как я понимала, была не только в том, что я не прихватила нормальной одежды на дискотеку. У меня вообще не было нормальных, по их мнению, вещей. Войти в это сообщество в моих одёжках – нереально. Почему, интересно, у них такой ажиотаж насчёт шмоток? Атомная станция так, что ли, на них влияет?
Так я готова была на эту уступку, на этот их дресс-код. Я спросила родителей:
– Может, купим мне новой одежды?
– А с твоей что? – спросил папа.
– Да она какая-то детская.
– Ну а ты кто, взрослая? Рано о тряпках печься, – буркнул он.
Я попыталась объяснить, что просто хочу быть модной, но получила лишь все эти бла-бла-бла: не надо следовать стадному инстинкту, не по одёжке судят человека. Ну и коронный вопрос: «А ты вообще знаешь, как тяжело деньги достаются?» С папой разговор всегда короткий.
Мама сказала:
– Саша, давай вернёмся к этому разговору, когда я начну получать дивиденды.
– Какие дивиденды? – спросил папа. – Ты хотела сказать, убытки?
Это он припомнил маме её магазин. Мама со своей подругой ещё год назад решили, что будут торговать через интернет одеждой для младенцев.
– И что в результате? – спрашивал папа и сам себе отвечал: – Только потратились, а ничего не продали.
Они с мамой стали чаще в этом Сосновом Бору срываться друг на друга. Всё-таки есть в этом городе что-то губительное.
Вещи, которыми затарились мама с подругой, уже какое-то время лежали в бабушкиной квартире в Питере. Подруга, которая «взяла на себя маркетинг и продажи», к магазину быстро охладела, сказала: «Не до того мне». Ещё и потребовала, чтобы мама освободила её жилплощадь от своих вещей. Так что мама вдобавок потратилась на то, чтобы перевезти всё это барахло из Кингисеппа к бабушке.
– Вообще отлично, – съязвил папа, – теперь мы эту квартиру даже сдать не можем!
– Да если бы я была в Питере, я бы всё продала! – отрезала мама. – Да только я-то – здесь!..
– Ну да, ну да. Конечно, виноват я.
Каникулы были долгие. Никто из одноклассников не поинтересовался, почему я сбежала. Да ни у кого из них и телефона моего не было: зачем он им? Время сгустилось, текло медленнее, чем обычно. Я жила как в киселе. Родители почти всегда сидели по разным комнатам. Когда папа приходил со службы, то припадал к телевизору. Мама читала или раскладывала карты Таро, а когда звала всех есть, то выяснялось обычно, что отец уже перекусил и не хочет. «Вообще-то я могла бы женой профессора быть», – однажды тихо сказала мама, после чего родители двое суток вообще не разговаривали.
Негатив подпёр меня со всех сторон. С одной стороны – школа, в которой просто мрак; с другой – чужая холодная квартира, где вечно кислые предки. Я так и буду всегда одна в этом Сосновом Бору, так и буду всегда носить детскую одежду, пока не вырасту из неё. К одиннадцатому классу она, может, задушит меня, и я хоть перестану мучиться.
После каникул я пришла в класс, ни на что уже не надеясь; даже мысли больше не было понравиться кому-то. Я даже не буду пытаться понять их. Пошло оно всё к чёрту! Проживу без их драгоценного внимания. В своей одежде, в своём вакууме. Но тут-то меня вниманием и одарили.
Одну парту у нас во время каникул забрали, поэтому учительница уплотнила нас – снова подсадила ко мне (а я давно-о-о уже сидела одна) волоокую толстушку Свету К.
Только мы уселись с ней за парту, в класс вошли Х., та самая девочка-кобра, и её подруга Y. Увидев меня, Х. стала что-то шептать Y. и показывать на меня пальцем. А потом закатила глаза на публику и громко сказала, ни к кому не обращаясь: «О госсспд…». Это было чересчур даже для неё. Чтобы докопаться, они обычно использовали хоть какой-то повод, а тут сразу с места в карьер. Проходя мимо меня, Х. нарочно смахнула мои учебники на пол.
– Осторожней! – сказала я.
Но она сощурилась:
– Сама осторожней!
Я аж обомлела. И тут она произнесла странное:
– Ну что, довольна теперь?
У меня вообще мозг погнулся. Чем я должна быть довольна? Красная и злая от бессилия, я поднимала свои учебники, пока она усаживалась через парту от меня.
– Что это с ней? – пробормотала я.
Света К. сказала на зевке:
– Из-за Комарова злится.
Комаров – этот тот мальчик, который вроде как хотел пригласить Х. на танец, а потом принёс мне в гардероб корзинку. Раз уж он, сам того не желая, сыграл такую важную роль в моей судьбе, я и его буду называть по фамилии.
Я сказала:
О проекте
О подписке