– Так, раз сегодня я перед вами так виноват, начнем с сочинения, а не проверки домашнего задания. Расскажите про ваш любимый древнегреческий миф. Самое интересное сочинение повесим на доску!

Как ни странно, эти дети обожали сочинения, хотя обычно ученики их возраста ненавидели писанину. Во многом такая любовь к письму была заслугой Дугласа. На других занятиях ученики едва ли так легко соглашались. Верней, едва ли писали с таким энтузиазмом. Когда дети принялись за сочинения, Дуглас вышел в лаборантскую. Там он снял пальто, пиджак, оставшись в одной рубашке, отметив, что ее нужно немного подштопать – вылезли нитки шва. Закатав рукава, мужчина подошел к небольшой раковине, открыл кран, набрал в ладони воды и умылся, чуть смочив волосы, торчавшие во все стороны после утреннего бега. Когда влажная прохлада освежила голову, мужчина обхватил раковину руками и ссутулился, тяжело вздохнув.

Едва ли он сможет отвертеться, когда его вызовут за опоздание. Дуглас дорожил этой работой и не хотел ее терять. Он не представлял, что будет делать без нее. Увы, ему до сих пор не простили то, как он повел себя после смерти жены и сына. На словах люди готовы были все понять, принять и простить. На деле это было совершенно не так. Голова все еще болела, выглядел мужчина скверно. Из-за отсутствия завтрака в животе неприятно ныло от голода. Дуглас вздохнул, надел пиджак и вернулся в класс. Снова улыбаясь детям.

После занятия, как он и предполагал, его позвал к себе директор. Это был мужчина примерно его возраста, только более седой. Он занял директорское кресло после того, как Дугласа отстранили от должности. Каждый раз было как минимум странно заходить в этот кабинет, который когда-то принадлежал ему. Во времена Дугласа шкафы были полны книг по истории, томами сочинений философов и трудов по мифологии, а на столе стояли фотографии семьи. Теперь же в кабинете царила атмосфера точных наук. Физика и математика, труды по геометрии, металлические модули. Оттенок кабинета изменился.

– Вальд, проходите, – сказал мужчина.

– Директор Хочкис, – произнес Дуглас, закрывая за собой дверь.

– Присаживайтесь, – Хочкис кивнул на стул. – Скверно выглядите, Дуглас. Тяжелая ночь?

– Да, немного.

– Тем не менее, у вас было не к первой паре. Не думаю, что ко второй было встать так сложно.

– Сэр, я…

– Во сколько вы легли, Вальд?

Дуглас попытался вспомнить.

– За полночь.

– Для человека вашего возраста это непозволительно.

– Я знаю, сэр, но у меня были дела.

– Дуглас, – перебил его Хочкис. – Твои «дела» один раз уже привели к тому, что тебе пришлось съехать из этого кабинета. Никому бы здесь не хотелось потерять такого хорошего историка, как ты, особенно учитывая, как легко ты находишь подход к детям. Но пойми: твоя история говорит против тебя, и при малейшем подозрении, что это может повториться, я буду вынужден принять не самые приятные для тебя меры.

– Я понимаю, – сказал Дуглас после паузы. Он знал, что все приходы и уходы преподавателей записываются в журнале, в том числе электронном, но едва ли Хочкис проверял его каждый день. Вывод напрашивался сам собой: кто-то оперативно донес до его сведения об опоздании историка. И отчего-то Дуглас не сомневался, кто именно это сделал.

Включив режим «доброго полицейского», Хочкис еще какое-то время говорил с мужчиной, спрашивал, как ведут себя ученики, как дела у него дома, но Дуглас не видел в его взгляде ни малейшей заинтересованности. Уходил из своего бывшего кабинета он с тяжелым сердцем, без тени улыбки. Он вернулся в кабинет, отвел еще один урок, уже более бодро, чем предыдущий. На большой перемене он сходил в буфет, не в силах больше терпеть голод и понимая, что его голова попросту перестанет соображать, если он не поест. Вернувшись в кабинет, в котором у него было еще две пары, Дуглас услышал еще у входа голос Майера, раздававшийся из лаборантской.

– Я сказал тебе разобрать приборы для практического занятия, какого черта они еще распиханы по шкафам?

– Профессор…

– Чего ты добиваешься, чтобы тебя уволили? Твой брат хоть что-то делает, хотя бы приходит вовремя! Мне плевать, Сандерс, мне нужны двадцать наборов!

Дуглас нахмурился и зашел в лаборантскую. Напротив сидевшего за столом и строчившего что-то Майера стояла молоденькая девушка анорексичной худобы. Плохо уложенные волосы, небольшие глаза, под которыми были круги недосыпа и слегка помятая одежда придавали девушке болезненный вид. Было сразу видно, что сестра Мэтью действительно не отличалась здоровьем. О чем прекрасно знал Майер.

– Тебя из коридора слышно, ты в курсе? – мрачно спросил Дуглас. Майер обернулся к нему.

– Сказал рецидивист.

– Я даже не сомневался, что именно ты донес Хочкису.

– Я поступил, как добропорядочный гражданин.

– Зачем ты кричишь на нее?

– Я бы тебе посоветовал, куда пойти, да вот вижу, ты оттуда.

– У тебя завтра практическое занятие, зачем ты начинаешь истерику сегодня?

– Откуда же такая осведомленность о моем расписании? – сухо спросил Майер.

– Ученики рассказывают.

– Я у твоих учеников не преподаю.

– Верно.

Майер нахмурился сильней.

– Сандерс, выйди.

Меган коротко взглянула на Дугаса с немой мольбой и покинула лаборантскую. Майер все еще сидел, теперь в упор ядовито смотря на историка.

– Послушай, что я тебе скажу, Вальд. Хочкис не в восторге от того, что ты вернулся на свой пост, ты мозолишь ему глаза. Я с ним лажу прекрасно. И если узнаю, что ты пытаешься настроить учеников против меня, поверь, ноги твоей здесь больше не будет.

– Не суди людей по себе, Эндрю, – до последнего сохраняя спокойствие, сказал Дуглас. Он не хотел ругаться, повышать голос. Майер не был ему приятен, но он действительно не хотел войны.

– Я не собираюсь кого-то настраивать против тебя, потому что у учеников есть свои голова на плечах, чтобы судить.

– Ты действительно решил взять облик святого великомученика после возвращения? – усмехнулся Майер. – Не смеши меня. И в мои дела вмешиваться не смей.

– Ты знаешь, что у Меган проблемы со здоровьем.

– Тебе какое дело, черт возьми, Вальд! Проблемы у всех! И что теперь, один раз человек под ножиком побывал – и ему теперь всю жизнь тупость его прощать?

Дуглас ощутил, как до побеления сжался его кулак. Ночь тяжелого, рваного сна, утро, полное стресса и третий день нервной атмосферы начинали разрушать его самообладание.

– Не смей так говорить.

– Ты с ними не работаешь, ты не знаешь, насколько эта Сандрес безмозглая.

– Еще одно слово, и ты пожалеешь.

– С чего бы тебе ее защищать? Неужели, настолько одиноко, что решил обратить свое внимание на нее? Тебе напомнить, сколько ей лет?

Дуглас не помнил, что произошло дальше. Только в следующий момент он стоял, вжимая Майера в стену, схватив его за грудки и даже приподняв над полом. Сразу стала видна комплекция мужчины. Стало видно, насколько он мощный. Обычно Дуглас прятал свое телосложение под официальной или немного мешковатой одеждой, слегка сутулился, давно не расправлял плечи – во всех смыслах. Теперь же его самообладание дало трещину. В голову ударил гнев. Лицо было пепельным, а взгляд стал чужим.

– Ты… спятил? – прохрипел Майер. Он не ожидал такой реакции от Дугласа. Такой силы от этого флегматика-добряка.

– Профессор, пожалуйста, не надо!

Голос Меган вернул Дугласа. Мужчина моргнул и резко сделал шаг назад, отпустив Майера.

– Ты знаешь, что тебе будет, когда Хочкис узнает? – сквозь зубы произнес физик.

– Ты знаешь, что будет тебе, если он узнает об отношении к лаборантам?

Он понимал, что угрозы едва ли были равносильны, но, очевидно, он достаточно напугал Майера физической расправой. Тот поправил костюм и покинул лаборантскую, бросив испепеляющий взгляд на Меган, которая стояла, склонив голову. Когда шаги Майера затихли, девушка посмотрела на Дугласа.

– Сэр, вы ведь пострадаете.

– Ничего страшного, Меган, – Дуглас отвернулся, снова подойдя к маленькой раковине и открыв воду, начав мыть руки, неясно, зачем. Ему будто хотелось отмыться после Майера. Мысли еще блуждали, он с трудом переносил вспышки гнева, всегда. Потому что знал, какая сила в нем кроется, и боялся кому-то навредить.

– Спасибо вам, правда. Пожалуйста, не надо меня больше защищать, я стараюсь его просто не слушать, – продолжила Меган, сжимая пальцами правой руки левую.

– Нельзя позволять так с собой обходиться, Меган. Иначе он пойдет дальше. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, спасибо. Мэт сегодня отсыпается, вернулся вчера поздно. А я отгулы отрабатываю.

– Зачем ты их брала? Что-то случилось?

– Помогала маме собраться. Она сегодня вечером уезжает, решила раньше…

– Да, Мэтью уже сказал. Все хорошо, Меган. Все будет в порядке.

– Я знаю… да, все будет хорошо. Сэр, мы будем очень рады, если вы придете к нам на ужин завтра.

– Я бы с радостью, но не могу. Мэтью, наверное, рассказал тебе…

– Да, конечно… Девочка. Но это не отменяет приглашения. Обязательно скажите, когда сможете. Можете и с ней приходить, правда! Ладно, я пойду, все же, разберу приборы. Я правда думала, что это можно сделать завтра.

Дуглас попрощался с девушкой и вернулся в класс. Раздался звонок, вскоре за партами сидели дети. Он отвел занятие, вновь придумав легенду про маленькую сирену, и поспешил домой.

К счастью, дверь была заперта, что говорило о присутствии Луны дома. Дуглас закрыл за собой дверь, прошел в гостиную.

– Луна? Я вернулся! Ты обедала?

Девочка сидела на полу в гостиной, держа в кулаке карандаш и что-то вычерчивая на бумаге – нашла тетрадки в столе, очевидно. Рядом работал телевизор, который Дуглас не включал уже очень давно. Вокруг девочки валялись уже исчирканные вырванные листы. Мужчина невольно улыбнулся. Отчего-то такая атмосфера показалась ему родной и уютной.

– Что рисуешь? – спросил он, подойдя к девочке и присев возле нее на корточки. Луна не сразу отреагировала. Она закончила штриховку какой-то фигуры и села, отдав листок Дугласу. Тот принял его и начал всматриваться. Рисовала девочка, как малолетний ребенок. Но после нескольких секунд рассматривания он отчетливо увидел очертания шатра, людей на лошадях, факелов… Луна похлопала его по плечу и заставила обернуться к телевизору, сама сев напротив. Так они просидели несколько минут, пока на экране не начали рекламировать приехавший в город цирк.

– Ох… снова они. Приезжают с завидной частотой, – вздохнул Дуглас. – Привозят уродцев и издеваются над ними. Я как-то водил сына на подобное шоу, потом долго об этом жалел.

– Туда. Надо.

– Что?

– Надо туда! – Луна повысила голос, чтобы лучше донести свою мысль. Дуглас терпеливо вздохнул.

– Послушай, малышка, тебе там едва ли понравится.

– Надо.

– Ты обедала?

Луна смотрела ему в глаза, не моргая. И он чувствовал: еще немного – и она снова попытается его очаровать, только уже по-настоящему. Мужчина снова обернулся к экрану телевизора. Выступление должно было состояться сегодня вечером, в шесть часов. Дуглас взглянул на время.

– Иди на кухню, я позвоню и закажу билеты.

Луна быстро встала и удалилась на кухню. Характеру этой девочки можно было позавидовать.

***

Они сидела на последних рядах, с которых, впрочем, все равно было прекрасно видно арену. Приехать пришлось за час до начала – девочка не могла усидеть дома и едва не тащила мужчину к выходу. Дуглас одел Луну в одежду своего сына, с чисто мужским трудом попытался завязать ей волосы в косичку, не смог и сделал хвост, после надел на нее кепку, чтобы она не светила своими белоснежными прядями. На них и так с удивлением поглядывали, когда Луна внезапно срывалась с места и пыталась куда-то убежать, а Дуглас чудом ее догонял и хватал за руку. Чтобы хоть как-то отвлечь ее внимание, он купил ей воздушный шар, паривший в воздухе. Луна на пару минут притихла, будто зависнув, и смотрела на шар, как на второе пришествие, но после отпустила его, спокойно и без истерик пронаблюдав за тем, как он улетает.

– Зачем?

– Он хотел наверх. Зачем держать тех, кто летает?

Дуглас ничего не ответил, лишь про себя отметив «верно». От сладкой ваты Луна была не в восторге: вкус ей понравился, но сахар слишком быстро растворялся на языке, а пальцы оставались липкими. Поэтому Дугласу большую часть пришлось съесть самому. Единственное, что очаровало Луну – это маленькая рыбешка в крошечном пакетике-зиппере, в котором даже развернуться было невозможно. Девочка умоляющим взглядом просила Дугласа спасти рыбешку. В итоге мужчина сдался и купил Луне малыша, та не выпускала его из рук, смотря на чешуйки почти еще малька. Дуглас не представлял, что они будут с ним делать, но противиться не стал – так Луна хотя бы не пыталась больше никуда сбежать.

Когда шоу началось, их оглушило залпом духовых инструментов, которые вступили одновременно с выключением основного освещения. Теперь все внимание было приковано к арене. Дуглас не был в цирке со времен того похода с сыном, но немногое изменилось. Все те же факиры и клоуны, те же укротители и акробаты. Дети были в восторге. В детстве Дугласа не было цирка. Он сам был укротителем – сам справлялся с дикими животными. Сам был акробатом – передвигаясь по кронам деревьев, он избегал контакта с ядовитым плющом, покрывавшим землю. Он был факиром – отгонял огнем демонов, когда не оставалось оружия. Был иллюзионистом – сбивал с толку своих врагов. И, наконец, был клоуном – для своего ребенка. Взрослые уже не видели очарования в трюках канатоходцев и номерах гимнастов, они видели лишь колоссальный труд, стоявший за этим, и неоправданный риск. Помимо результата, разум взрослого запоминал процесс, полный мучительных попыток прийти к успеху. И это, увы, относилось не только к цирку.

– Дамы и господа! – прокатился над ареной голос конферансье. – Пришло время для гвоздя нашей программы! Только сегодня и только сейчас – встречайте! Порождение ангелов!

Свет погас, Луна вздрогнула. Дуглас ненавязчиво забрал у нее пакетик с рыбешкой и убрал его в нагрудный карман, чтобы девочка его не выронила. Луна устремила взгляд к выходу на арену. И вскоре по залу прокатился ах, кто-то вскрикнул. Под потолок взметнулась белоснежная фигура. Дуглас подался вперед, не веря своим глазам.

Это был пегас. Сероватые крылья мощно вспарывали воздух вокруг, будто какую-то плотную материю. Блестящие копыта ударяли о невидимые преграды, широкая шея пыталась порвать веревку, на нее накинутую. Животное металось над залом, пикируя и снова взлетая, чтобы никому не навредить. Но ему, очевидно, было больно. Пегас издавал звуки, лишь отдаленно напоминавшие ржание обычных лошадей. Даже эти отчаянные вопли были мелодичнее, чем у земных животных. Пегас какое-то время кружил в воздухе, пока его не дернули вниз. Ему пришлось приземлиться на поверхность арены, где его еще с минуту успокаивали дрессировщики. Но у них явно было свое понимание слова «успокоить». Начали раздаваться удары хлыстом – по поверхности арены, но при каждом из них в пегаса, видимо, что-то отскакивало. Луна ухватила Дугласа за руку. В ее больших хрустальных глазах было столько ужаса, что мужчине на мгновение показалось, что она сейчас закричит. А это было опасно. Ведь девочка могла оглушить всех, кто здесь присутствовал. Дуглас поспешно обнял ее, прижав к себе обеими руками и начав гладить по голове. Он чувствовал, какая дрожь охватила ее тело.

«Откуда он здесь. Пегасов в доминанте никогда не было… Эта параллель лишена магического»

Пегаса вскоре увели. Объявили перерыв. Луна вскочила с места и начала перебираться через ряды, не обращая внимания на то, как на нее смотрели недовольные родители детей. Дуглас извинился перед ними, сам сбежав по лестнице и успев перехватить Луну уже у арены.

– Тише, куда ты?

– Найти!

– Луна, успокойся, антракт длится полчаса…

– Надо туда. Туда!

Девочка спрыгнула на пол, вырвавшись и побежав прочь. Дуглас поймал на себе косые взгляды стоявшей неподалеку семейки.

– Трудный возраст. Ей не угодить, – сказал он с натянутой улыбкой. И поспешил за девочкой. Он смог нагнать ее уже на выходе из шатра. Луна скинула кепку, в которой плохо видела, по плечам рассыпались ее белые волосы, резинка их не сдержала.