Глава 8

– Какого чёрта?! – рявкнули на террасе, а я от воплей выронила тарелку. Та звякнула по раковине и попала под струю воды.

Всё утро я была разбитая и убитая. Олеся отговорила меня уезжать под предлогом того, что у них с Анатолием есть небольшие новости на вечерний ужин. Я уговорилась, но чувствовала себя, как пресловутая собака на сене. Или как девицы с девизом: «Возбудим и не дадим!». Наверно, поэтому всё утро я отчаянно избегала встречаться с Никитой. Хотя он как-то и не попадался на глаза.

– Алиса, походу, Никитке не дала… – ехидно протянул Толик, становясь возле окна.

– Чего не дала? – затупила я.

– Ничего не дала… – он приподнял жалюзи и скабрезно продолжил: – Ни люлей, ни надежд, ни себя…

Я хотела возмутиться, но грохот, что раздался из гостиной, а следом голос Никиты, меня опередили.

– Кто едет на снегоходах? – он смерил присутствующих в столовой таким взглядом, что проще было закопаться в керамогранит на полу, чем ответить.

– Алиса едет! – радостно выдал Анатолий, не замечая моего возмущённого взгляда. А Ник поджал губы и процедил:

– Оденься теплее…

И ушёл, не дав мне возможности оправдаться, что, дескать, брат твой пошутил. Поэтому я, вооружившись столовым прибором, прошипела Упырю:

– В следующий раз я воткну тебе в рёбра вилку и проверну…

– В следующий раз ты трижды подумаешь, прежде чем разводить меня на бабло…

Ну и злопамятный же у Олеси хахаль. И ещё мелочный. Я плюнула на посуду, вытерла руки о фартук и побежала наверх. Валенки решила всё-таки опробовать. Шурша морозным снегом, я приблизилась к парковке, где мужчины танцевали возле техники. Никита, окинув меня безразличным взглядом, лишь сказал:

– Надеюсь, собака с нами не едет? – я прижала к себе Ириску уже из-за противоречия, но айтишник вздёрнул бровь и крикнул в сторону дома: – Эй, псину кто-нибудь заберите!

И когда вездесущий Толик принял собаку из моих рук, Ник побормотал:

– Всё-таки приятнее, когда к твоей спине прижимается девичья грудь, а не собачья задница…

– Я умею водить снегоход, – сразу открестилась от совместной поездки я.

– Но их всего три, а нас шесть, – он застегнул куртку под горло и натянул на голову шапку. – Или ты боишься со мной ехать?

Он прищурился. А губы дёрнулись в издёвке.

– Не трусь, не изнасилую я тебя в лесу…

– Но в овраг всё же скинешь? – я вытащила из кармана вязаную шапку и нацепила на голову.

– Зачем скидывать, если можно просто не заметить потерю на повороте? – философски, сам у себя, спросил Никита, а я посильнее вцепилась в него. – Ты из меня завтрак выдавить хочешь?

– Нет, я хочу узнать, что у нас будет на обед, – огрызнулась я, всё же ослабив хватку.

 Меня прокатили по заснеженным полям. По какому-то дикому лесу, чтобы в итоге остановиться на холме, внизу которого блестела, замёрзнув голубой лентой, река.

– Селфиться, чекиниться будешь? – спросил Ник, вытаскивая из рюкзака термос с чаем.

– Что? Нет… Зачем? – опешила от его вопроса я, принимая кружку с травяным настоем.

– Ну все инстателочки так делают…

– Какая из меня инстателочка? – дёрнув за штанины бежевых трико и ударив нога об ногу валенками, спросила я.

– Вот именно… – он стянул шапку и взъерошил волосы, которые сегодня были без резинки. – Будь ты именно такой, я бы не чувствовал себя полной свиньёй…

– Прости… – опередила его я, стараясь избежать момента с извинениями. – Извини, я не должна была доводить до такого…

– Да нет… Это ты меня прости… Как шестнадцатилетний идиот полез на девчонку, которая разводится с мужем. Так ещё и любит его… Кстати, есть за что?

 Никита поднял на меня глаза. А я не смогла отшутиться, что за хорошее достоинство в виде толстого кошелька. Как-то врать не хотелось. Не ему. Себе…

– Ну… – протянула ему кружку, чтобы он наполнил её снова. – Он был первым моим мужчиной и я… Я ведь даже не знаю, каково это – быть с кем-то кроме него. Понимаешь, все эти годы я на парней-то смотрела, как на прозрачные стёкла, а тут, оказывается…

 Я замолчала. Мужчина пристально всматривался в меня. Не знаю, что он хотел увидеть. Но волна сомнения разделила нас.

– Он не был принцем. Да и я не принцесса. Он был обычным, добрым, хмурым, вредным, заносчивым… Знаешь, он так и не научился разговаривать с нашей консьержкой, а её это обижало, что к ней как к мебели обращаются. А я… Я сглаживала углы, отводила от него недовольство. Мне легче сходиться с людьми… И я поняла, что это ему надо… Так надо, чтобы за спиной стояла та, кто примет его целиком. Без ехидных советов. У меня не получалось… Но я старалась, честно. Это было неправильно, я теряла себя с каждым часом всё больше, погружалась в его жизнь, наплевав на свою.

 Я хотела добавить, что всё равно не справилась, оказалась недостаточно гибка, чтобы он чувствовал себя хозяином положения. Но промолчала…

– Хотел бы, чтобы меня так любили… – как-то горько признался Ник.

– А разве бывает иначе?

– Бывает, – и губы кривятся, как от боли. – Особенно когда в тебе видят денежный мешок, так сильно любить начинают, что страшно становится…

– О-о-о-о! – взвыла я. – Зачем ты сказал про денежный мешок. Теперь мне и про тебя будут говорить, что на твоё бабло повелась.

– А ты повелась? – мужчина прищурил глаза.

– А по мне не видно? – я изогнула бровь, намекая, что уж если бы не повелась, чёрт бы он от меня удрал, разбрасываясь лампами. – Знаешь, когда мне так сказали про мужа, я даже не поняла, о каких деньгах может идти речь. Я ведь в него влюбилась, когда он носил дырявые джинсы с масс-маркета, гонял на поддержанной "Сузуки" и тогда ещё ел в Маке…

– Мне сводить тебя в "КФС"? – пошутил Никита, а я возмутилась:

– Ты что, всю поджелудочную хочешь убить? – грозно сдвинув брови, спросила я, и мы оба рассмеялись.

– Прости Алис, – повторил Никита спустя хохот.

– Не извиняйся, – я покачала головой, и шапка съехала мне на глаза. – Я не знаю, как так вчера случилось, но это не из-за тебя, точнее, из-за тебя я могла бы кричать, но ревела я чёрт знает почему. Сама не поняла…

 Вернулись мы почти к обеду, я продрогла и возненавидела зиму. Даже в валенках. А мой спутник старательно делал вид, что всё в порядке. Что мы поняли друг друга. Но мне чуялась некая фальшь. Решив, что разбираться с тараканами владельцу сподручнее, я удалилась в ванну отогреваться. Олеся попросила появиться на ужине нарядной и вообще как-то прилично. Хозяин – барин, поэтому, впрыгнув в молочный расклешенный от талии сарафан а-ля коктейльное платье, я спустилась.

– Ребят, – в середине ужина Толик прервал разговоры, встав из-за стола. – Мы очень вам благодарны, что вы приехали к нам, и поэтому хотим разделить с вами наше приятное событие…

 Все замерли. Олеся держала за руку своего Анатолия и лучилась счастьем.

– Через неделю мы с Олесей ждём вас на нашей свадьбе…

 Тишина была осязаемой. Похоже, эта новость шокировала не только меня, но и остальных. Чтобы не испортить молодым праздник, я резко встала, и подняв бокал, громко выдала тост:

– За молодых! – хорошо хоть не «горько» ляпнула. Но меня поддержали громкими возгласами и звоном бокалов. Я подмигнула невесте и получила в ответ благодарную улыбку.

 Гости начали шутить по поводу спешного бракосочетания. Толик с Олесей смущались и отнекивались, и только я знала про эту проклятую скумбрию, купленную на местечковом рынке.

 Почти напротив меня сидел Никита и с хмурой физиономией опрокидывал шоты. Рядом, слева, сидела та блондинка и стреляла в него многозначительными взглядами. Её игнорировали, но, блин, вот нет зверя страшнее бабы. Пока гипотетический суслик гуляет по полянке, он никому не сдался, но как только рядом возникает ещё один хищник, то и добыча в сто крат привлекательнее выглядит. Это я ощутила на себе, но не поддалась эмоциям. А потом наклонилась за салфеткой и под скатертью увидела, как соседка наглаживает своей ножкой голень Ника. Чуть не заржала в голос, но, вынырнув, сделала каменную рожу.

 Я никак не могла понять этого типичного ритуала соблазнения. Как по мне, мужчине должно быть взгляда достаточно от дамы, чтобы он захотел ее добиваться. А вот эти повешения на шее, поглаживания… Да ну… Поэтому, скабрезно ухмыльнувшись Никите, я встала из-за стола и отправилась в спальню. Народ становился пьянее, скоро караоке начнут орать, а я не люблю так, причём человек с голосом и слухом всегда будет отнекиваться, зато мадам с воплями, что только из сортира орать «Занято!», будет насиловать микрофон первой.

***

 Снег путался в разлапистых ветвях ели. Кружился по крышам и оседал хрусткой стружкой на дорожки сада. Я стояла в своей спальне возле окна. Разглядывала в отражении себя. Присматривалась. Музыка к полуночи стала затихать. Кто-то удалился, как я, к себе. С первого этажа ещё раздавались нетрезвые разговоры.

 Я сжимала в руке телефон. Проверяла экран, на котором не высвечивались сообщения.

– Да… – голос мужа раздался внезапно. Я не поняла, зачем набрала его.

– Привет, – тихо сказала я, душа внутри себя ком из слёз.

– А, Алис, это ты…

– Ты удалил мой номер? – обиженно переспросила я.

– Нет, просто думал, что случайно набралось, – он замолчал. Я тоже. Искала в себе смелость.

– Миш…

– Алис?

– Забирай всё, что хочешь, Миш, – всё-таки сказала я, понимая, чем это грозит, но так было правильно. И от этого ещё больнее становилось.

– Придумала очередную пакость? – не поверил муж.

– Нет, – я судорожно вздохнула. – Просто вспомнила, что я тебя полюбила без всего этого… Без квартир, домов… Потому что ты был просто наглым парнем, который обознался. И который дарил эти чёртовы эустомы в середине зимы.

 Мой голос сорвался. В отражении окна девушка прижала ладонь ко рту.

– Не за Италию с её багетами и блошиными рынками, не за красное море… А просто, потому что ты… Ты до сих пор ненавидишь завязывать галстуки… И кофе… Миш, ты варишь отвратительный кофе… – я старалась за смешком скрыть вырвавшийся всхлип. – Я полюбила обычного парня на старой "Сузуки", и мне ничего не надо было. Тогда… И сейчас.

– Прости меня, Алис…

– Я люблю тебя, Миш…

– Я тебя сильнее…

 Зажатый в пальцах телефон замолчал. Я стиснула зубы, призывая себя к порядку, но не получалось. Хлопнула дверью спальни, пошла вниз. Наткнулась на Анатолия, что с Вадимом сидели и братались в кухне. Стащила бутылку минералки и поднялась наверх. Пролетела мимо своей спальни, устремляясь к самой дальней. Без стука вошла и застала Ника на постели с ноутбуком. Он стянул наушники и уставился на меня. А я, словно ошалев от прилива адреналина, ответила на этот взгляд.

– Уйди и закрой дверь с той стороны, – хрипло выдохнул он. Я обидно усмехнулась и последовала его совету.

 Уже стоя в своей комнате, я запоздало смутилась, но всё равно не могла объяснить эту свою эскападу. Зачем я пришла к нему? Во мне что, заговорила подруга с её извечным «если хочешь забыть хахаля, прыгни в руки принцу»? Или я закрыла свой гештальт? Или мне больно и я хочу причинить боль всем окружающим? Что я хотела от Никиты?

 Дверь распахнулась от удара. Облокотившись на косяк, стоял Ник. Меня впечатало в него с силой магнита. Я влетела в его грудь, судорожно зацепилась пальцами за плечи, а он… Ответил. Подхватил на руки, заставляя обвить ногами, хлопнул, закрывая дверь…

 Он не целовал. Он отвоёвывал своё. Грубо, напористо, размыкая мои губы своим языком. Больно сжимал в руках. Я хрипло, ошалело дышала, готовая сорваться в истерику. Его пальцы надавливали на чувствительные точки. Они касались груди, сжимая, отводя платье в сторону. Он прикусывал шею.

– Не закрывай глаза… Не закрывай… Смотри на меня…

 И я смотрела. Было в этом что-то извращённое, целоваться с открытыми глазами, ловить в его зрачках разгорающееся пламя.

 Меня прижали спиной к стене. Меня клеймили поцелуями и укусами. Меня мучили томительным ожиданием. Я психовала, сжимала ноги на его талии сильнее, стараясь приблизился, царапала плечи, а он, поднимая на меня глаза, усмехался, и на губах играла улыбка дьявола, что искусил непорочную монашку.

 Щелчок пряжки ремня. Ткань нижнего белья в сторону. И меня коснулось его желание, непоколебимое, сильное, напористое. Я обмякла в его руках, а он, схватив меня за бёдра, опустил. Я взвизгнула, забилась в накрывающей агонии наслаждения. Он дёрнулся. Я в унисон. А потом рывок, и постель холодит спину. Ник нависает надо мной, не разрывая нашего контакта. Задирает платье, проводит по животу пальцами. Его рука скользит выше, ладонь накрывает грудь. Я сжимаюсь вся внутри, требуя, чтобы он двигался. Но он медлит, доводит до исступления, когда я готова выть от желания. И он подаётся вперёд… Назад…

 Я тяну его футболку наверх. Мне хочется его тела, обнажённого, сильного. Ощутить вкус его кожи с нотками табака и дымного костра, на кончике языка – щепоткой соли. И Ник стряхивает лишнюю одежду. Я провожу языком по шее, спускаюсь к ключицам. Он сквозь сомкнутые зубы выдыхает и ускоряется. А я ловлю эти движения, попадаю в такт. Подстраиваюсь, чтобы, когда пелена огня застилает его глаза, судорожно всхлипнуть, выгнуться навстречу, сжаться и забиться в неконтролируемом всплеске пика возбуждения. Уловить его рваные движения, жёсткость напрягшегося тела и хриплого дыхания. Ощутить, как мир взрывается светом сверхновой…

– От тебя летним лугом пахнет, колокольчиком… – он всё ещё лежит сверху, закутывая в своё тело, не даёт двинуться. И дышит в шею, ласкает языком. Желание, ещё несколько минут назад удовлетворённое, урчащей кошкой свивается внизу живота.

– А от тебя зимним костром… – мой голос тих, зачем-то я ловлю его взгляд, он проводит пальцем по моим губам, размыкая их.

И потом он не уходит. Ложится рядом, притягивая к себе, дышит, целует, гладит. Я несмело отстраняюсь.

– Зачем? – он всматривается в моё лицо, подозреваю, пытается разглядеть предвестники дамской истерики. Но я лишь улыбаюсь.

– Душ… – противозачаточные, это, конечно, вещь, но раз в год и лопата огнестрелом оборачивается.

– Не позовёшь? – он приподнимает бровь и демонстративно заостряет внимание на моей груди.

– А ты хочешь? – с сомнением спрашиваю, ища тапочки.

– Я сегодня только начал, – он встаёт с постели и проводит пальцами мне по спине. Я вздрагиваю. – Идём в большую ванную…

 Под звуки воды, что заполняли ванну, Никита расстёгивал моё платье. Я стояла лицом к огромному зеркалу, когда бретельки скатились с плеч, занервничала. И смутилась.

 То есть переспать с человеком, которого сутки знаешь, не стыдно, а раздеться перед ним стыдно? Я затыкаю сварливое бурчание в голове и продолжаю наблюдать, как Ник касается моих плеч, жёстко проводит по позвоночнику, отчего вся кожа воспламеняется. Один щелчок, и лиф расстёгнут. Я обнимаю себя, стараясь укрыться. Но Никита лукаво улыбается, подводит меня ближе к зеркалу, откидывает мои волосы вперёд, я выдыхаю…

– Согласись, нереально заводит? – спрашивает он, наклоняясь к моему уху, но глядя в глаза через зеркало. Меня словно током пробивает, и я, не понимая, что творю, слегка повожу бёдрами. – Алис… Руки…

 Он поддевает мою ладонь, вынуждая разомкнуть объятья. Накрывает полушарие, сдавливает, второй рукой стаскивает кружевной низ. Я переступаю с ноги на ногу, освобождаясь…

 А потом ночь на смятых простынях. Его хриплый голос…

– Не закрывайся от меня… – дорожка поцелуев до груди, стоны, снова его желание, моё согласие… – Алис, ты меня с ума сводишь…

 Утро наступило. По ощущениям – на меня. Я выпуталась из одеяла, осоловело дёргая его за все концы. А когда освободилась из плена…

 Никита спал, занимая всю кровать. Причём полностью нагой. И я такая же. Воспоминание хороводом, как бабки на Масленицу, пронеслись, оставив после себя возбуждение. Вот тебе и три раза за ночь, однако.

 Я ещё раз взглянула на спящего мужчину. Да, хорош он не только внешне, но и в принципе, поэтому надо валить. Сразу уточню, что куда, а не кого. В режиме электровеника я собрала шмотки, схватила Ириску и, мельком глянув на часы, которые заискивающе просемафорили начало десятого, бесшумно вышла из спальни. Потом подумала, что удалиться по-английски совсем свинство, чиркнула на клочке бумаги пару слов и, вернувшись, положила на тумбочку.

 Такси приехало быстро, и я, подхватив сумку, собаку и валенки, выскочила на террасу. Не заметила хозяина дома, который пил кофе.

– Золушка, валенки оставь…

 Я непонимающе уставилась на Толика, а тот пояснил:

– В сказке у принца была туфелька, а ты оставь хоть один валенок, надо же Никитке как-то тебя искать…

 Я махнула рукой, наскоро поблагодарила за выходные, ещё раз поздравила с помолвкой и убежала по тропинке. Несчастьем оказалось, что по пути до машины я всё же выронила один валенок.