Глава 2

Нет чтобы подождать до весны, пока растает снег и асфальт снова станет привычно шершавым! Тогда бы потихоньку-полегоньку, ковыль-ковыль, поначалу с ходунками, а потом, через пару недель, – и сама бы пошла, покачиваясь и растопырив в стороны руки. К лету, глядишь, и восстановила бы легкую и упругую походку грациозной кошки.

Гм… что-то не припомню кошку на каблуках.

В общем, мудрому терпению я так и не научилась. Что поделаешь, южный темперамент. Мои родители, встретившиеся и поженившиеся в одном из областных центров России, раскинувшем свои кирпично-панельные крылья к северо-востоку от Москвы, попали туда по распределению, отучившись в институтах.

Но оба были южных кровей. Нет, не восточных, а именно южных. Казачьих.

Папа родился в донской станице, а мама – на Кубани.

И все мое детство прошло там, на юге. Я на всю жизнь запомнила вкус белого, пышного, отдыхающего после выхода из печи хлеба. Я не могла дождаться, пока он остынет, «дойдет» под чистеньким льняным полотенчиком, и украдкой отламывала вкуснющую горбушку. За что и получала уже другим, более увесистым, полотенцем по филейной части. Хотя какое там филе! Тогда часть тела, на которой я сидела, больше напоминала суповой набор – кости, кости, кости и чуть-чуть мяса на них.

Помню кукурузу под три метра, точь-в-точь, как в нынешних американских ужастиках. Но у нас там ничего страшного не происходило, мы там прятались от бабушки. Помню заросший виноградом изабелла двор, в тени которого так здорово было прятаться от палящего солнца.

Помню рассвирепевшего после очередного моего капризного «Не буду есть этот ваш борщ, надоело!» деда.

Ух, и досталось же мне! Хорошо, что шашка дедова была спрятана далеко, а то порубал бы если не меня, то стол. Я потом до вечера отсиживалась в кукурузе.

А к вечеру дед успокоился. Он даже раньше успокоился, характер имел взрывной, но отходчивый.

И передал его мне. А поскольку с другой, с маминой, стороны в роду тоже имелись есаулы, ожидать от меня спокойного, рассудительного, нордического поведения было бы глупо.

Наверное, именно из-за этого я и вляпываюсь постоянно в неприятности.

В том числе и в такие мелкие, как сегодня.

Ну, принес вчера Алексей эти сапоги, купив их на свой страх и риск. В чем страх и риск? Кто же покупает обувь без примерки! Но они с Виктором (бессменным уже на протяжении многих лет помощником Майорова) случайно попали на международную выставку-ярмарку изделий из кожи. И на стенде одной известнейшей итальянской фирмы Лешка увидел эти сапоги. Причем они не продавались, это был образец.

Но так думал представитель фирмы. До тех пор, пока господин Майоров не решил, что эти сапожки как раз и созданы для его соскучившейся по нормальной обуви жены.

А когда господин Майоров что-то решает, проще согласиться с его решением сразу, меньше мороки и больше сохраненных нервных клеток.

Я не знаю размера материальной компенсации задолбанному представителю фирмы в частности и фирме в целом, да и знать не хочу. Потому что сапоги действительно оказались чудо как хороши – и по дизайну, и колодка удобная, и ноги они обняли нежно и ласково.

И по квартире я процокала той самой уверенной и грациозной кошкой.

– Ну что, нравится? – улыбнулся Алексей, наблюдая за мной.

– В целом неплохо, – царственно кивнула я, рассматривая стройную и длинноногую себя в зеркале.

Ох, кривила душой, просто в спираль душу скрутила! Мне не просто нравилось, я была в восторге!

В прежние годы я бы радостно сообщила об этом мужу поцелуем, но не сейчас. Хотя по его глазам я видела, как Лешка ждет этого «раньше», как надеется на него.

Весь этот месяц, прошедший после нашего возвращения из небытия, надеется.

Но увы…

Я не могу. Не могу простить его. Разумом понимаю, что не так уж он и виноват, что это был сексуальный приворот, результат двойных усилий старой ведьмы Степаниды и молодой ведьмы Тоньки-Изабеллы^[4]. А в том, что ведьмовство и колдовство – вовсе не бабьи сказки, я имела несчастье убедиться лично и с тех пор не морщу пренебрежительно носик, когда слышу об этом. Да, большинство газетных объявлений, в которых «потомственные маги и колдуны» обещают на раз-два выполнить любое желание и излечить от любой болезни, даются обыкновенными мошенниками, потому что настоящие маги и колдуны предпочитают держаться в тени и вовсе не жаждут привлечь к себе внимание.

Но они есть. И не все среди них – белые. Приверженцев тьмы тоже хватает.

И Степанида с Антониной были как раз из этой, черной, когорты.

И оплели Алексея липкой паутиной весьма сноровисто, превратив его в послушную марионетку. Если бы Ника была рядом, ничего подобного бы не произошло, но нас не было…

И Лешка едва не погиб.

Надо было видеть его глаза в момент нашей первой встречи!

Пустые, безжизненные, наполненные лишь выгоревшим пеплом чувств, они вспыхнули такой дикой, безумной радостью, что я даже немного испугалась за его душевное здоровье.

Несколько показавшихся мне вечностью мгновений он, застыв на месте, смотрел на меня, на повзрослевшую за три года Нику, на никогда не виденного им сына, и в глазах его все сильнее закручивалось торнадо счастья, надежды, бесконечной радости и… пугающего безумия.

А потом ему навстречу шагнул Ежик. И робко спросил:

– Папа?

Никто и никогда до тех пор не видел Алексея Майорова плачущим.

Но эти слезы вымыли из его глаз безумие, оставив лишь искрящееся счастье.

И вернув ту самую, бесконечную, преданную и страстную любовь.

Любовь ко мне.

Он так надеялся, что все позади, что мы снова заживем все вместе, одной, ставшей на замечательного мальчишку больше семьей. И снова будет звенеть посудой на кухне Катерина, наша бессменная домоправительница, ставшая нашим детям любящей бабушкой. А в квартире тоже будет слышен звон, но не посуды, а заливистого смеха Ежика и Ники. И наш постаревший, седой, но все еще большой и сильный пес, наш страшненький, израненный ирландский волкодав по кличке Май, все три года преданно ждавший нашего возвращения, будет счастливо, по-щенячьи взлаивать, принимая участие в детской возне. И с восторгом катать на спине хохочущего Ежика.

А он, Алексей, будет стоять рядом со мной, обняв меня за плечи и прижавшись подбородком к моей макушке, наблюдая за храбрым всадником.

И плавиться от счастья.

В общем-то, все так и было. И вернувшаяся к нам Катерина, все еще периодически плачущая от радости при виде Ники и Ежика. И звонкий смех моих детей. И восторг старичка Мая. И вкусные запахи готовящейся еды. И мы с Лешкой, наблюдающие за играми наших детей.

Но – не рядом.

Нет, мы можем сидеть рядом, стоять рядом, Алексей может даже приобнять меня.

Но не слиться со мной в единое целое душой и телом.

Я не могу простить его. Не могу, и все.

Чувства и эмоции разуму никак не подчинятся. Тупо уперлись на своем, и сдвинуть их с этого своего мне пока не удается.

Что? Вы считаете, что я просто разлюбила Лешку?

Наверное, это было бы наиболее щадящим вариантом.

Но… Не получится.

Пощадить мою душу, изорванную в клочья, не получится.

Потому что я не могу разлюбить самого родного, самого лучшего, самого нужного мне мужчину. С тех пор, как я встретила Лешку, все остальные представители рода мужского перестали для меня существовать. Нет, как друзья и знакомые, они остались. И некоторых я очень люблю – Виктора, к примеру, или Артура. Или мужа моего Таньского, Хали. А Сергей Львович – вообще мне как отец.

Но МОЙ МУЖЧИНА, моя половинка, мое горькое счастье – только он.

Лешка. Алексей Майоров.

Больше всего на свете сейчас ждущий моего прощения. И возвращения.

Но я пока не могу.

И Лешка каждый день уезжает из нашей квартиры к себе. Он продал ту квартиру, в которой жил с Тонькой-Изабеллой, и купил другую.

А мы с детьми и Катериной поселились в нашей прежней, все эти три года, пока нас не было, стоявшей закрытой и пустой.

Куда Алексей приезжает теперь в гости…

Глава 3

В общем, легко и изящно поцокав вчера каблучками по паркету, я себе настолько понравилась, что решила немедленно выгулять новые сапожки, познакомив их с московским снегом.

Но немедленно не получилось, было уже слишком поздно для выноса себя в город. В запасе, правда, имелся вариант с Маем, давно уже нетерпеливо переминавшимся у входной двери, но, во-первых, утренние и вечерние прогулки с нашим собакевичем оккупировали дети (хотя кто-то из взрослых все же выходил вместе с развеселой компашкой, мало ли что). А во-вторых, надевать дизайнерскую обувь для сопровождения пса на попись было бы верхом гламуризма.

Это когда гламур сливается в экстазе с идиотизмом.

И я решила перенести премьеру сапог на утро.

И перенесла. И надела-таки их, несмотря на увещевания Катерины, предпочитавшей зимой носить исключительно войлочные опорки, черненькие такие, с суровой молнией впереди. Дизайна времен освоения целины. И, как ни странно, до сих пор выпускаемые отечественными обувными фабриками.

Зато удобно и не скользят.

– Аннушка, ты куда это собралась на таких каблучищах с утра пораньше? – нахмурилась Катерина, появляясь в дверях кухни.

– А что, на каблуках можно ходить только с вечера попозже? – пропыхтела я, закончив натягивать последний из двух сапог.

– Конечно. Да я вообще не понимаю, как на таких ходулях с места сдвинуться можно! – проворчала домоправительница. – Я и по молодости-то никогда на такую страсть не становилась, хотя мои подружки все на платформах ходили.

– Это как это? – вмешался Ежик, выехавший из детской на спине Мая. – Что ли, твои подружки все время ходили там, где поезда?

– При чем тут поезда? – озадачилась баба Катя. – Какие еще поезда?

– Ну ты же сказала мамичке, что твои подружки на платформах ходили. А платформы всегда там, где поезда.

– Ах ты мой зайчонок сладенький! – немедленно умилилась домоправительница, подхватывая отважного всадника с немного подуставшей спины пса. – Лапушка мой золотой, какой же ты умничка!

– Я не лапушка! – потешно нахмурился малыш, упираясь кулачками в пышную грудь бабы Кати. – Лапушки только девочки бывают, а я мальчик! И вообще, пусти меня! Я тут Зорро сейчас, и мне надо мчаться вдаль! А вы тут со своими поездами!

– Сынище, – я очень старалась говорить серьезно, но улыбка все время дергала меня за уголки губ, – баба Катя говорила вовсе не о поездах. Когда она была молодой и очень красивой девушкой…

– Прям уж! – засмущалась домоправительница. – Нашла красавицу!

– Так вот, – продолжила я, – тогда очень модной была обувь на так называемой платформе, то есть когда подошва была сантиметров восемь-десять высотой, а каблук соответственно все двадцать.

– Это как это? – Ежик сосредоточенно засопел, соображая, а потом радостно вскинулся: – А, понял, понял! Это как тот странный дядя по телевизору, который все время крашеные губки надувает и вот так говорит. – Ребеныш манерно закатил глазки и очень похоже произнес: – Звезда в шоке!

– Обезьяна, – не удержалась от хихика я.

– Артист, настоящий артист! – всхлипнула Катерина. – Весь в отца, ну до капелюшечки!

После чего артист был подвергнут тисканью, зацеловыванию и утаскиванию на кухню на предмет дегустации вкусняшек.

Если бы Ника была дома, она непременно присоединилась бы к дегустации, но дочка с утра была заангажирована Ингой Левандовской, внучкой Сергея Львовича, относившейся к Никуське, как к своей младшей сестренке.

Инга была на девять лет старше Ники, но это вовсе не мешало девчонкам общаться на равных. Возможно, потому, что Ника была не такой, как все.

И могла такое, о чем все даже и помыслить не смели.

Но при этом оставалась десятилетней девочкой, обожавшей возиться с младшим братом, смотреть мультики, играть в компьютерные игры и шушукаться с Ингой о сердечных делах старшей подружки.

Думаю, с этой целью Инга и уволокла сегодня с утра пораньше мою дочь. Младшая из семейства Левандовских относилась к способностям Ники абсолютно спокойно, воспринимая их как само собой разумеющееся. Она в свое время прочитала в Интернете все, что там имелось о детях-индиго, и теперь вовсю пользовалась помощью названой сестренки.

А вы бы не захотели узнать, как на самом деле к вам относится ваш кавалер?

В общем, дочки дома не было, сын отвлек внимание домоправительницы, а я смогла спокойно, без объяснений и комментариев, завершить процесс маскировочного одевания и выйти из квартиры.

Почему маскировочного?

Да потому, что после нашего с Никой и Ежиком неожиданного возвращения из небытия весь месяц не утихал ажиотаж вокруг этого события.

Еще бы! Ведь загадочное исчезновение семьи Алексея Майорова, после которого он женился на своей любовнице, тоже вменялось ему в вину.

Ну а что – все понятно! Убил жену и дочь, закопал где-нибудь в лесу, а потом изображал страшное горе, почти год мотался по свету, якобы в поисках семьи. А на самом деле только и ждал, когда со своей девкой в открытую жить можно будет!

И вдруг – такое!

Мало того, что и жена, и дочь живы-здоровы, так еще и сын, оказывается, у Майорова родился!

А в том, что Алексей Майоров-младший действительно сын Алексея Майорова-старшего, не сомневался ни один самый скептичный скептик.

Потому что наш Лешик-Ежик был такой точной копией отца, что порой казалось, что это клон. И если бы только внешность… Но и походка, и мимика, и жесты – все у мальчика было таким же, как у папы.

А вот в повзрослевшей Нике, малышкой тоже очень походившей на Алексея, сейчас все больше проступают мои черты.

Но моей копией нашу дочь назвать нельзя, просто видно, что она моя. И Лешкина. Но – сама по себе.

Красивая получилась девочка, чего уж там. Густые, слегка вьющиеся волосы ольхового оттенка, изящные черты лица, тонкие темные брови, пушистые ресницы, но больше всего внимание привлекают глаза.

Большие, странные, двухцветные – серо-карие.

Пристальный взгляд которых не все могут перенести.

Но Ника редко смотрит «особенным» взглядом. Она в совершенстве научилась управлять своей силой и чаще всего «отключает» ее, предпочитая жить нормальной жизнью обычной десятилетней девочки.

В школу пока ни она, ни Ежик не пошли. Ежик – в силу малолетства (хотя там, в джунглях Амазонки, Петер Вайс научил его читать и писать, причем не только на русском, но и на немецком языке), а Ника…

Мы с Алексеем и Сергеем Львовичем просто не знали пока, куда ее отправить учиться.

Да, для детей-индиго уже созданы специальные учебные заведения, но, во-первых, они все интернаты закрытого типа, а во-вторых, курируются спецслужбами.

Об этом Сергей Львович Левандовский, генерал ФСБ, имел представление не понаслышке.