Да, мир наш старый, поднебесный,
Преуспевающе-лихой,
Все возвышается над бездной
Одной высокою кормой.
А на корме – дубовый крест,
А на кресте – венец терновый,
И каждый день струится новый,
Зовущий в небо благовест,
Где, словно призрак, ангел белый,
В лампаде возжигал елей…
А мир, меняющий царей,
А мир, уверенный и смелый,
Бросает свой холодный взгляд
Из наплывающей пучины,
Он назовет свои причины
И ангел будет виноват.
Освистан дикою толпой,
И осужденный приговором,
Святой покроется позором,
А лжец воссядет, как святой.
В заслугу вменится вина,
Качнется матча парохода…
Вдруг станет лживая «свобода»
Горька, как темная волна.
В огне безумствующих молний,
Вода не ведает преград,
Себя сверканием наполнив…
А разве волны не горят?
Лишь крест, обугленный, но целый,
Один, по-прежнему стоит,
Как прежде, рядом ангел белый,
Там у подножия скорбит.
Покрыт корабль океаном.
Стихия снова спит, нема.
Горит лампада непрестанно
И возвышается корма.
Горячими красками хочет согреться
Порой ледяная холста белизна.
А что у художника нынче на сердце,
То знают всегда зеркала полотна.
Они отражают любые волненья,
Они освещают надежду, покой,
И самое жаркое помнят моленье,
И дарят сиянье улыбки былой.
Как песня без слов, как беззвучные струны,
Эти тени и свет, эти чудо-тона,
И пусть все старо в нашем мире подлунном,
В мире искусства есть правда одна.
Если знаешь мелодии ты неземные,
Так напой же другим о любви и добре,
Пускай станут тебе все как будто родные,
Ты же словно посланник на Божьей горе.
И пока город спит, далеко до рассвета,
И от мудрости вечной теряет ключи,
Живописцам, певцам, музыкантам, поэтам,
Шепчут ангелы райские песни в ночи.
Прости, что я такая не простая,
Моя душа – изнеженный цветок.
А польза миру от него какая?
Лишь сладкий запах, тонкий лепесток…
Что ж, ценится ли это – я не знаю,
Но как глоток святой, живой воды
Душе усталой так нужны бывают
Красивые и чудные цветы.
Сомкну я лепесточки в смуглый вечер,
И спрячу в них святого неба синь,
Роса стекает, словно тают свечи,
И горькая бывает, как полынь.
Пролей лишь каплю солнечного света,
Позволь навстречу разомкнуться им!
Вдохни любовь румяного рассвета
Прозрачным ветром, теплым, молодым.
Да много ли цветам капризным надо:
Глоток воды с днепровской глубины,
Собора звон в объятьях тишины —
Знакомая и светлая отрада…
Вновь засеяно поле рожью,
У колосьев кружатся птицы…
Позови меня, Криворожье,
Здесь родной земле поклониться.
И с небес твоих, невысоких,
Но, как море, глубоких, синих,
Дай испить мне росы, как сока,
В позолоте вечерних линий.
Зацветает шиповник дикий,
Сон глубокий дубов и кленов,
Простирается край великий,
С Ингульца до изгибов Дона
Расстилается степь казачья
И лучей золотых ресницы
Там Анютины глазки прячут
В травы, сотканные из ситца…
Стонет колокол чисто-чисто,
Словно плачет над храмом Божьим,
И в тени куполов искристых
О тебе молюсь, Криворожье!
Я долгих лет распутываю нити,
Сплетенные в загадочный узор,
Серебряные, что ж вы не горите,
Как золотых заманчивый костер?
Одни играют розовым свеченьем,
Другие – нежно-пурпурным огнем:
Рождественские нити-украшенья
Звенят с моей надеждой в унисон.
Вот среди них вплетенная седая —
Упала с лебединого крыла,
Моя судьба, да кто же ты такая,
Что горечь ниткой белою вплела?
А может, ты не девушка в весеннем,
Немного пестром, платьице простом,
А инокиня в строгом облаченье
И на груди с серебряным крестом?
А может быть, сейчас еще не зная,
Куда же эта нитка приведет,
Иду за ней, иду и уповаю,
Что в край мечты она меня зовет,
А там, в тени подруга-боль таится,
Там нить из щелка черного, как ночь,
Мне ранит руки, на сердце ложится,
Но ты ничем не хочешь мне помочь…
Ты говоришь, что надо бы отбросить
И блеск, и ветошь, яркие огни,
Чтоб в черно-серой шали встретить осень,
И не мечты плести себе, а дни,
Что наши сны теряются из виду,
Что сказки не нужны мне на пути…
Я, как ребенок, плачу от обиды,
И не хочу таким путем идти!
И каково нашедшему в пустыне
Один мираж на месте родника,
И человека чуждого в святыне,
И в небе – темень, а не облака?
Пусть сотни раз написано, что роза:
Шиповник узнается по плодам.
Фальшивыми бывают даже слезы,
Когда они не близкие делам.
Нет, черному не примириться с белым!
Ты можешь белым черное назвать,
Но лилия на темном фоне смело
Твой взор холодный станет обличать…
Имеющие очи – не увидят.
Имеющие разум – не поймут.
И потому обман в прелестном виде
Всегда скрывает истинную суть.
Не тревожьте мятежную душу,
Она быть не сумеет слугой:
Вся пылает в январскую стужу,
Леденеет в невиданный зной,
И в колючем шиповнике стоя,
Истерзавшись до крови, до слез,
Оттолкнет изможденной рукою
Даже роскошь искусственных роз.
Ну, а если уж вырвется в небо,
Тогда больше ее не зови:
Упадет в стоколосие хлеба,
Зашумит стоголосьем любви.
Нелюбовь ее ты не излечишь,
Не заставишь, не свяжешь ничем,
Она просто уйдет в этот вечер,
Не решая ненужных проблем.
Пусть же крылья устали от ветра,
Но остались две верных струны:
«Да» и «нет», остальные ответы
Тоже этой душе не нужны.
И, прекрасная в светлом порыве,
Рвется вдаль на терновых стезях,
Она чудно поет на обрыве,
Она кается в белых церквях.
Не пытайся ее поневолить:
Она за́мки твои разобьет,
И страдать, и метаться на воле
Ни о чем не жалея, уйдет.
И общительна, и нелюдима,
Пускай жизнь ее – миражи,
Тлеет красным цветком на руинах
Откровенье мятежной души.
Ты когда-нибудь видел весну без вуали?
И в несметных богатствах ее лепестков
Те прозрачные, светлые, тихие дали,
И красивую просинь, как отблески снов?
Ты когда-нибудь видел в огне поднебесья,
Как в разливах лучей, словно липовый мед,
Возрождается день необычный, воскресный
И как он по земле величаво идет?
Ты встречал ли когда-нибудь эти закаты,
И росистые, смуглые те вечера,
И те ночи, что так заповедано святы,
Где пасхальные звоны звучат до утра?
Не грусти, что весна – это только мгновенье,
Ты поверь, что она не уходит навек,
Если в легком, роскошном, прекрасном цветенье
Свою вечную юность найдет человек.
Свою вечную юность в объятиях света,
В славословии птиц и благой тишине…
И поймет, что весна – предисловие лета,
И поверит Творцу, и любви, и весне!
Тот, кто не отречется от мамоны
Переступив порог, не внидет в храм.
В душе на истукан сменив иконы,
Он думает, что служит двум богам.
А Бог единый нелицеприятен —
Ты зря флиртуешь с «нужными» людьми.
Лишь преподобный Господу приятен
И друг, тобой оставленный в тени.
О святости радеют фарисеи,
Не замечают кары впереди.
Не знаю наказания страшнее,
Чем сердце, затвердевшее в груди.
Христос! Стоишь, стучишь, но очень тихо,
Ах, сколько шума здесь со всех сторон!
Серебреник отсчитывают лихо
И смех раскатом заглушает стон.
От Запада до самого Востока
Сбываться каждый день словам Твоим.
И будет избивать своих пророков
Камнями зависти любой Иерусалим.
Бег лошадей по утреннему полю…
Я так хочу того, что есть в крови:
Как ветер, сладкой, безмятежной воли,
И, как волна летящая, любви.
Биенья сердца дикого, живого,
И радости, и боли – до конца!
И в каждом слова отзвука стального,
И смелого, и сильного лица.
Узнать о том, чего никто не ведал,
И это мне расскажет только он:
Под знаменем непокоренным неба
Непокоренной церкви перезвон.
И берега крутые к поднебесью,
И снег вишневый на моих губах,
И тот неповторимый привкус песни,
Когда-то затерявшейся в веках…
Без страха, без мучительных сомнений,
Без сожаленья, жить тогда одним:
В таинственном бессмертье поколений
Завет свободы с верой неделим!
И, может быть, порой почти у края,
Безумно мчаться, быть всегда собой,
Так пусть же шелестит ковыль седая
О девушке, как зорьке, молодой!
Несокрушима ты, степная доля,
Пускай бесцветно нас учили жить,
Но если вдруг запахнет свежим полем,
То лошадей вам не остановить!
В ее глазах гуашью темноты
Коричневой, как ночь в шелках заката,
Обведены две пламенных звезды,
С небес на землю павшие когда-то.
Красивое и смелое лицо
На снежное похоже изваянье,
А черное цыганское кольцо
Ее волос трепещет от дыханья.
Уста сомкнула, что же говорить?
Давно уже решила все вопросы,
И только след от песен и молитв —
В изгибах губ остался пеплом розы…
Вверх подняты ресницы-веера,
И молодость ее граничит с болью,
Ведь даже лето – странная пора:
Свет солнечный с морскою смешан солью.
И в резком лике каждая черта —
Прошедших дней свидетельство немое,
Ведь повесть жизни этой непроста,
Не черно-белой кистью, а цветною
Написаны такие письмена —
Души движенья, жизни приговоры,
И смотрит, молча, с мудростью, она
На ваши похвалы и на укоры.
«Спасибо всем и все свободны!»,
В театре снова гаснет свет,
И этой драмы всенародной
Не нами выдуман сюжет,
Мы только жалкие актеры,
Не режиссер ни ты, ни я,
А в зале нашем прокуроры
И Жизнь – строгая Судья.
Как часто ты под голос скрипки
На этот жуткий карнавал —
На сцену выходил с улыбкой,
А за кулисами рыдал…
Как часто было невозможно
Словами свой исполнить долг,
Их, словно текст предельно сложный,
Ты долго выучить не мог…
Как часто в тон словам жестоким
Ты изменить не смог лицо,
И отводил глаза ты сколько,
Тем нарушая мастерство.
Рвалась душа отбросить маску
И крикнуть людям: «Я – живой!»
Но ты лишь слушаешь подсказки,
Смеешься с раной ножевой,
А я иду тебе навстречу
В наряде, взятом из мечты,
И в этой театральной встрече
И я – не я, и ты – не ты.
У каждого свои движенья,
Свои ответы на вопрос,
Мешает дикое биенье
В моей груди и море слез.
Закрыв глаза, во сне глубоком,
Наедине с самим собой,
Поймем, что платим так жестоко
Мы за любовь и нелюбовь.
Судьба в любую роль возводит,
К решеньям жизненным зовет,
Потом руками все разводит —
Назад расписок не дает.
Но я боюсь! Пускай фальшивых
Не умолкают сотни фраз,
Пускай неискренних и лживых,
Но не увижу твоих глаз.
Боюсь, что на другую сцену
Судьба меня переведет,
Нечеловеческую цену
Платить ей, дням теряя счет.
Да, должен ты подать в бокале
Мне расставанья темный яд,
И, не дрожа, в холодном зале
Я буду пить, ты будешь рад.
А дальше… Дальше по порядку,
Сценарий не переписать,
Как будто бы играя в прятки,
Безумный танец танцевать.
Сыграю я тебе чужую,
А ты – стального короля,
И все, кто рядом торжествуют,
Что ты – не ты, что я – не я.
Ну, а когда почти бессильной
Упала я у твоих ног,
Ты многим показался сильным:
Ты равнодушен стал и строг.
Все! Черный занавес опущен,
Стоишь, как статуя в кино,
Кто был из нас актером лучшим
Обоим просто все равно.
И ты немым ворвешься в память,
И я удерживаю стон,
Как приговор, сейчас над нами
Аплодисментов грянет гром.
О проекте
О подписке