Читать книгу «Край зовёт» онлайн полностью📖 — Анны Летягиной — MyBook.
image

Глава 3

Я звоню классной и предупреждаю, что в школе меня сегодня не будет. Уровень сознательности прямо зашкаливает. Ничего не могу с этим поделать. Нога, кажется, болит ещё сильнее. Противная такая тянущая боль. Устраиваюсь поудобнее в кресле и беру со столика уже знатно потрёпанный томик Ницше. Надеюсь дочитать сегодня его «Человеческое, слишком человеческое». Книги по-любому интереснее людей, так было всегда, и вряд ли я когда-нибудь изменю своё мнение. Но перелистнув пару-тройку страниц, понимаю, что надолго меня не хватит. Внутри что-то тупо, неутихающе, болезненно ноет и не даёт сосредоточиться. Я откладываю книгу, но браться за другое занятие тоже совсем не хочется. Никогда ещё не было такого, чтобы мне с самой собой было скучно. Так вдруг пронзает желание увидеть бабулю. Поскорее бы она вернулась с работы. В ушах всё ещё звенит хохот пятнистого падальщика. Конечно, мне всё это только послышалось, а сама гиена – привиделась. Точнее, три гиены. Но… бррр, как жутко от одного лишь воспоминания о прикосновениях этой визгливой твари ко мне! О том, как она тёрлась об меня, как её холодный мокрый нос тыкался мне в щёку, в руку. А ведь они вот этими самыми мордами своими копаются в том, что остаётся от… Ну, хватит. Я забываю. Забываю. Уже забыла.

Да нет, не в падальщике дело. Кажется, эти трое заразили меня сегодня кое-чем похуже любой галлюцинации и вообще всякой болячки: тоской по людям. Удивительно. Вдруг вспоминается мать, которой я никогда не знала. Бабуля мне о ней рассказывала нехотя, какими-то урывками и угрюмо поджимала губы, когда я у неё пыталась что-то разузнать. Может, сегодня снова попытаюсь. Только вот сомневаюсь, что удастся вытянуть из неё хоть слово на эту тему. Единственное, что она не отрицает, – это то, что моя мать жива. Но где она и что с ней – я не знаю. Хотя имею полное право знать. Полное законное право.

Неужели у бабули не сохранилось никаких фотографий? Что между ними могло произойти такого, после чего они не просто перестали общаться, но оборвали все связи? Навсегда и безвозвратно. Я ведь чувствую, что там, в прошлом, был какой-то мегаскандал. Всякие бытовые, повседневные мелочи не разводят людей в разные стороны на всю жизнь. Но что бы там у них ни случилось, должны же были здесь остаться хоть какие-то следы моей матери. То, чем она жила когда-то. То, из чего можно было бы сейчас собрать её образ. Странно, что судьба отца меня не волнует абсолютно. Никогда по нему не тосковала и не пыталась даже вспомнить его черты. А мать… Одно время мне чуть ли не каждую ночь снилась какая-то женщина, которая вела себя со мной так, как вела бы мать, наверно, но черты её были размыты и сам образ виделся как в дымке мутной. Отца в этих снах не было. Да и был ли он вообще когда-то в моей жизни? Может, бросил нас ещё даже до моего рождения.

Доковыляв до древней, пошарпанной советской стенки, я открываю самый большой шкаф. Наверно, эта мебель ещё времён бабули моей бабули. Аккуратно перебираю хлам на полках. Стараюсь оставлять всё в том же виде и на том же месте, откуда беру. Чтобы потом меня не уличили в «несанкционированном проникновении». После шкафа исследую секретер, ящики. Кроме кипы моих детских фотографий, на которых я то с каким-то плюшевым котом, то со связкой разноцветных воздушных шариков, ничего не находится. Попадается пара чёрно-белых, пожелтевших от старости карточек, с которых мне улыбаются молодые и счастливые бабуля с дедой Ваней: то выглядывая из-за ствола цветущей вишни, то на фоне какого-то неизвестного мне памятника без головы. Матери ни на одной из них нет. Бабуля решил переписать историю нашей семьи на новый лад. Вычеркнув из списка действующих лиц одного персонажа. Только в этой новой истории тогда и мне нет места. Потому что родила меня мать, а не бабуля. Если матери вроде как не было, то и меня вроде как нет. Я не пылаю к ней дочерними чувствами. Откуда им взяться? Да и до сегодняшнего дня я не особо терзала бабулю вопросами о матери. И уж тем более не копалась в её бумагах. Но Светка, Вадя и Толик, видимо, соскоблили сегодня с моей душонки, если она вообще у меня есть, верхний задубевший слой. И при этом задели какой-то особо чувствительный нерв. Вот он-то у меня сейчас и ноет внутри. Тупо, неутихающе, болезненно. Это что-то человеческое. Слишком человеческое.

Я продолжаю на автопилоте рыться в ящиках тумбы, уже не надеясь на удачу. Здесь только тряпьё. Правда, Голливуд нас убеждает, что именно в таких неожиданных местах и могут скрываться всякие тайники. Когда рука нащупывает какую-то жестяную коробку, мне становится смешно. Ну, всё как по голливудскому сценарию прямо. И я в главной роли расхитительницы – крутяк! Но это всего лишь колода карт. Кажется, самодельных. Они сильно потрёпаны. У некоторых оторван уголок, какие-то – в изломах и потёртостях. Я раскрываю их веером. Картинки какие-то не очень привлекательные. Нарисованы от руки и, в принципе, неплохо, но сами сюжеты… Вообще, это вроде бы Торо. Или Таро. Что-то типа этого. Неужели бабуля когда-то всеми этими гаданиями занималась? А вдруг занимается и сейчас? Ещё и карты рисовала сама, может? Или это мамины карты, потому бабуля их и прячет? Бред какой-то. Как можно верить в эту чушь? Мой мозг материалиста и скептика не признаёт такое. Как можно тратить на такую ерундень драгоценное время? Однако именно это я сейчас и делаю сама. Никак не могу выпустить колоду из рук. Она толстенная просто. На картах арабскими цифрами от руки написаны их номера. Есть ещё слова какие-то. Маг, Отшельник, Сила, жезлы, пентакли… Интересно, сколько их всего. Рассыпаю карты по полу. В голову вдруг приходит забавная идея: разложить их по порядку. Выискиваю каждую карту и выкладываю их в ряд: одну за другой. Выложила одиннадцатую. Ищу двенадцатую, но никак не могу найти. Залезаю даже в ящик – вдруг выпала и осталась там среди вещей. Тоже нет. Пропускаю номер двенадцать и продолжаю свой карточный квест. Все остальные карты на месте. Всего их семьдесят восемь.

Мысль о пропавшей карте под номером двенадцать не даёт мне покоя и застревает в голове противной занозой. Я ковыляю к столу с компом и тут же призываю гугл помочь мне понять, что это за карта и какие у неё значения. Ясно, что к бабуле обращаться за разъяснениями было бы полным идиотизмом. Я нахожу в галерее ту колоду, стиль рисовки которой делает её ну очень похожей на ту, что я вытащила из ящика. С двенадцатой карты на меня смотрит застывшим взглядом… повешенный человек. Название карты – Повешенный. Мужчина с нимбом подвешен за одну ногу на дереве. И вот эта нога прямая, как палка. А вторая согнута в колене. Само дерево похоже и на виселицу, и на крест одновременно. Лицо повешенного не выражает абсолютно ничего – точнее, выражает абсолютную пустоту. Как будто этот человек уже смирился со своей участью и принял все страдания, как должное. И ни на что больше не надеется. На спасение – уж точно. Жуть жуткая. Страшно теперь читать значение карты. Откуда вот только взялся этот страх? Чувство такое, будто все внутренности съёживаются и скукоживаются. Всё это гадальное и потустороннее всегда было таким далёким от меня, а потому казалось смутным, непонятным, бессмысленным, не стоящим времени и внимания. Да каким угодно, только не пугающим. Сейчас же мысль о числе двенадцать колким холодком пробегает по нервным окончаниям всего тела, будто проверяет их на живость и способность откликаться, реагировать на страх.

Что ж, первое значение карты не предвещает пока ничего однозначно трагичного. Перемены. Они ведь могут быть и к лучшему. Правда, меня смущает уточнение о том, что перемены эти потребуют некоторых жертв. Надеюсь, не человеческих хоть? Дальше пишут о свободе выбора. Можно будет либо оставить всё как есть и ничего не менять в жизни, либо выбрать достижение цели, но за это придётся дорого заплатить. Ещё один вариант трактовки карты – сложные жизненные ситуации, которые невозможно изменить и остаётся только принять. Ну, судя по лицу этого подвешенного за ногу мужика, он уже давно эту невозможность осознал. Только вот она его не особо тревожит.

Число двенадцать. В голове щёлкает переключатель, и сквозь какие-то эфирные помехи неведомая радиоволна снова приносит мне уже слышанные сегодня фразы:

«Выпало две шестёрки».

«Надо понять, какое число нам хотели показать: шесть или двенадцать».

Двенадцать нам хотели показать, Вадя, двенадцать. Он ещё обещал подумать над значением двенадцати – «слишком простое» объяснение Светки его не убедило. Тогда я отнеслась к этому примерно так же, как Толик. Разве что не рассмеялась Ваде в лицо, как он. А теперь вот мне не терпится узнать, что удалось разузнать Ваде. Что он там надумал. Какие ассоциации у него возникли. Когда же Светка меня найдёт и добавит в беседу? Незваные и пугающие знания о символике двенадцатой карты Таро упираются внутри в стенки черепа, как железные распорки, – голова вот-вот разорвётся на части. Если я в ближайшие дни, а то и часы кому-нибудь это не расскажу, именно такое и случится. Но некому, блин, некому! Бабуля отчитает за то, что я копалась в её вещах, а немногие приятели сочтут помешанной. Да и я бы на такое заявление точно так же отреагировала. Не могу никак понять и принять всё то, что на меня так внезапно свалилось и оглушило напрочь, но и отрицать уже не вижу смысла. Всё то, над чем я ещё недавно усмехалась скептически, недоверчиво и даже презрительно, теперь смотрит на меня в упор с оскалом победоносной улыбки. Ощерившись, как… хохочущая пятнистая гиена.

От звука крутящегося в замочной скважине ключа я вздрагиваю.

– Веруша? Ты дома?

Молниеносно собираю карты и кладу их обратно в коробку, которую тут же засовываю в ящик, прикрываю её одеждой. Вроде бы всё сейчас так, как было до моего вторжения. Захлопываю ящик.

– Да, бабуль. Чего так рано?

– Напарница предложила заменить меня после обеда, а в среду я поработаю две смены.

– Как покупатели сегодня? Придурки не забредали?

– Веруша, ну что ты такое говоришь! Все люди как люди.

Эх, бабуля. Её человеколюбие неискоренимо.

– Ну, хорошо, как скажешь. Люди – значит, люди. Хотя согласись, что попадаются ведь редкие экземпляры, которых надо как-то по-особому называть. Чтобы отличать от остальных.

– Не философствуй почём зря. Садись вон лучше к столу, я борщ сейчас разогрею. А ты-то чего раньше вернулась? Меньше уроков было?

– Только не паникуй. Я подвернула ногу. Неудачное падение – это если кратко о том, что случилось.

– Да ты что! Как же так? У меня мазь есть. Надо сразу намазать, чтобы быстрее прошло.

– Бабуля, успеем ещё намазать.

– Ладно, тебя всё равно не переубедишь. Но перед сном прослежу, чтоб обязательно намазала.

Я недовольно закатываю глаза и шумно вздыхаю. Поэтому бабуля благоразумно решает сменить тему.

– Кстати, вечером тётя Лена с Ромкой придут в гости.

Ромка забавный. Рыжий, веснушчатый, весёлый и задорный мальчишка. Как только он появляется на пороге моей комнаты, у меня тут же поднимается настроение. Рядом с десятилетним Ромкой я и сама чувствую себя десятилетней: бабуля говорит, что играя вместе, дурачась и визжа, мы производим впечатление ровесников. Сегодняшний визит Ромки, надеюсь, выбьет из моей головы то, что в ней прочно засело и извивается там неугомонным червём. Может, ещё утихомирит мою внутреннюю панику.

В общем-то, я была права: вечером Ромке удаётся развеять мою тоску-печаль. В комнату заходит тётя Лена. Мне становится не по себе – как и всегда в её присутствии. Она мало со мной говорит – больше смотрит, как будто наблюдает. И вот этот её изучающий взгляд очень меня напрягает. Чувствую себя какой-то лабораторной зверушкой в стеклянном аквариуме. Тётя Лена такая же рыжая, как Ромка, только веснушек у неё почти нет. Кожа – белая-белая, прямо сверкает белизной. Но вот спроси меня, какого цвета её глаза, какой формы нос – так мне и ответить будет нечего. Её лицо – это какая-то размытая и недоступная для моего понимания абстракция. Я вижу целое, но не вижу детали. Чтобы их разглядеть, надо приблизиться. Или, наоборот, отойти подальше. Но я почему-то не могу сделать ни того, ни другого. Примерно так же размыто, не различая черт лица, я видела ту женщину во снах, которая меня по-матерински ласкала, но будто издалека, как бы не касаясь меня. Может, это и не мать мне снилась вовсе, потому что разве не должен образ матери до мельчайших деталей отпечатываться на подкорке сознания ещё в момент рождения? Или даже до него. Разве это уже не доказано наукой? Да и об экспериментах я, кажется, читала, когда повзрослевшие дети, не видевшие всю жизнь своих матерей, узнавали их среди многих других подставных. Может, это и не мать приходила ко мне во снах, а какая-то чужая, смутно знакомая женщина. Или хорошая знакомая – вроде тёти Лены. Я ведь за все эти ночи так и не разглядела её лица, как до сих пор не могу рассмотреть черты тёти Лены. Если бы там была мать, я точно должна была её узнать. Или все эти эксперименты – полный развод и запудривание мозгов. Но если уж наука так меня разочарует, то больше просто не во что будет верить.

Если честно, именно сегодня я немного завидую Ромке. Вообще, тётя Лена кажется мне достойной матерью. Она и не слишком донимает его своей опекой, и в то же время он всегда хорошо одет, сыт и доволен. Хотела бы я сама иметь такую или вообще любую мать? После сегодняшней встречи со Светкой и компанией мне показалось, что да. Смогла бы она дать мне то ощущение, нехватка которого саднит сейчас где-то глубоко внутри? Ощущение присутствия рядом чего-то человеческого: понимающего, сострадающего, готового принять, утешить и пожалеть. Я не знаю. Не только в ней, но ещё и в себе самой я не уверена: смогла бы я справиться с ролью благодарной, послушной, любящей дочери? Может, некий режиссёр-постановщик решил, что нет. И поэтому отдал эту роль кому-то другому, отняв её у меня – как и мою мать. Странные мысли лезут в голову. Антинаучные.