Утро выдалось жарче прежних. Парило, в воздухе чувствовалась гроза. Уже во время завтрака жара стояла нестерпимая. К моему удивлению, они предложили прогуляться. Не мог же я уехать, не повидав одну из местных достопримечательностей – про холм, с которого открывается потрясающий вид, я слышал. Когда я сослался на предстоящий отъезд, мне сказали, что добираться туда совсем не долго, и по возвращении у меня будет еще предостаточно времени. Я понял, что настроены они решительно, и согласился.

Мы взяли корзину с продуктами, чтобы устроить пикник возле руин старинного форта, построенного в те далекие времена, когда люди боялись вторжения. Дорога кончалась в лесу. Мы вышли из машины и пошли пешком. Жара всё нарастала, я не стремился поспевать за ними, отстал, а когда увидел, что лес кончается, присел в тени. Он вернулся за мной. «Пойдемте! Вот увидите, место того стоит». Заразившись его энтузиазмом, я поспешил за ним по крутому солнечному склону на вершину, где должным образом насладился видом. Но этого ему показалось мало, и он потребовал, чтобы я осмотрел окрестности с вершины развалин. Вел он себя странно, был возбужден до крайности. В пыльной темноте я последовал за ним по лестнице, вырубленной в стене башни, его массивная фигура перекрывала мне свет, я ничего не видел и рисковал сломать шею, оступившись. Наверху перил не было, мы стояли среди груды камней, между нами и краем не было преград; размахивая руками, он указывал на расстилавшийся внизу пейзаж. «Эта башня веками служила ориентиром. Отсюда видна вся гряда холмов. Вон там море. Это – шпиль собора. Голубая линия за ним – устье реки».

Меня больше занимало то, что было ближе: груды камней, витки проводов, бетонные блоки и прочие материалы, которыми можно было бы воспользоваться, случись катастрофа. В надежде обнаружить что-нибудь подходящее, я пододвинулся ближе к краю и глянул вниз в разверзшуюся у моих ног бездну.

– Осторожней! – предостерег он, засмеявшись. – Здесь легко поскользнуться и потерять равновесие. Это место всегда представлялось мне идеальным для убийства. – Его смех прозвучал так странно, что я обернулся. Он подошел ко мне со словами: – Представьте, что я слегка подтолкну вас… вот так… – Я успел вовремя сделать шаг в сторону, но, оступившись, споткнулся и удержался только благодаря небольшому выступу в стене. Его смеющееся лицо повисло надо мной на фоне жаркого неба. – Падение было бы чистой случайностью, не так ли? Никаких свидетелей. Поведать о случившемся смог бы только я. Посмотрите, как непрочно вы держитесь на ногах. Похоже, высота вас пугает. – Когда мы снова оказались внизу, я весь взмок и покрылся пылью.

Девушка разложила еду на траве в тени орехового дерева. Речь ее, как обычно, была крайне скупа. Я не жалел о том, что мой визит подходит к концу; в воздухе чувствовалось слишком высокое напряжение, ее близость слишком беспокоила меня. Пока мы ели, я всё посматривал на нее, на серебряное пламя волос, на бледную, почти прозрачную кожу, на хрупкие выдающиеся косточки запястий. У мужа возбуждение сменилось угрюмостью. Он взял этюдник и удалился. Я не мог понять смены его настроений. Вдалеке появились тяжелые тучи; в воздухе почувствовалась влажность, приближалась гроза. Моя куртка лежала рядом в траве; я сделал из нее что-то вроде подушки, прислонил к стволу и устроился поудобнее. Девушка растянулась на лужайке возле меня, руками защищая лицо от солнца.

Она лежала не двигаясь, не говоря ни слова, и под ее поднятыми руками виднелись легкие тени едва шероховатых бритых подмышек, в которых, словно иней, поблескивали капельки пота. Сквозь тонкое платье видны были контуры ее детского тела: я заметил, что под платьем у нее ничего не было.

Она лежала скрючившись, чуть ниже по склону холма, и плоть ее была почти такой же белой, как снег. Огромные ледяные глыбы обступили ее со всех сторон, мерцая флуоресцентным светом, холодным, плоским, не отбрасывающим тени, ледяным. Ни солнца, ни теней, ни жизни, мертвящий холод. Мы были посреди сужающегося круга. Я должен был попытаться ее спасти. Я закричал: «Иди сюда – быстрее!» Она повернула голову, но с места не двинулась, в плоском свете, как потускневшее серебро, блеснули волосы. Я подошел к ней со словами: «Не надо так бояться. Я спасу тебя, обещаю. Нам надо подняться на башню». Она, казалось, не поняла, а может, просто не расслышала, что я говорю, в грохоте и треске надвигающегося льда. Я схватил ее и потащил вверх по склону: это было легко, она почти ничего не весила. Остановился возле развалин, придерживая ее рукой, огляделся и сразу понял, что забираться выше не имеет смысла. Башня вот-вот рухнет, обвалится и мгновенно рассыплется под тяжестью миллионов тонн льда. Лед был так близко, что холодный воздух обжигал легкие. Ее била крупная дрожь, плечи были ледяными. Я прижал ее к себе и покрепче обнял обеими руками.

Времени оставалось совсем немного, но, по крайней мере, нас ждет одна и та же участь. Ледяная лавина уже поглотила лес, последние ряды деревьев ломались в щепки. Я почувствовал ее серебряные волосы у себя на губах, она прижалась ко мне. И тут я потерял ее; руки не могли ее больше найти. Вырванный ствол дерева плясал высоко в небе, подкинутый на сотни футов ледяным ударом. Потом была вспышка, всё зашаталось. Мой наполовину упакованный чемодан лежал на кровати. Окна комнаты были по-прежнему открыты настежь, занавески задувало внутрь. За окном качались кроны деревьев, небо темнело. Дождя слышно не было, но гром перекатывался и отдавался эхом, а когда я выглянул, сверкнула молния. Температура упала на несколько градусов по сравнению с утренней. Я поспешил надеть куртку и захлопнуть окно.

И всё-таки я был на верном пути. Пройдя сквозь сросшиеся в подобие тоннеля живые изгороди, дорога запетляла по темному буковому лесу и привела к дому. Свет нигде не горел. Дом выглядел брошенным и необитаемым, как и все дома, мимо которых я проезжал. Я посигналил несколько раз и стал ждать. Было поздно, они могли уже спать. Если она здесь, я должен ее увидеть, это, собственно, и было моей целью. Через некоторое время подошел муж и впустил меня. На этот раз он явно не был рад меня видеть, что было объяснимо, если я поднял его с постели. Похоже, он был в халате.

Электричества в доме не было. Он пошел вперед, светя фонариком. Камин в гостиной слегка согревал воздух, но я всё равно остался в пальто. В свете лампы я с удивлением отметил, как сильно он изменился, пока я был за границей. Он отяжелел, стал жестче и суровей; былого гостеприимства как не бывало. И был он совсем не в халате, а в какой-то шинели, отчего казался совершенно незнакомым человеком. Ожили мои прежние подозрения; передо мной был человек, который не преминет воспользоваться надвигающейся бедой еще до того, как она пришла. Выражение его лица явно не было дружелюбным. Я извинился за столь поздний визит, объяснив, что заблудился. Я застал его за выпивкой. Маленький столик был уставлен бутылками и стаканами. «Ну, тогда за ваш приезд». В его манерах не было и следа радушия, как и в тоне, в котором сквозили непривычные сардонические нотки. Он налил мне выпить и сел, длинная шинель прикрывала его колени. Я посмотрел, не оттопырен ли карман, не выпирает ли где ствол, но под шинелью ничего заметно не было. Мы сидели и выпивали. Я рассказывал о своих путешествиях и ждал, когда же появится девушка. Ее не было; из дома не доносилось ни звука. Он не обмолвился про нее ни словом, и по злобному вызывающему взгляду было понятно, что делает он это намеренно. Комната, которую я помнил милой и уютной, теперь была неприбранной и грязной. С потолка осыпалась штукатурка, в стенах виднелись глубокие трещины, как после взрыва, судя по темным пятнам, кое-где протекала крыша; в доме чувствовалось то же опустошение, что и снаружи. Когда терпению моему пришел конец, я спросил, как она поживает. «Она умирает. – Потом злобно осклабился и ответил на мое испуганное восклицание: – Как и все мы». Это была шутка. Я понял, что он намерен помешать нашей встрече.

Я просто должен был ее увидеть; это было важно, жизненно важно. Я сказал: «Я сейчас уйду и оставлю вас в покое. Но не могли бы вы дать мне чего-нибудь поесть? Я ничего не ел с полудня». Он вышел и грубым властным тоном велел ей принести еду. Разрушение, царившее повсюду, передавалось, как зараза, поражало все, включая их отношения и облик комнаты. Она принесла поднос с хлебом, маслом и ветчиной, я внимательно вгляделся в нее, стараясь понять, изменилась ли она. Она выглядела еще тоньше, чем прежде, еще прозрачнее. Она не проронила ни звука, вид у нее был напуганный и замкнутый, как в ту пору, когда мы только познакомились. Мне нестерпимо хотелось поговорить с ней, остаться наедине, но такой возможности у меня не было. Муж, продолжая пить, всё время следил за нами. Опьянев, он стал агрессивен; когда я отказался от стакана, рассердился и явно вознамерился со мною повздорить. Я понимал, что пора уходить, но у меня так разламывалась голова, что не было сил двинуться. Я не отводил руку ото лба и глаз. Очевидно, девушка это заметила, вышла из комнаты и, принеся что-то в ладошке, пробормотала: «Аспирин, от головы». Он заорал, словно уличный забулдыга: «Что ты там ему нашептываешь?» Я был тронут ее вниманием и хотел бы сделать для нее нечто большее, чем просто поблагодарить; но он уставился на меня с такой злобой, что я поднялся.

Провожать меня он не стал. Пробравшись в темноте, на ощупь, вдоль стен, я отыскал входную дверь и вышел на слабо поблескивающий снег. Мороз был такой, что я поспешил залезть в машину и включить обогревание. Оторвав взгляд от приборной панели, я услышал, как она негромко выкликнула фразу, из которой я понял лишь «обещай» и «не забудь». Я включил фары и увидел, что она стоит в дверях, обхватив себя тонкими руками. На лице – привычное выражение жертвы, что, конечно, имело психологическую природу и было результатом полученных в детстве травм; мне это виделось тончайшей тенью побоев на невозможно нежной, гладкой, белой коже у глаз и уголков рта. Образ этот имел для меня свою неодолимую привлекательность. Я едва успел выхватить ее взглядом, как машина тронулась; я машинально жал на стартер, не ожидая, что она сразу заведется на таком морозе. В ту же секунду, как бывает лишь во сне, темная внутренность дома вытянулась, превращаясь в черную руку, которая, схватив ее, рванула с такой бешеной силой, что побелевшее от ужаса лицо увлекаемой во мглу девушки треснуло и рассыпалось на части.

После того как их отношения испортились, я уже не мог оставаться в стороне. Пока она была счастлива, я готов был исчезнуть, самоустраниться. Но теперь я снова ощущал свою вовлеченность и нашу с ней связь.