Москва
12 августа, 11.40
ПАВЕЛ

– …назавтра, в час дня, меня арестовали по подозрению в убийстве. В убийстве этой Ольги, – закончила свой рассказ девушка.

Я был потрясен. Вот в чем, оказывается, ее обвиняют.

Я видел репортаж об убийстве в «Дорожном патруле». В Орехове-Борисове девушку нашли мертвой на квартире у молодого человека. Значит, это была та самая Оля.

Она, помнится, лежала в кровати с перерезанным горлом. Рядом валялся окровавленный нож. Камера показала тогда перебутыренные окровавленные простыни.

В квартире, как я успел тогда заметить, был разгром. Дверцы стенки открыты. На полу валялись книги и бумаги.

В кухне разметались бутылки. На столе стоял порезанный, но не съеденный торт.

Так вот, значит, чей это был тортик.

Банальная «бытовуха», подумал, помнится, я тогда. Пьяная ссора.

Хозяин квартиры бесследно исчез, говорилось в репортаже. Правда, телевизионный корреспондент тогда ни словом не обмолвился, что пропавший – не кто иной, как известный журналист газеты «Молодежные вести» Дмитрий Полуянов. Не захотел, должно быть, мимолетом возводить напраслину на знаменитого коллегу. Или товарища по цеху выгораживал.

– Вы возьметесь за это дело? – спросила девушка, пристально глядя на меня.

– Это будет зависеть от того, насколько удовлетворительно вы ответите на два вопроса.

– Слушаю.

– Во-первых, каковы будут условия?

– Двести долларов в день плюс компенсация разумных расходов. А если вы найдете убийцу – и Диму тоже, – тогда ваш гонорар пятьдесят тысяч долларов. Приемлемо?

Она еще спрашивает!

– Вполне.

– Тогда слушаю второй вопрос.

– Вы – убийца?

Я вперился ей в зрачки. Маньяк Чикатило от такого взора сразу бы раскололся.

– Нет, – слегка улыбнувшись, ответила она.

Похоже, она говорила правду. Или мне надо переквалифицироваться в разрубщика туш мелких и средних животных.

– Что ж, по рукам, – вздохнул я. – Задаток?

Она протянула мне конверт:

– Здесь три тысячи. Единственное условие: я буду вести расследование совместно с вами. Идет?

– Как это? – был неприятно поражен я.

– Вам же пригодится помощник?

– Нет. – Конверт я не взял. Она положила его на стол.

– Но, согласитесь, кто, кроме меня, больше заинтересован в результатах расследования?

– Послушайте, Татьяна, вы кем работаете?

– Работала – копирайтером в рекламном агентстве. Ну, чтоб вам понятнее: писала тексты для рекламы.

– Да? А вам никто не помогал? Ну, я имею в виду, тетя Ася с вами рядом не стояла, когда вы писали? Не говорила: вот здесь вы слово «мать» напишите? А вот здесь: «А не пойти бы вам…»?

Девушка слегка покраснела. Это был хороший знак. Она понимала намеки. И была, кажется, разумным человеком.

– Ладно, беру свои слова обратно, – сказала она. – Но тогда прошу вас докладывать мне о ходе расследования. Дважды в день. Утром и вечером.

– Вы думаете, что утром будет намного больше информации, чем вечером?

– А как иначе? – Она жестко посмотрела на меня.

– Идет, – сказал я и взял конверт. – Расписку писать?

– Пишите. В случае чего сдам ее в налоговую полицию.

Вот змея!

– Тогда я пересчитаю.

Я посчитал деньги и написал расписку. Передал ей документ и убрал конверт с долларами в сейф.

Пришла Римка, закопошилась в своем предбаннике. Пока она не уселась красить ноготки, я велел ей сделать еще кофе.

– Хорошо, Павел Сергеевич, – держала форс перед клиентом Римка.

Когда она поставила перед нами по чашке кофе и плотно закрыла дверь к себе, я сказал девушке:

– Приступлю к работе немедленно. Сначала опрошу вас. Прошу отвечать на мои вопросы сразу и не задумываясь. Вы готовы?

Она была готова. Еще бы! Когда б надо мной висело убийство с отягчающими, я бы рассказал даже о том, как в пионерлагере подсматривал за девочками в туалете.

– Почему, как вы думаете, задержали вас?

– Эта тетка … в лифте… Соседка… Она видела меня… И слышала, как в квартире кричали… И еще… Они там, в милиции, говорили, что на ноже – отпечатки моих пальцев.

– А ножом вы резали торт?

– Наверное.

– Кто обнаружил труп? Когда?

– Не знаю.

– Что вы делали после того, как вышли из квартиры?

– Поехала домой.

– На чем?

– Поймала машину.

– Марка машины?

– «Жигули». Восьмерка. Кажется, бежевая.

– Номер?

– Не помню.

– Что вы делали, когда вернулись домой?

– Приняла душ. Почитала. Легла спать.

– Кому-нибудь звонили?

– Нет.

– А вам?

– Звонили на автоответчик. Я не брала трубку.

– Видел ли вас кто-то из ваших соседей?

– Нет.

– Может быть, из окна? С балкона?

– Возможно.

– С алиби, значит, у вас напряженка… А мог ее убить Дима?

– Не знаю. Не думаю. Нет.

– Он подвержен вспышкам гнева? Может быть, не владеет собой – особенно когда выпьет?

– Нет. Он на редкость спокойный и уравновешенный человек.

– Напивался ли до беспамятства?

– Никогда не видела. Он всегда контролировал себя. Сколько бы ни выпил.

– Где он мог бы скрываться?

– Где угодно. По всей России. Он журналист. У него полно друзей.

– Вы поняли, как представляют себе дело мои коллеги из милиции?

– Не знаю точно… Но скорее всего так: я пришла и увидела Диму в постели с этой… В приступе гнева зарезала ее… Потом Дима и я испугались и сбежали…

– Вам предъявили обвинение?

– Да.

– Почему вас выпустили?

– Валерий Петрович – мой отчим – поставил всех на уши… Я дала подписку о невыезде… Заплатила залог…

– Сумма залога?

– Это, простите, не ваше дело.

Я перевел дух.

– Хорошо. А как вы сами себе объясняете: что произошло?

– Ну… Я думаю, что ее убили посторонние люди… Возможно, это были грабители… Ворвались…

– Почему же тогда исчез Дима?

– Я не договорила: скорей всего бандиты охотились за Димой. Эта Оля оказалась просто ненужным свидетелем… Диму захватили и увезли. В квартире что-то искали.

– Могли у него быть дома ценности, деньги?

– Денег… Не думаю, что много… Но бандиты могли думать, что у него есть ценная вещь.

– Какая?

Она слегка поколебалась:

– Драгоценный алмаз.

– А он был у него в квартире?

– Нет.

– Но Дима знал, где он находится?

– Да.

– А вы знаете, где этот алмаз находится?

– Да.

– И не скажете мне?

– Естественно, нет.

– Теперь вопрос такой. Только подумайте. А кому известно, что вы и Дима можете знать, где хранится этот камень?

– Никому. Точнее – двум человекам. Но они, во-первых, далеко. А во-вторых, я им верю больше, чем себе.

– Завидная уверенность… А мог Дима обладать информацией, кому-то здорово мешающей? Какой-нибудь дискетой, кассетой?

– Наверно.

– Он проводил журналистские расследования?

– Думаю, да.

– Но он ничего не говорил вам об этом?

– Он никогда не рассказывал о своей работе.

– Так… У вас нет ли случайно фотографии Дмитрия?

– Случайно – есть.

Она была предусмотрительной. Даже чересчур.

Татьяна достала из сумочки фото. На ней были запечатлены они с Дмитрием. Фотография была сделана зимой. Они стояли, слегка обнявшись, на каком-то заснеженном поле. Полуянов щурился от морозного солнца. Лицо его было не слишком хорошо видно. Но на первый случай сойдет.

– Я возьму фото… Пожалуй, пока все… Вы по-прежнему настаиваете, чтобы я перед вами ежедневно отчитывался?

– Да.

– Тогда жду вас здесь в двадцать три ноль-ноль. Наверно, у меня будут к вам еще вопросы.

– Я приеду, – милостиво согласилась она. Встала и подала мне руку.

Рука была сильная. Пожалуй, излишне сильная для девушки. И совсем невлажная. Она, похоже, перестала волноваться. И на мои вопросы отвечала правдиво.

– До вечера.

– Желаю удачи.

Я проводил ее до дверей офиса. Римка послушно встала, пряча под столом полунакрашенные ногти.

Я вернулся к себе и уселся в любимое кожаное кресло. Жара набирала обороты. Из распахнутого окна тянуло, как из сталеплавильной печи.

Похоже, ключом к разгадке был пресловутый Димка. Дмитрий Полуянов, специальный корреспондент «Молодежных вестей». Надо искать его. «Ох, какой я догадливый…» – самоиронично подумал о себе, любимом.

– Римка! – заорал я. – Я уезжаю! Буду вечером! Если что, звони мне на мобильный или на пейджер.

Римка не могла скрыть своей радости. Целый день она сможет – за мои деньги – точить когти и играть на компьютере.

– Будешь занимать телефон – во! – Я продемонстрировал ей немаленький кулак.

– Что ты, Пашенька, – промурлыкала она.

Я надел солнцезащитные очки и поспешил к своей «восьмерке». План действий на сегодня уже сложился у меня в голове. Дел хватит. Надо шустрить.

Не каждый день сваливается на голову клиент с полусотней «штук» зеленых. Этак можно квартиру прикупить взамен моей коммуналки. Двухкомнатную, в центре…

Если бы я знал, включая зажигание в духоте машины, какими неприятностями будет чревато для меня дело, за которое я столь опрометчиво взялся! Когда б я хоть на минуту мог представить, сколь мощные силы начнут противостоять мне – я бы не мечтал о том, как распорядиться еще не заработанными деньгами, а помчался возвращать молодой даме, этой богатенькой Татьяне Садовниковой, задаток.

И еще своих, пожалуй, приплатил бы…

ТАТЬЯНА

Из офиса Павла она вышла в совершеннейшем раздрае.

На вопросы Синичкина отвечала словно во сне. Двигалась и говорила, собрав в кулак всю свою волю. Даже две чашки кофе не помогли.

Павел произвел на нее благоприятное впечатление. Но чем конкретно понравился он ей? Она была в таком состоянии, что не смогла бы сформулировать. Пожалуй, больше всего понравились его внимательные глаза. Мягкий тон. Его спокойная манера разговора контрастировала с широкими плечами Павла и огромными его кулаками. Таня сразу безотчетно почувствовала, что такому человеку можно доверять. Больше того: ему, казалось, можно вверить свою судьбу.

Выйдя из здания, где помещался офис Павла, Таня принялась беспомощно озираться. В этом районе Москвы она бывала не раз. Все казалось ей смутно знакомым. Но сейчас Таня не могла сообразить, где она находится, как ей выбраться отсюда. И где ее дом.

Она встряхнула головой, сделала над собой усилие и вдруг поняла, что отсюда – всего минут семь езды до дома ее матери. И ей вдруг отчаянно захотелось – так же, как в раннем детстве, когда обида или детское горе переполняли ее, – прибежать к матери, уткнуться в нее и выслушать бессвязные, ласковые слова сочувствия.

Татьяна отогнала слезы, сдерживаясь из последних сил, и подняла руку, подзывая такси. Остановилась машина, Таня села и назвала адрес мамы. Откинулась на заднее сиденье и закрыла глаза. И едва ли не тут же провалилась в сон.

Прошедшую ночь Таня не спала. Разве можно уснуть в камере, где на восемь нар – тридцать заключенных женщин! Где стоит невыносимая жара – наверное, все шестьдесят градусов. Дышать нечем. Кашель, стоны… А эта вонь! От параши, от женщин, от белья, сушащегося на веревке под потолком… «Дура я дура, – думала Таня. – Я третьего дня квартирами нашими брезговала. Все о вилле своей вспоминала. Сейчас бы растянуться – хоть на жестком диване, хоть на полу. Остаться одной, завернуться в чистое белье, провалиться в блаженный сон…»

Весь вчерашний день ее допрашивали. В основном следователь – полная, потеющая тетка в очках. Ее глаза под сильными стеклами-лупами были словно щелочки. Едва Таню ввели в ее кабинет, она уже смотрела на нее с неприязнью. Метод допроса был: по двадцать раз повторять, в разных формулировках, одни и те же вопросы. Под конец Таня уже не соображала, что говорит. Отвечала, как автомат. Видать, следовательша того и добивалась: чтобы Таня потеряла контроль над собой и что-то выболтала. Слава богу, хоть не били. А Таня с ужасом ждала этого…

Когда сегодня рано утром ее освободили под залог и подписку о невыезде, краски летнего московского утра, мягкий ветерок, солнце и свобода ошеломили ее. Она не верила своему счастью: дышать всей грудью. Идти куда хочется. Каким милым казался ей обыкновенный солнечный свет!

Она не знала, какие титанические усилия предпринимали мама и отчим, бывший кагэбэшник, чтобы сначала найти ее, а потом добиться освобождения. Сколько хлопотали они, чтобы собрать необходимую сумму для залога. Она даже не представляла себе, кому только не звонил Валера, в каких только кабинетах не побывала ее пробивная мамми! То, что ее выпустили, было настоящим чудом. Чудом, которое сотворили ее родители.

Первой же мыслью Тани после того, как она почти бегом вылетела из здания тюрьмы и сразу же оказалась на яркой, веселой московской улице, где ничто не напоминало о неволе, было: бежать! Бежать! Тут же нестись в Шереметьево и лететь из страны куда глаза глядят. Если она еще раз окажется в тюрьме, то… Нет, в самом деле – лучше смерть. Если ее снова придут арестовывать… Она не вынесет этого. Лучше самой выпрыгнуть с балкона.

Бежать, бежать! Но она остановила себя: с нее же взяли подписку о невыезде. А это значит, что все пограничники занесли ее в черный лист и из страны не выпустят. Ей нельзя даже выезжать из Москвы. Она, с ее умом, деньгами, красотой и талантом, стала заложником этой долбаной, преступной, жаркой столицы!

Чуть не плача, она позвонила тогда из автомата отчиму. Как всегда, его спокойный голос оказал на нее благотворное действие. Валера успокоил ее. Рассудительно сказал, что произошло недоразумение. Оно обязательно скоро разъяснится. (В его голосе сквозила непоколебимая уверенность.)

А чтобы власти разобрались быстрее, им надо помочь. И для этого, сказал отчим, ей следует обратиться к частному детективу. Он порекомендовал одного: безусловно честного, как сказал Валерий Петрович, и очень дельного – Павла Синичкина. «Езжай к нему прямо сейчас», – посоветовал отчим.

Таня, держась из последних сил, поехала к детективу – только забежала домой принять душ (ах, какими сладкими, какими нежными были эти водяные струи!).

И вот сейчас, после встречи с Павлом, держась из последних сил, она подъезжала к маминому дому, мечтая только об одном: как свернется калачиком под чистыми простынями, а мама будет сидеть на диване рядом с ней и тихо гладить ее по волосам.