Впрочем, цену я назвала минимальную. Практически благотворительную. Сейчас милосердие в тренде, пора и мне кому-то помочь. К тому же других дел все равно нет. Пашино сексистское указание оттереть от вековой пыли плинтусы (уборщица не касалась их принципиально) можно проигнорировать.

Федор выдал аванс немедленно. Ярик посмотрел на брата истовым взглядом цепного пса, на долю секунды вскинул на меня свои идеального разреза глаза и пробормотал:

– Видео.

Старший брат немедленно перевел:

– Он хочет, чтобы Оля записала для него видео.

– Зачем?

– Видео! – насупился Ярик.

Я растерянно взглянула на Федора.

– Просто хочешь на нее посмотреть? – ласково спросил брат.

– Видео. Знает! – начал горячиться больной.

– Сама, короче, пусть решает, че ему сказать, – догадался наконец Федор.

Аутист кивнул.

– Но вообще я в шоке. Сколько телодвижений ради какой-то Оли. Ему обычно на всех плевать, – прокомментировал Федор.

В его тоне отчетливо звенели нотки ревности.

– Видео! – повторил Ярик. И топнул ногой.

– Все, хватит мне тут концертов! – повысил голос старший брат. – Пошли.

Когда странные мои заказчики удалились, я начала с простейшего: вбила Польскую Ольгу Савельевну в поисковик.

Можно уволиться с работы и сбежать с квартиры – но кто в наше время станет удалять профиль в социальных сетях?

Однако странички Ольги оказались скудными, практически нежилыми. Никаких «Я сегодня пью кофе там-то и иду на концерт туда-то». Последние записи – месячной давности, и то перепосты.

Но искомые фамилия-имя-отчество нашлись – к моему огромному удивлению – в числе выпускников хореографического училища при Главном театре страны. Полная тезка? Надо проверить. Я открыла краткую справку. Там значилось: «Обучалась с 2006 по 2016 год, по окончании была принята в труппу театра, танцевала в кордебалете. После травмы в 2017 году занялась педагогической и волонтерской деятельностью, в настоящее время работает в Центре реабилитации больных аутизмом».

Круто. Несомненно, та самая. Неужели она еще и балерина? А несчастный инвалид в нее влюбился!

Если отбросить его болезнь, были бы прекрасной парой.

С фотографии на меня глядело очередное идеальное лицо – только женское. Лебединая, как положено танцовщицам, шея, гордая посадка головы, глазищи-блюдца в оперении шелка ресниц.

Странно, что Федор столь дивную красавицу для себя не приметил. Но старший сказал определенно: «Не знаю даже, как выглядит. Я на училок не смотрю. Мое дело – привести, забрать, заплатить».

– А Ольга его единственной учительницей была?

– Нет, конечно. Там человек двадцать. С одними рисуют, с другими – в кубики играют.

– Но пообщаться ведь с ними можно?

– Можно. Но я не общался. Некогда. Да я и не мамка, чтоб спрашивать, чему там мой пупсинька научился.

Федор в Центре только двоих знал: администратора по имени Ксюша и еще назвал Антонину Валерьевну. «Это самая главная. Она официально Боева, но все Забоевой называют. Потому что любой проект пробьет и, говорят, прибить, если что, может».

Начальницу я пока решила не беспокоить. Но поговорить с Ксюшей надо попробовать. Тем более Федя сказал, что болтать девушка обожает. Да и Центр реабилитации располагался удобно – всего в двух станциях метро от нашего агентства, на задворках Кузьминского кладбища.

Я ждала чего-то похожего на районную поликлинику, но местечко оказалось светлым, чистым, радостным. Перед зданием раскинулся отличный садик с фруктовыми деревьями, хвойниками, фонариками и чистыми дорожками. В фойе пахло ванилью и кофе. Из аквариума таращились горбоносые рыбы-попугаи, холодно-зеленые стены пестрели буйством красок. Судя по полной абстракции, то были картины Кандинского – или, скорее всего, пациентов.

Рыжеволосая Ксюша встретила приветливо:

– Вы к нам впервые? Чем могу помочь?

И с интересом уставилась на мои ногти, крашенные по технологии «кошачий глаз».

Легенду я придумывать не стала, сказала правду.

Хозяйка ресепшена округлила глаза:

– Обалдеть! Наш Ярик – сам – частного детектива нанял?!

– Ну, не совсем сам. Они с братом приходили. Но идея его.

– Да, Ярослав жжет, – округлила глаза Ксюша. – Сюда ходить бросил, как только Ольга ушла. Теперь еще и сыщика прислал!

Я понизила голос:

– Он подросток. Возможно, это первая любовь?

Девушка с сомнением протянула:

– У них? Любовь?!

– А почему нет?

– Потому что они другие. Аутята – то есть, пардон, больные с расстройствами аутистического спектра – они отношения вообще не умеют строить. Я уже шесть лет здесь работаю – и ни одной романтической истории. Между взрослыми пациентами – да, бывает иногда. Но чисто секс. А любовь – это ведь поговорить. Подарки. Цветы. Аутисты ничего этого не могут.

– Ладно, не любовь. Просто взрыв чувств. Гормональный бунт. Он на нее набросился, девушка, допустим, испугалась… – начала фантазировать я.

– На Ольгу-то? – наморщила нос Ксюша. – Набросился?! Да Ярик ее боялся, как огня!

– Боялся?

– Она дистанцию держала прекрасно. И рявкнуть умела. Даже Антонина Валерьевна ей замечания делала, что нельзя так орать.

– Прямо орала?

– А как не орать, когда с аутистами балет ставишь?

– Они что, правда ставили настоящий балет?!

Ксюша улыбнулась:

– Метод «Игровое время»^[5] везде есть. А наш Центр – экспериментальная площадка. Здесь все можно. Если есть шанс, что больным поможет. Ольгина идея, конечно, совсем завиральной казалась, но все равно решили попробовать. Антонина Валерьевна сказала, что будет интересно связать в одно две несовместимые категории. Больные с ограниченной подвижностью – и балет. Специально под проект станки купили. Зеркала. Пианиста взяли на четверть ставки.

– И что они ставили?

– Вторую часть «Артефакт-сюиты» Фредерика Форсайта, – заученно отбарабанила Ксюша.

– Никогда не слышала, – призналась я.

– Ну… это такой очень современный балет. На музыку Эвы Кроссман-Хехт. – Понизила голос, хихикнула. – Скрип и скрежет, короче.

– И как у них получалось?

– Как на этих картинах. Авангард, – улыбнулась девушка. – Ничего непонятно. Дергаются, будто их током бьют. Хотя видно: люди очень старались.

– А Ярик – он… э… в кордебалете был?

– Нет. Звезда. Один из четырех солистов. Там две пары в главных партиях.

– Мне Федор ничего об этом не говорил, – пробормотала я.

– Думаю, он не воспринимал занятие брата всерьез. А сам Ярик стеснялся очень, – улыбнулась Ксюша. – Меня просил и всех в детали не вдаваться. Боялся – брат засмеет. Балет, мол, не мужское дело. Сам-то Федор – мастер паркура. Вот это да, это для кобелей. А балет – для девочек. Ярик очень обрадовался, когда узнал, что брат на премьеру не придет.

Я задумчиво произнесла:

– Если тут не любовь, зачем все-таки Ярику Оля? Сейчас?

– Я думаю, один из симптомов аутизма, – со знанием дела изрекла Ксюша.

– В каком смысле?

– Чрезмерная привязанность. У одних больных – к черепахе. У других – к училке. Забрали игрушку – мир рухнул, пациент в панику впал.

– Ольга ушла, насколько я знаю, внезапно? И никаких контактов не оставила? Почему?

Ксюша вздохнула:

– Про это не скажу. Мы ведь с ней так, привет-пока. Я девочка-секретарь. Типа мебели. Вам надо с кем-то из педагогов поговорить. С Лейлой, например. Они, по-моему, дружили.

– И где мне ее найти?

Ксюша взглянула в монитор:

– У нее сейчас сенсорные игры. Освободится через час. Но если хотите, можете прямо в классе ее подождать.

– А так можно? – удивилась я.

– У нас открытый Центр. Постоянно кто-то на стажировках, приходит, уходит. Только бахилы наденьте.

* * *

Ксюша без колебаний оставила свой пост и провела меня в класс сенсорной терапии. Спрашивать, кто я, и тем паче проверять документы никто не стал – совсем юная зеленоглазая девушка в розовом платьице (вокруг нее на креслах-подушках расположились человек пять пациентов) лишь улыбнулась, быстро сказала: «Садитесь во второй ряд!» – и перестала обращать на меня внимание.

Помещение нарядное: на подоконнике цветы, в углу комнаты умиротворенно журчит фонтанчик. Подростки, которые проходили обучение, не выглядели слишком больными. Ну, теребит мальчик все время нос, а девочка монотонно раскачивается на своем пуфе – но нынче в метро и куда бо́льших оригиналов встретишь. А тема урока, на мой взгляд, годилась даже для художественного училища: юное создание учило своих подопечных различать оттенки цвета. Показывала картинки, терпеливо объясняла, что вот простой красный, а это – пурпурный, а это – алый. Азы ученики усвоили быстро, и Лейла смело отправилась в дебри. Лично я слыхом не слыхивала про цвет фарфоровой розы или азалиевый, но пациенты отбирали нужные картинки, почти не ошибаясь.

Сами, правда, говорили неохотно, но беспомощная на вид учительница сразу добавляла в свой голос стали, и дети послушным хором повторяли то слово, что она требовала. До тех пор, пока загадочный «ос-со» не превращался в «цвет острого соуса».

Как пролетел час, я даже не заметила, и слегка растерялась, когда ученики быстро разошлись, и молоденькая учительница с некоторой опаской меня спросила:

– А вы к нам откуда?

– Мне надо Ольгу Польскую найти.

Девушка нахмурилась:

– Зачем?

Я снова не стала врать:

– Ярик попросил.

– А вы ему кто?

– Я частный детектив.

Лейла рассмеялась:

– Узнаю Ярика. Никогда не сдается.

– Но зачем ему нужна Ольга? Какой у парня мотив?

Учительница задумчиво молвила:

– У нас тут некоторые считают – влюбился он в нее. Но лично я думаю – ничего подобного. Вы вообще знакомы с расстройствами аутистического спектра?

– Смотрела «Человека дождя».

– Это кино, – отмахнулась Лейла. – А в жизни наши пациенты мало похожи на Дастина Хоффмана. Вы знаете, что Ярик даже ходить нормально не умел? Нет, не хромал, но очень смешно подбрасывал ноги – как цапля. И головой кивал в такт каждому шагу.

– Ничего такого я не заметила.

– Вот именно. Потому что Ольга в него поверила. Многих ребят без нарушений походки отправила в кордебалет. А Ярику доверила роль солиста. Он это очень ценил. Все остальные занятия забросил – в репетиционном зале торчал безвылазно. Можете себе представить? Ноги у парня не слушаются, а он по сто, двести, триста раз делает гранд-плие! Причем Оля с ним не церемонилась. У нас строго запрещено, но она его крыла конкретно. И голень подправляла линейкой – довольно болезненно, Ярик морщился. Но терпел. И работал.

– По-моему, подходящая обстановка, чтобы парень потерял голову.

– А по-моему, он к ней просто очень привык. Часто повторял: «Мой брат и Оля». Это был его мир.

– Но почему все-таки Ольга ушла? И куда?

Лейла понизила голос:

– Я не могу выдавать чужие тайны.

– Ярик не надеется, что она вернется. Он просил только видеописьмо. Будет – насколько я теперь понимаю аутистов – просматривать его по сто раз в день.

Учительница подошла ко мне еще ближе:

– Антонина Валерьевна очень сердится. Говорит, что Ольга ее подставила. «Артефакт» ведь произвел фурор. Программой реабилитации с помощью балета многие заинтересовались. Англичане обещали приехать, австрийцы. А показывать им теперь нечего. Без Оли все развалилось. Никто даже подумать не мог, что она сразу после премьеры уйдет.

– Но в чем причина?

– Оля жаловалась, что смертельно устала. Она ведь не дефектолог, медицине не училась, стажировки в специнтернатах не проходила, с больными никогда не работала, в семье у нее аутистов тоже нет. Служила в Главном театре – богема, овации, цветы. А сразу после травмы к нам пришла. Придумала свой проект удивительный. Отдавала ему все силы. Но по пятнадцать часов в день проводить с больными неспециалисту очень тяжело. Если бы постепенно включалась – привыкла. А так она просто выгорела, я считаю. Тем более что все – включая журналистов – немедленно начали требовать от нее новой постановки. Оля поняла, что больше не выдержит, и поэтому убежала. Оборвала все концы, чтобы не искали.

– Куда она скрылась?

– Не знаю.

– Знаете. – Добавлять в голос металл я тоже умела.

– Хорошо, могу предположить, – легко сдалась Лейла. – Но… это точно только для Ярика? Вы не скажете Антонине Валерьевне?

– Конечно, нет!

– У Оли был молодой человек. Близкий друг. Родом из Пскова. Они собирались пожениться. Возможно, она уехала к нему.

* * *

Отследить дальнейший трафик гражданки Польской я смогла очень быстро. Один звонок участковому (слегка в меня влюбленному) – и я уже знала, что Ольга в открытую, по своему паспорту взяла билет на поезд и отбыла – почему-то, правда, в Санкт-Петербург. Также мой любезный помощник сообщил, что девушка уже успела подать заявление во Дворец бракосочетаний города Пскова и назвал фамилию-имя-адрес ее избранника.

Я могла бы поулыбаться и попросить еще. Узнать мобильный телефон жениха, например. И, возможно, новый – уже псковский – номер Ольги. Но Паша всегда меня наставлял, что хорошим к себе отношением нельзя злоупотреблять. Начнешь безбожно эксплуатировать участкового – вообще пошлет. Или потребует расплаты – понятно какой. Я, конечно, ищу Синичкину замену, но женатых не рассматриваю принципиально.

Прежде чем звонить заказчику и докладывать о предварительных результатах, решила выяснить – а далеко ли до Пскова? Оказалось, что от Москвы чуть больше семисот километров. Туда ходят поезда (почему-то тащатся целых двенадцать часов) и летают самолеты.

Дают добро на командировки и возмещают расходы всегда клиенты. Но неужели я не могу себе позволить – в рамках собственной благотворительной программы – выложить две тысячи за верхнюю полку в купейном вагоне? А дальше я открыла сайт авиакомпании и вообще обалдела. За билет на самолет в Псков с меня попросили 888 рублей. Не всякого таксиста уговоришь за такие деньги по Москве повозить, а тут целый час в воздухе! В чем, интересно, подвох? Рейс задержат на пару дней? Возьмут тысяч пять за мой скромный дорожный рюкзак? Или нас вообще повезет дряхлый «Ан-2», а высаживать пассажиров (чтобы сэкономить на топливе и не платить аэропорту за стоянку) станут с помощью парашютов?

Никаких билетов покупать не бросилась. Посмотрела, сколько стоят в Пскове гостиницы. Не слишком дешево, но осилить можно. Однако потом вспомнила, что в адресе жениха значится не сам город, а деревня Прасковичи. Погуглила: местечко оказалось в десяти километрах от города. Река Великая, рыбалка, прогулки на катерах, конно-спортивный центр. И только что построенный микрорайон высоток, нависавших над одноэтажными домиками. За жилье там сейчас – не в сезон, в середине холодного апреля, – просили совсем гроши.

И тогда я окончательно решила: Федора даже предупреждать не буду, что собираюсь в командировку. Смотаюсь в Прасковичи, найду Ольгу, все ей объясню, попрошу записать видео. И триумфально вручу его Ярику. Получится доброе дело. И гораздо эффективнее, чем по телефону звонить. Раз Ольга решила с прошлой жизнью порвать, может банально трубку бросить, и потом к ней не подступишься. Намного проще человека лично уболтать – когда видишь его лицо, реакции, чувствуешь настроение.

Да и просто хотелось мне съездить в командировку не по заданию шефа, а полностью в самостоятельную.

Я пока не знала, во что ввязываюсь, и радостно приобрела билет на завтрашний рейс. Звонить Паше, рассказывать о своей задумке ничего не стала. Побежала домой собираться.

Багаж по моему копеечному билету, разумеется, не полагался, ручная кладь жестко ограничивалась. Но я умею выворачиваться из любых ситуаций. Тщательно перетряхнула все свои косметические залежи. Кремы взяла – только пробники, любимый шампунь перелила в крошечную бутылочку. Лак для ногтей прихватила единственный, пудру маленькую, походную, одежды тоже самый минимум, но чтобы все предметы сочетались между собой. Одноразовые тапочки, гель для душа и кофе с чаем мне обещали хозяева апартаментов.

Ужалась до четырех килограммов с небольшим – даже меньше нормы. Однако в аэропорту мой рюкзачок ни в какие рамки для измерения габаритов не запихивали и даже взвешивать не стали. Рейс не задерживали, говорили, что очень рады видеть, и место предложили впереди, у окошка – безо всяких доплат.

– Чего это вы добрые такие? – подозрительно спросила я у юного регистратора.

Тот жизнерадостно улыбнулся:

– Так праздник! Первый рейс за полгода!

– Да вы что? А почему раньше не летали?

– У них аэропорт старенький, вечно на ремонте. Да и направление не самое популярное.

Однако народу нас собрался полный самолет. И детей полно, хотя никаких каникул. Изумительно стройные девчушки деловито тащили упакованные в тканевые чехлы обручи, вальяжные подростки с теннисными сумками громко галдели. Говорливая старушка, что сидела рядом со мной, прояснила – с нескрываемой гордостью:

– У нас город спортивный! И хоккей тебе, и фигурное, и гимнастика художественная. Тренеров из-за границы даже приглашают. Гимнасточки – те, видно, в Москву на соревнования ездили. А теннисисты – к нам. В Пскове хороший клуб и турниры престижные, со всей страны на них рвутся.

Самолет (новенький суперджет) взлетел, стюардессы разнесли бесплатные соки, пилот сообщил, что мы прибудем в Кресты ровно через час.

– Прибудем куда? – опешила я.

– Аэропорт у нас так называется, – просветила бабуля. И добавила недовольно: – Нехорошее место. Три катастрофы уже было.

Я побледнела. Старушка успокоила:

– Все самолеты военные. Гражданские не падали пока.

Я занервничала еще больше, но сели мы мягонько, аккуратно.

Аэропорт оказался двухэтажным, стареньким, серым. Площадь перед ним и вовсе немощеная. А самое удивительное – ни единого таксиста, хотя по прилете куда угодно через их толпу не пробиться.

Но на одинокую автобусную остановку ни один из пассажиров не пошел, даже моя соседка-бабуля поставила на землю свою клетчатую сумку, достала телефон и просветила:

– У нас, внученька, такси дешевое. Тебе куда ехать? Давай, на твою долю вызову.

– Мне за город. В Прасковичи.

– Тогда рублей двести возьмут. Не дорого тебе?

– Нам бы в Москве такие цены, – вздохну-ла я.

И уже через полчаса обживалась на восьмом этаже очаровательной студии: чистенько, все предметы друг другу под цвет, вместо типично-старинных гостиничных теликов на стене – огромный экран, с лоджии умиротворяющий вид: солнце искрит о воды реки Великой.

Однако желание полюбоваться пейзажем, пощипывая виноград из вазы с фруктами (подарок от хозяина квартиры), я подавила. Пусть путешествую за свой счет, но рабочий день пока в разгаре. Нужно побыстрее найти Ольгу, взять с нее видео – да улететь домой. Если буду действовать оперативно и завтра вернусь в Москву, может, и от Паши смогу скрыть свою самодеятельность (каковую босс наверняка не одобрит).

Я нашла на карте Прасковичей дом Георгия Климко – Олиного жениха. Располагался он по другую сторону шоссе, в частном секторе. И только сейчас (каюсь, весьма запоздало) меня осенило. А с чего я взяла, что найду Ольгу там? Да, ее суженый прописан в этой деревеньке. Но жить они могут совсем в другом месте. И вообще, из Москвы Оля отправилась не сюда, а в Питер. Может, там парочка и проводит время? Или, например, в Эстонию махнули – до нее отсюда полчаса езды.

«Да, Римма. Тебе все-таки пока нужно мужское руководство», – самокритично подумала я.

Однако далее терзать себя упреками не стала. Отработаем для начала адрес прописки – вдруг повезет? Только идти туда надо немедленно, иначе еще больше издергаюсь.

Я прихватила из вазы с фруктами яблоко – съесть на ходу – и отправилась искать Угловую улицу, дом один, официальное место жительства Георгия.

Солнце пыталось греть по-весеннему, но ветрище задувал неистово. От реки Великой веяло холодом. У лошадей, что паслись в загоне напротив моего дома, лихо развевались гривы, я натянула капюшон и вцепилась в него обеими руками.