Глава 8

Сирена ворвалась в мой сон, и я едва не свалилась с кровати от неожиданности. Впервые за долгое время я проспала окончание комендантского часа. Наверное, загулялась вчера, устала. Одно не изменилось – под тонким одеялом мои ноги были всё такими же ледяными. Я даже не посмотрела в окно, сразу помчалась в горячий душ, запустив по пути кофемашину. И на пробежку я не пойду, ограничусь комплексом гимнастики на пятнадцать минут. Мне захотелось приехать на работу пораньше. Сегодня должен был прийти – и наверняка уже пришёл – ответ на мой запрос для Хоуп Стельман, и если он окажется положительным, нам с Максвеллом нужно готовиться к долгой и насыщенной поездке к военным. О вчерашнем раздумывать я себе запретила.

Старушку Хэнли с собачкой я встретила уже возвращающимися с прогулки.

– Доброе утро, миссис Хэнли. Как Хельга? – я потрепала её подслеповатую спаниелиху за ухо.

– Доброе. Боюсь, ей недолго осталось, Флори. Как и мне, – старушка тяжело вздохнула, прикрывая седыми ресницами сухие, светлые глаза с бельмами. – У неё артрит на обеих задних лапах, скулит от боли.

– Я могу заскочить в ветаптеку за лекарствами, получу вне очереди.

– Спасибо, дорогая, спасибо, – зарататорила Хэнли, сложив руки лодочкой на груди. В её ладонях был зажат потёртый бордовый поводок.

Она ждала бы лекарства месяц без моего «чудесного» инспекторского удостоверения. Иногда я не понимала нашу систему – она порой чудовищно не справедлива.

Я села в машину, когда на мой коммуникатор упало сообщение. «Полиция просит подкрепления. У госпиталя-1 несанкционированный митинг. Кто поблизости?»

Я была не поблизости, но в госпитале работала моя мать.

«Еду» – отбила на сенсор я, и развернула машину в противоположную сторону.

В бардачке валялся портативный сигнальный блок, я достала его и прилепила на лобовое стекло прямо на ходу, активировала, сунула в ухо гарнитуру связи. Я могла спокойно превышать скорость и ехать на красный – впереди меня взвывала сирена. Полицейская радиоволна тревожно перещёлкивала, перемежаясь обрывками фраз и шумом толпы на фоне – кто-то из офицеров сказал, что бастующих не меньше двухсот человек и сдерживать их становится всё сложнее и сложнее. Они запросто могут разгромить госпиталь, а там, в лаборатории работает моя мама. Я не видела её уже два года…

Они с отцом не поддержали моё стремление освободиться от Патрика, и я захлопнулась от них. Со временем мы прекратили даже созваниваться. Меня всё ещё глодала обида, но страх за жизнь мамы оказался сильнее.

На улицах и раньше случались стычки, с ними прекрасно справлялась полиция, но такого масштабного, организованного шествия протеста я ещё не видела. «Мы хотим жить» – скандировала толпа. Вклинивая свою машину в оцепление, я бегло прочла надписи на транспарантах: «Прекратите ставить эксперименты над нашими детьми!», «Вируса нет!», «Вакцине нет!», «Верните нам свободу!», «Конец лжи!», «Мы не мясо!».

– Что здесь? – спросила я у ближайшего ко мне полицейского, чуть приоткрыв дверцу машины.

– Мы даже не поняли. Обычная очередь на бесплатную вакцинацию. Говорят, пришли с южной стороны человек пятнадцать-двадцать и завели толпу.

Значит, толпа была готова – эти ребята выбрали нужный момент. Скопление, давка и необходимость держать дистанцию – сплошное противоречие. Средства защиты, порой чертовски неудобные, если дешёвые. Волнение, страх того, что в толпе может быть заражённый. Риск побочек от вакцин, невозможность добровольного отказа и невозможность без серьёзных на то оснований сделать иммуннотест и выяснить, есть ли у человека врождённый иммунитет и так ли нужна ему эта ежегодная нервотрёпка… Всё это – обратная сторона медали, несовершенства нашей системы. Системы, поборовшей «Сильву» и давшей человечеству шанс на выживание. Так уж устроена человеческая психика: всё плохое проходит и забывается, а если не проходит, то становится привычным. Сначала мы хотим стабильности, потом послаблений, потом свободы. Из меня хреновый политик, но тот, кто держит руку на пульсе, явно где-то просчитался. И как всегда всё свалилось на наши плечи – плечи простых патрульных и инспекции. Мы вынуждены сдерживать толпу и применять силу против своих же соседей, чтобы они не поубивали друг друга. Мне не было страшно, но всё внутри меня сжалось в камень. Я всегда готовлюсь к худшему исходу – представляя, как толпа попрёт на нас, я знала, как буду поступать, чтобы спасти здание. И себя.

Я надела бронежилет и вышла из машины, спряталась за дверцу. Магазин был полон – я опустила оружие дулом вниз и положила палец на предохранитель.

– Это он зря, – офицер кивнул наверх.

Из окна третьего этажа выглянул седой смуглый мужчина. Его голова была круглой и чуть приплюснутой сверху, словно шарик из соевого творога, жареный во фритюре, глаза у него были маленькие и далеко друг от друга посаженные – Саам Али, главный врач госпиталя был ходячей иллюстрацией того, как уродует генетику токсин. Он вызывал отторжение, подсознательно, и этому нельзя было сопротивляться, как бы стыдно мне ни было, ведь я и сама отчасти «испорчена» взбесившейся природой. Меня чертовски ломало от мысли, что мы доверяем своё здоровье тому, кто безвозвратно его потерял. Уверена, не у меня одной возникали такие чувства. Защитная реакция – мы отвергаем уродство, закрываем глаза, представляя, что его нет, как бы мерзко не скребла при этом совесть.

У него в руках появился мегафон, Саам Али собирался выступить с речью.

– Седьмой и десятый отряд, укрепить вход, – послышалось в рации офицера. Мне захотелось позвонить матери. – Через две минуты приедет спецназ, будет полегче.

– Дорогие сограждане… – проскрипел Али в мегафон, его речь прервалась оглушительным свистом звуковых помех. Я скорчилась и зажала ладонями уши, не выпуская оружия из рук. Чёрт, как же громко.