ГЛАВА 3
Письма двадцать седьмого года

Грязные проталины покрылись зеленой травой, сочные листья распустились в одночасье, как-то незаметно для нас, занятых людей. И вот оглядишься по сторонам: солнце припекает совсем по-летнему, ветерок играет пушистыми зелеными кронами деревьев, а под ногами так и стелется зеленый травяной ковер.

Ленка сдала выпускные экзамены и уже съездила в Москву узнать о поступлении в университет. Привезла оттуда письмо от Адрианчук Любы и Андрея.

– Ты где их нашла? – бегала по дому с письмом в руках Ольга.

– Ездила к матери в Смоленск. Иду по парку, а там так красиво!

– Не будем распространяться – к делу! – потребовала Ольга.

– Да. Иду я по парку. Ты не представляешь, там деревья подстрижены и все одинаково, как те тридцать три богатыря! Фонтан…

– Прибью ведь сейчас! – нетерпеливо перебивает её Ольга. – Идешь ты по парку…

– Да, иду я по парку, мороженое ем, а знаешь какое там вкусное…

– Нет, это невыносимо! – зло крикнула Ольга.

– А навстречу мне парочка с колясочкой. Идут под ручку улыбаются, что-то между собой воркуют. Я думаю…

– Без «думаю», пожалуйста, – торопит подруга.

– Не перебивай! Думаю, что-то знакомые лица. Прошла уже, а потом как молния в голове, да это же наша Любаша с Андрюхой. Я назад – догнала. Вот и вся встреча.

– А ты у них дома была? Максима видела? Они не болеют? Как выглядит Любаша? – засыпала Ольга соседку вопросами.

–Любаша выглядит счастливой, раздобрела. Никто из них не болеет. Максим замечательный карапуз, смеётся постоянно и почти никогда не плачет.

– А что твоя мать?

– Мама живет с мужем, с сыном. Но я у них недолго была, почти всегда торчала у Адрианчуков.

– С каким сыном? У тети Ани есть сын?

– Да, зовут Женькой.

– Это что выходит у тебя есть брат?

– Ага, сводный правда. Он мне понравился: интересный малый, заводной такой! Он в Смоленском Юношеском театре играет, представляешь? Дальше хочет в Москву поступать в театральный.

– Ну а Люба с Андреем ссорятся?

– Ты что? – Ленка вздохнула мечтательно и уставилась в потолок. – Идиллия!

– Молодцы! – с этими словами Ольга открыла письмо от Любаши.

«Здравствуй, Ольга. У меня все хорошо.

Максимка у меня молодечик, не болеет, не вредничает. Все лопочет что-то веселое, сам над собой смеётся. Я вместе с ним каждому дню радуюсь.

Андрюшенька хочет выправить нам домик в деревеньке неподалеку от города, чтобы мы там отдыхали, росли на деревенском молочке.

У Андрея новая идея. Хочет в Москву перебраться.

К нам Леночка Митяева приезжала. Жила у нас, так весело было с нею. Она нас познакомила с братом Женей. Я была очень удивлена, когда ко мне пришла Лена с известной местной звездой юношеского театра, да ещё сказала, что это её брат по матери. Жене у нас понравилось, и он обещался у нас бывать. А мне ведь скучно одной. Все дела по дому переделаю и не знаю, куда себя деть. Ну ладно, разболталась. Хотела ведь всего несколько слов черкнуть, а вышла поэма. Все остальное расскажет Лена. Пока».

– Да, расскажет она! – Ольга с усмешкой посмотрела на Ленку.

В дверь постучали.

– Здравствуйте! – послышался обаятельный мужской голос в прихожей, когда Ленка открыла двери.

– Зрастя! Батяня дома? – спросил второй развязанный ехидный голос.

– Нету-с, – Ленка попыталась закрыть дверь, но её отпихнули и бесцеремонно вошли в дом.

– Ты одна? – все тот же ехидный голос и на пороге возникла рыжая фигура Мишки Мейдзи. – Вижу-вижу с кем ты тут…. Наше вам почтеньице, – раскинув руки для объятий, он шел прямо на Ольгу.

– Это что такое?! – ледяным тоном спросила Ольга, высокомерно приподняв бровь.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – за спиной Мейдзи стоял Лешка Дегтярёв. – Мы вот к Евгению Васильевичу пришли, а его нет. Мы подождём его Елена. Можно?

– Только вот вы один, без этого разгильдяя!

– Без оскорблений, пожалуйста!

– Мейдзи! Пьян?! – резко спросила Ольга.

– Голуба моя…

– Понятно! Иди-ка ты, дружок, отсюда и товарища с собой прихвати, – Ольга встала и, круто повернув за плечи Мейдзи, легонько подтолкнула к выходу.

– Уже иду. Леха пойдем. С этой дивчиной ничего не попишешь. Пойдем, мой верный друг, мой друг бесценный…

– Балбес, – крикнула Ленка с крыльца вдогонку приятелям. Заперев дверь на засов, она вернулась в комнату. – Н-да-а, Лешка смотрит на тебя с большим интересом. Только всё это напрасно.

– Почему же?

– Оттолкнешь!

– Может и нет, – раздумчиво ответила Ольга.

– Ну а Долговых ты в Москве навестила?

– Нет, – поникла головой Ленка. – Я ходила к ним несколько раз, тилинькала – тилинькала, никого нет!

– Что ты делала? – не поняла Ольга.

– Тилинькала…. В смысле звоню, у них рядом с дверью кнопка такая. Её когда нажимаешь, то в квартире тилинь-тилинь слышно.

– Поняла-поняла, – отмахнулась подруга.

– Ольга! – послышался голос матери.

– Ладно,– Ольга сунула письмо в карман, – пойду я, моя мамка пришла.

– Валяй.

– Опять на картошку пойдем, – вздохнула Ольга, повязывая платок.

– Я тоже сейчас на огород пойду.

* * *

– Дома столько дел, а ты там рассиживаешься! – с упреком встретила дочь Марья Тихоновна, прихорашиваясь перед зеркалом. – Сейчас отец с полей вернется, нужно ужин готовить, а ты все шатаешься где-то. Почему до сих пор огурцы не политы?! – одна за другой звонко падали на стеклянный столик шпильки, которые Марья Тихоновна вынимала своими тоненькими пальчиками. – А когда горькие огурчики попадаются – мы морщимся: «невкусно!» – она изящно наклонила голову к плечу и теперь снимала брошь.

– Натаскай воды!

– Сейчас, – буркнула Ольга.

И пошли друг за другом выглядывать из разных уголков двора житейские дела: то нужно полить, это надо прополоть, капуту от бабочки побрызгать, паданцы под яблоней собрать. Усталая, Ольга садится за стол только тогда, когда приходит с работы отец и Марья Тихоновна румяная от жаркого огня печи с туго заплетенной косой накрывает ужин.

– А ведь Лешка молодец, – говорит довольный отец, утирая рушником свое загорелое усатое лицо.

– Какой ещё Лешка? – спрашивает Марья Тихоновна, вешая влажный рушник на затворку печи.

– Сын коваля нашего, – засучивая рукава свежей рубахи, ответил Дмитрий Семенович.

– Дегтярев что ли? – Марья Тихоновна хлопотливо ставит перед мужем тарелку тушеной баранины с картошкой.

– Ну да, он самый. Не побоялся за баранку сесть, а уж какой ученый, – и Дмитрий Иванович отправляет в рот большой кусок мяса.

– Ой, какой он там ученый? – раздраженно спросила Ольга, с не меньшим аппетитом опустошая тарелку.

– У-у-у, по-английски знаешь, как шпарит? Нет, молодчага парень!

– Молодчага так молодчага, ешь давай, – нежно сказала Марья Тихоновна, заботливо приглаживая непослушный вихор на голове мужа.

– Пап, ты про Сергея Долгова ничего не слыхал?

– «Не слыхал», – прошипела Марья Тихоновна, – не слышал! Чему я тебя учила!

– Маша, – прикрикнул на жену Лебедев. – Нет, не знаю, – обратился он к Ольге, – сходила б да узнала сама. А то все дома сиднем сидишь. Сходи-ка к Кириллу Михайловичу.

– Схожу, – решила Ольга и опять уткнулась в тарелку.

– Да, я там слышал, что тетка Нюрка Сковородникова жалобу на тебя написать хочет.

– Что такое? – настороженно спрашивает Марья Тихоновна.

– я и сам бы хотел знать, что такое?!

– Тетке Нюрке надо же про что-то говорить, – беспечно говорит Ольга, вытирая жирные руки салфеткой.

– Говорит Людку её и Шурку совсем загоняла. Сама делать ничего не делает, а на девках в бригаде выезжает, показатели дает. А девчонки надрываются…. Что молчишь?! Правда, али нет?! – отец с шумом отодвигает тарелку.

– Пойду чаю принесу, – Марья Тихоновна поспешно уходит.

– Ну конечно неправда! Что языком-то зря трепать!

– Ты!… Чтоб я такого больше про тебя не слыхал!!

– Не слышал, пап. И чему только тебя Марья Тихоновна учила?!

– Уезжай ты отсюда! – взмолилась Марья Тихоновна, не смея глянуть на мужа, нервно расставляя бокалы на столе.

Дмитрий Семенович ничего не сказал в ответ, вышел на террасу, закурил.

– Маша, принеси сюда чаю. А тебе… – он тяжело посмотрел дочери в глаза, – я все сказал. Услышу – прибью!

Марья Тихоновна с шумом начала переставлять посуду со стола на поднос.

– Помоешь посуду, свиньям корму задашь, корову встретишь и подоишь! А я прилягу – уморилась! – и она вышла с подносом в руках.

***

На следующий день тетка Нюрка подошла к Ольге, когда та доила корову. В голове Сковородниковой не было злых намерений.

– Ну что ж, голубка, когда замуж пойдешь? – задала она безобидный вопрос.

– Успеется. Вы бы свою Людмилу спросили. Девке уж 22 года, а замуж все никто не берет, даже Мишка Мейдзи и тот свою рыжую морду воротит.

– Уж не в твой ли огород он воротит свою рыжую морду?! – зашипела Сковородникова.

– А в чей бы не воротил, да все не в ваш! – весело ответила Ольга.

– Смотри ты кака премудра стала!! – заорала взбесившаяся тетка Нюрка. – в бригадиршах ты разъязыкастилась больно, как я погляжу!! Моих девок не тронь! Мало от тебя баб с подорванными животами поуходило. Вон Танька Данилова, как есть бездетна оказалась, а почему спрашиватца?! Все от твоих работ!! Она кругом хочет быть первой, а другие надрывайся за неё…

Сковородникова не договорила. В этот момент Ольга надела на её голову ведро, вылив все молоко ей на плечи. Все замерло. Ольга кивнула Ленке:

– Ну вот и новый способ закрыть рот тетке Нюрке! – и весело хлопнув по спине коровы, погнала её в стойло. За спиной Ольги раздался сначала одинокий Ленкин смех, который перерос в дружный хохот всей бригады доярок.

Вся мокрая, в молоке, с ведром в руках тетка Нюрка кинулась к деревне.

– Ну, жди беды, – сказала ей в след Ленка.

– Батяня меня точно прибьёт, вздохнула Ольга.

Через полчаса Ольгу вызвал к себе председатель Кирилл Михайлович Долгов. Она переоделась и пошла к деревенской конторе.

У крыльца стояла машина Емельянова. Рядом слонялся Лешка Дегтярёв, о чем-то переговаривался с Мишкой Мейдзи.

– О-о-о! Наша бой-баба мчится! Да здравствует молодой комсомол, что забивает насмерть старый уклад царской России!

– Не ломайся, Мейдзи, – добродушно посоветовала Ольга. – За мной дело не встанет: вдарю – поперек растянешься!

– А может, я мазохист какой. И мне будет так приятно…

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – Лешка снял с головы кепку и немного наклонил голову.

– Здрасте, – кивнула мимоходом Ольга и поспешно взбежала на крыльцо.

Из своего кабинета вышел Димка. Он знал, что Ольга вот-вот придет, и ждал её прихода, не отходя от окна.

– Ольга Дмитриевна! – воскликнул он радостно и сжал её ручку в своей горячей руке. – Здравствуйте! Давненько мы с вами не виделись.

– Да, давно, – холодно ответила Ольга, пытаясь вырвать руку. – Дмитрий Иванович, не надо на меня так смотреть.

– Соскучился! – улыбнулся Димка, выпуская её руку, но не сводил влюбленного взгляда. – А вы, правда, Анну Николаевну побили?

– Это громко сказано и слабо сделано. Никого я не била.

– Ольга Дмитриевна, – на пороге стояла молодая комсомолочка Вера Павловна Алмаз, – Кирилл Михайлович просит вас поторопиться, а то ему еще на пасеку ехать.

– Уже иду.

– Проходите! – сухо пригласил председатель. – Ну как же вам не совестно, Ольга Дмитриевна, беззащитную пожилую женщину жестоко избить ведром только из-за того, что её дочери не сдали вам нужного удоя?!

– Это она вам такую чушь наплела? Кому вы поверили, Кирилл Михайлович? Кому?!

– Я человеку поверил, Оленька.

– Да был бы он, Кирилл Михайлович! А то ведь вся на желчную слюну изошла!

– Хорошо. Говори.

Ольга рассказала все без утайки.

– И все-таки, Ольга Дмитриевна, я вам объявляю выговор.

– Да, понимаю.

– Нужно быть посдержаннее. Особенно на работе. А вы уж очень вспыльчивая девушка. Нужно научиться держать себя в руках. Это ведь важно в жизни.

Ольга понимающе кивнула. Кирилл Михайлович засобирался на пасеку. Он распорядился насчет лошадей.

– Как там Сергей? – спросила уже стоя на пороге Ольга.

– Ах. Да! – хлопнул себя по лбу председатель. – Совсем позабыл. – С этими словами он отдал со своего стола в Ольгины руки два письма. – Вот. Почтальонка оставила у меня. Узнала, что ты сейчас ко мне зайдешь.

– Да тут вся деревня в курсе. Что я к вам зайду. – Ольга с усмешкой взяла письма и вместе с председателем вышли на крыльцо сельсовета. Кирилл Михайлович по-хозяйски взял в руки вожжи и поехал по укатанной дороге.

Лебедева рассматривала конверты. Одно письмо было от самого Долгова, а на другом родным ровным почерком выведено «от Т. Даниловой из г. Севастополя»

– Что ж вы, Дмитрий Иванович, сами на машине разъезжаете, а председатель все в двуколке трясется?!

– Мне машину для шика на поездки в город дали. Тем более машина не моя, а общая…

– Знаю, знаю, – отмахнулась она от Димки и задумчиво пошла к фермам.

Ольга закрылась в зимних ограждениях и быстро распечатала письмо от Сергея. «Странно, – думала она, разворачивая исписанный лист, – почему не сама Наташа написала, как это было всегда. Сергей мне никогда не писал. Может быть, что-то случилось?!» Но тревога сразу прошла, как только Ольга прочла первые строки, в которых Сергей расхваливал столичную жизнь. Описывал в ярких красках свою учебу на инженера-строителя, свою работу, работу жены Натальи, про сына Женьку, которого они отдали в детский сад. Рассказывал про самые разнообразные развлечения по выходным дням. Вся жизнь выходила сказкой в столице. Совсем иначе писала о Москве Наталья в предыдущих письмах, в которых жаловалась, что Женя никак не может привыкнуть к садику, у бабушки в Енисейце ему было бы намного лучше. В Москве душно, нет ни одной свежей струи, писала про неимоверную тоску по родному Енисейцу.

Все стало ясно: или отец, или, что скорее всего, мать Ольги попросили Сергея склонить её уехать в Москву. И теперь Сергей старается заманить Ольгу сомнительными письмами о красивой Москве.

С трепетом девушка открыла конверт из Севастополя. На неё веет теплый ветер морского бриза, мягко качается парус на сине-зеленых волнах, бухта, полная красивых белоснежных пароходов, кораблей с самыми различными названиями на самых разных языках; матросы с открытыми загорелыми лицами, суровые капитаны в белоснежных кителях и сияющих фуражках, – все это представляется Ольге под этим весомым и гордым названием – Севастополь.

«Привет, Ольга, – бегут аккуратные ровные строчки. – Вот, кажется, совсем недавно я стояла рядом с тобой на станции и плакала. Не буду кривить душой: всю дорогу мне было очень-очень плохо. И чем дальше от Енисея, тем хуже. Поначалу я и в Севастополе плакала по нашим кисейным берегам. Но ничего, человек быстро ко всему привыкает. Вот и я – привыкла.

Живу я на самом берегу моря в бараках, насквозь пропахших рыбой. Работаю у одного артельщика: чищу, сушу, разделываю, сортирую рыбу, и она мне так осточертела, хуже нашей пареной репы. Летом буду пробовать поступать в медицинский. Меня тут одна немка готовит. Я, кстати, благодаря ей, многое поняла и переосмыслила, да ещё и по-немецки говорить немного научилась. Сначала было странно слушать её и не понимать, вроде глухонемого. Но теперь я немного говорю по-немецки, а она по-русски. Очень занятный у нас диалог, кто бы со стороны послушал! Мы работаем и живем вместе. Её беременную тут бросил один испанский торговец. Представляешь, подлец какой! Я сразу нашего Адрианчука вспомнила. Какой он все-таки молодец! И ему, кстати, все вернулось: вон как хорошо живут, на зависть всем! А у Долговых, как я поняла из Наташкиных писем не все так гладко. Он, кажется, от неё здорово гуляет с москвичками. Вот она и рвется обратно в Енисейц. Думает, что такой отец, как Кирилл Михайлович, да еще и председатель, не даст чудить сынку. Да и её родители семье новоиспеченной распасться не дадут. А я не хочу вот так, как она, бояться за свою семью. Мне нужна хорошая, твердая опора. Хотя у меня, у бездетной, шансов нет. Судьба, судьба. Ну да ладно!

Я общаюсь тут с одной только этой милой Щёбелихой, как я её называю. Мне её искренне жаль. Она уже на восьмом месяце беременности, а вкалывает наравне со мною. А я была другого мнения об этих заграничных дамочках. Она мне много рассказывает о своем брате Франке Щёбеле, он у неё совсем недавно на профессора медицинских наук защитился. Она мне его карточку показывала. Ну, такой молоденький, ну просто мальчик пятнадцати лет. Она мне говорит, что мы могли бы вместе в Германию поехать к ним, и он бы меня вылечил от моей бездетности. Я так переживаю по этому поводу. В нашем Енисейце я зачахла бы давно от постоянных насмешек и уколов, а тут никому до этого нет дела. Тут спокойнее.

В общем, не болею, чувствую себя отлично! Ко мне уважительно относятся артельщики. Они шутят, что за женами будут ездить исключительно на наши берега Енисея. В оплате меня не обижают. Я у хозяина работаю, а на государственных предприятиях гораздо хуже. Люди работают за трудодни, за это им выдают талончики, а живут они по несколько семей в одном бараке, где мы проживаем втроем: я, Шёбелиха да старуха Лиза, она, кажется, раньше была дворяночкой. Эта Лиза работает поварихой в нашей артели. Ну всё, Моника, так зовут мою немочку, тушит свет. Ложимся спать.

Пока. Целую тебя, твоя Татьяна»

В дверь долбят ногой. Ольга быстро суёт письмо за пазуху и отворяет двери. На пороге стоит Ленка.

– Тебе что, Долгов выговор влепил? – её глаза синие пресиние, такими тёмными они становятся у Ленки только во время гнева, когда ею владеет чувство обиды и злости, она даже их чуть прищуривает и всё лицо её становится выразительным и чрезвычайно красивым.

– Да.

– Вот олух! Ты ему хоть рассказала, как дело было?!

– Конечно! Ведь тетка Нюрка, сама знаешь, все вечно перевернет с ног на голову.

– Да слышала уже! Такое наплела – все бабки в погреба попрятались, а деды бога вспомнили – крестятся да молитвы читают.

Ольга расхохоталась злым смехом.

– Хочешь, – вдруг совсем миролюбиво предложила Ленка и достала большое яблоко из кармана юбки. Ольга взяла.

– А ты хочешь? – и она протянула Ленке два конверта.

– От Сергея?! – удивилась Ленка, Ольга иронично кивнула. – От Таньки! – задохнулась от радости подруга, она подпрыгнула на месте, как молодая козочка, и побежала на прежнее место Ольги в зимниках.