2

Роман

Хочется разбить к чертям этот дурацкий телефон. Монотонные гудки начинают неистово бесить. Вот какого лешего она не берёт трубку?

Долбаный Князев! Не надо было вообще отпускать её с ним!

Бросаю быстрый взгляд на часы. Двадцать минут прошло, а её всё нет. Оба, я так понимаю, испытывают моё терпение.

Зло толкаю дверь кабинета и выхожу в коридор. Направляюсь в сторону зала. Найду – не знаю, что с ней сделаю. Но сначала пусть целует. Ввиду последних новостей подгорает невыносимо.

Вот же кретин!

Вспоминаю всю ту пошлятину, которую нёс в её сторону на протяжении двух с половиной лет и, к собственному удивлению, ощущаю самый настоящий стыд.

Не всё ещё потеряно для твоей душонки?

Если б знал, что Лисица – такое сокровище, не вёл бы себя как полный олух! Давно зажал бы её в тёмном коридоре и научил всему, что умею. Рехнуться можно! Никто, кроме меня, её не целовал. Мысли теперь крутятся только на эту тему.

Я резко притормаживаю.

– Где она? – спрашиваю громко.

Князев стоит у стеклянной стены, спиной ко мне. Не пойму, чем занят. Не то разглядывает школьный двор, не то на своё отражение пялится. Павлин недоделанный.

– Оглох, что ли? Лисицына где? – повторяю, с трудом сохраняя спокойствие.

– Ушла, – равнодушно бросает он через плечо.

– Куда? – нетерпеливо тяну из него слова будто клещами.

– Отвали…

– Слушай, не беси меня! – иду по направлению к нему, доставая руки из карманов брюк.

– Она не будет с тобой, понял? – заявляет мне он ни с того ни с сего.

– Будет, но с тобой это обсуждать я точно не намерен, – останавливаюсь в шаге от него.

– Думаешь, её бабло твоё заинтересует? – щурится Данила, хмыкая. – Так она не из таких. Не надейся!

– Своего бабла у меня пока не так уж много. Харизма, обаяние и настойчивость, Князев.

– Тоже мне неотразимый нашёлся, – кривится, поджимая губы.

– Заметь, не мои слова, – улыбаюсь нагло. – Ладно, хватит лирики, дятел, Алёна моя где?

– Не твоя она ещё, – выплёвывает, раздувая ноздри как носорог.

– Ещё как моя! – заявляю решительно.

– Да твоя самоуверенность, Беркутов, просто зашкаливает, – смеётся он. – Аж до блевоты!

– Просто в отличие от тебя, я умею здраво оценивать свои силы.

– Ты переоцениваешь скорее…

– У нас с Лисицей всё серьёзно, чтоб ты понимал. Так что не вздумай больше соваться к ней со своими конфетами. Иначе засуну их тебе в глотку вместе с коробкой.

– Два года травил её, а теперь вдруг проснулся! «Моя Алёна», – кривляется он, будто ему не семнадцать, а пять.

– Так пока я травил, у тебя возможностей было выше крыши. Ты ими, однако, не воспользовался, в рыцаря доблестного заигрался, – целенаправленно давлю на больную мозоль.

Морда Князя стремительно покрывается красными пятнами. Губы складываются в тонкую линию. Пыхтит, тяжело дыша.

– А знаешь почему? – смотрю на него с презрением сверху-вниз. – Потому что мужского, как показала жизнь, в тебе ноль.

Его кулачки сжимаются. Желваки ходят туда-сюда. Да он прямо-таки на грани!

– Нормально спится, «друг»? – всё же зачем-то интересуюсь я.

– Нормально, – кивает он.

– Ну дай бог, но признай, слился ты, Данечка, очень некрасиво, – напоминаю я ему.

Просто чтобы увидеть ЭТО в его глазах. Осознание того, что он – полное ничтожество.

– Ты ведь и сам знаешь, что поступил как самое настоящее чмо.

На секунду передо мной встаёт картинка той ночи. Рыдающий Даня, сидящий на земле, раскачивающийся взад-вперёд словно душевнобольной. И Абрамов, который, махнув на него рукой, решил всё сам.

– Пошёл ты! – толкает меня в грудь, провоцируя. – Ты, Рома, сам свой выбор сделал! А я в дерьме вариться не хотел, ясно?

– Ясно. А чего ж терпел так долго, правильный ты наш? – толкаю в ответ.

– Дурак был, что маму не слушал, – выдаёт философское признание.

– Маму не слушал, – закатываюсь смехом. – Насчёт дурака не знаю, но трусом и крысой ты точно был.

Он матерится и резко бросается в мою сторону. Пытается меня ударить. В этом году у него прямо идея фикс: любой ценой однажды навалять мне как следует. Поговаривают, что Данилка даже на уроки самообороны записываться ходил. Шапитошник. Машет граблями неумело, но грудь выпячивает… Рокки Бальбоа недобитый.

Сам напросился, честное слово. За то и получил в очередной раз по мордасам.

– Сууука, – гундосит, не очень красиво падая задницей на пол.

– Некогда мне тут с тобой… – закатываю рукав рубашки и собираюсь уходить. Как обычно, наш «недоразговор» ни к чему не привёл.

– Лисицыну не трогай, понял? – орёт он мне вслед истерично.

– Буду трогать, Князев. Всё что захочу с ней делать буду. Слово тебе даю! – шагая по безлюдному коридору в сторону зала, громко обещаю я.

– Она, с таким как ты, никогда не будет! – прилетает ядовито мне в спину.

– Посмотрим…

Разозлил. И всё-таки да, сбить моё настроение в минус этому говнистому упырю удалось. В зал я возвращаюсь хмурым и сердитым. Пытаюсь отыскать среди присутствующих Лисицыну, но, увы, её и здесь нет. Как сквозь землю провалилась!

Снова набираю её, но в ответ – только длинные гудки. Звоню ещё раз. А потом ещё. И раз на четвёртый с удивлением слышу это: «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Вот так номер! Выключила или заблокировала.

– У тебя от гнева аж фейс перекосило, – слышу хорошо знакомый голос справа.

– Отвали.

– Джульетту свою потерял, что ли?

Я резко разворачиваюсь.

– ГДЕ ОНА? – ору и на него тоже.

– С хера ли мне знать? – жестом долбаного обольстителя вскидывает бровь Абрамов и подносит к губам бокал. Подозреваю, что там ни черта не сок.

Смотрю на него очень внимательно. Вроде по глазам похоже, что не врёт. Но я уже никому не верю, честное слово. А ему тем более. Не после того, что он себе позволил!

– Если ты хоть пальцем…

– Да, Ромео, я смотрю, ты поехал капитально, – качает головой. – Она для челяди ничего так, конечно, но не прям, чтобы очень.

– Ой, Абрамов, может, хватит уже? – накрываюсь психом я.

– Может, – прищуривается он. – Я ещё не решил.

– Тогда смело записывайся на очередной приём к своему стоматологу! – предупреждаю его я, зверея с каждой секундой всё больше.

– Ну нет, Ромыч, тогда за дело отгрёб, согласен, но в следующий раз тебе прилетит в ответ, ты же меня знаешь, – скалится дьявол во плоти.

Я стреляю глазами по залу. Улыбающиеся и дрыгающиеся под музыку выпускники сейчас бесят до невозможного.

– Отгрёб, потому что поступил как мразь.

– Кто ж знал, что тебя так штырить будет из-за убогой, – насмехается надо мной он.

– Не называй её так! – стискиваю зубы до скрежета.

– Когда-то ты сам придумал это погоняло для неё, – напоминает мне ухмыляющаяся скотина.

И ведь реально так. Ляпнул однажды при одноклассниках. А они и рады подхватить были. Стрёмно вышло. Сам-то это слово в своём арсенале почти никогда в отношении Лисицыной не использовал, но вот ребята – с большим удовольствием.

– Так и будешь бесконечно мстить мне за Арсеньеву? – спрашиваю его в лоб.

Почему именно сейчас? Да сам не знаю… Наверное, моё состояние – тому причина. Либо момент настал подходящий.

Абрамов аж меняется в лице.

О да! Уж я-то знаю, как зацепить этого бездушного! Вон даже костяшки пальцев, сжимающих бокал, побелели. Про глаза вообще молчу. Если бы можно было сжечь взглядом – я бы уже превратился в труху и пепел.

– Не думай, что мне не ясны твои мотивы, – прямо заявляю я.

– При чём тут твоя шалава и Арсеньева? – цедит он.

– Шалава – твой Макар. Лисицина – не такая! Всё брехнёй оказалось. Я ещё доберусь до него и настучу по башке за небылицы.

– НЕ ТАКАЯ, – тянет Ян насмешливо. – Проверил уже, что ли? Неужто так быстро ноги раздвинула?

Я хватаю его за рубашку.

– Тихо, Беркутов, угомонись, – не моргнув и глазом, произносит спокойно. – Все они НЕ ТАКИЕ. А потом идёшь однажды мимо – и вот твоя ненаглядная с лучшим другом зажимается.

– Кретин, – резко отпускаю его, и скулы непроизвольно вспыхивают. Потому что совестно. Нехорошо тогда вышло.

– Я уже не раз объяснял тебе, КАК всё было, – устало тру висок. Голова разболелась адски. А ещё какое-то неприятное предчувствие покоя не даёт.

Случайно цепляю взглядом пёструю, рыжую шевелюру, промелькнувшую в толпе. Харитон. Она-то мне и нужна.

– Пусть в аду горит твоя Арсеньева, – зло гаркает Ян, оставляя пустой бокал на столике.

– Там она благодаря тебе уже побывала, – замечаю я мрачно.

Абрамов мою реплику никак не комментирует. Пялится в одну точку. Скулы напряжены. Выглядит как статуя сейчас. Не моргает даже.

Полагаю, ему нечего возразить. Потому что я озвучил правду.

Направляюсь в сторону Сашки, и она, завидев меня, идёт навстречу…

3

Роман

Рыжая озадаченно сводит брови.

– Лиса где? – спрашиваю, даже не поздоровавшись.

– Так я думала с тобой, – удивлённо лупится на меня своими огромными глазищами Харитонова.

– Думала она… Звони давай. Я в чёрном списке.

Харитонова, доставая из сумки телефон, откровенно смеётся.

– Косяк на косяке, Беркутов! – театрально возмущается. – Что ж ты, Повелитель Цифр, глупенький такой!

Фу, как меня бесит это сюсюканье с уменьшительно-ласкательными!

– С Лисицыной как с хрустальной вазой надо обращаться, а ты танком прёшь на васильковое поле! – недовольно поучает конопатая.

Чё несёт…

– Слушай, конопля, оставь эти свои советы для кого-нибудь другого.

– Вне зоны доступа, – закусывает губу, в растерянности глядя на экран. – Странно. Может, ушла?

– Что значит ушла? Я не отпускал её никуда! – дико ору, пытаясь перекричать музыку.

– Ой, забавный такой!

Эта дурочка широко лыбится и пытается потрепать меня за щёку. Совсем рехнулась, похоже.

Забавный… Как по мне, так себе качество.

– Пойдём проверим пальто. Если его нет в гардеробе – значит, сбежала от тебя лисичка лесными тропами, – хохочет девчонка, а я закатываю глаза и послушно шагаю за ней.

Если Лисица и впрямь решила в прятки поиграть, то ей однозначно конец. Я ведь предупреждал, что у неё есть только десять минут. Потешается надо мной, ты погляди!

Спускаемся вниз и Сашка болтает с вечно ворчащей гардеробщицей. Номерок не возвращали. Пальто висит себе смирно на вешалке. И, кажется, именно это становится сигналом к тому, что происходит нечто нездоровое. Потому что Лисицыной нет нигде. Ни в зале, ни в холле, ни в переходах, ни даже в девичьих туалетах. Мы уже и Юнусова для поисков привлекли. Обшарили все этажи и углы с первого по пятый. Посмотрели незапертые кабинеты. Но Алёны там, увы, нет. И с каждой секундой тревога всё стремительнее разливается по телу. Не могла она вот так пропасть! Просто не могла!

Уже и долбаный праздник закончился. Недовольную и возмущающуюся молодёжь гонят прочь. Мы же втроём стоим на первом этаже. Лисицыну так до сих пор и не нашли. Я, заведённый до предела, лихорадочно соображаю, что делать дальше.

– Рома, где же она? – ревёт Харитонова, даже не пытаясь сдерживать скатывающиеся по щекам слёзы.

Размазывает по лицу косметику. Уже на панду похожа, ей-богу!

– Саш, найдётся, не переживай, – Камиль гладит её по плечу, но она лишь машет головой и воет пуще прежнего.

– Алёна бы не стала нас так пугать! Что-то случилось! ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, РОМ!

Вот эта её паника не даёт сосредоточиться совсем! Я и сам уже ничего хорошего не жду. Пропала Алёна. Только найти бы…

Подхожу к охраннику: седовласому и немногословному пожилому дядьке. Сперва он просто отказывается нам помогать. Потом и вовсе чуть ли не посылает меня, предлагающего ему взятку. А в довершение ко всему, вызванивает Пельш, чтобы ей на меня пожаловаться. И вот, спустя пару минут, в её присутствии, наконец соглашается показать записи с видеокамер.

Пока все пялятся на экран, мне вдруг словно кирпич на голову падает. До меня вдруг доходит, что мы не проверили только два места в школе: выход на крышу, где вечно прячутся желающие покурить, и цокольный этаж.

Не говоря ни слова, срываюсь с места и решаю спуститься именно туда.

Пролёт. Холл. Шаги – эхом от стен.

Свет не везде горит. А где включается – не помню.

Иду по коридору, дёргая на себя все двери подряд. Лаборатории физики и химии закрыты. Спортзал и раздевалки тоже. Пётр всегда тщательно следит за этим. Да тут в принципе всё закрыто и опечатано!

Где же ты, Лисица? Душа не на месте. Где?

Сажусь у стены и сжимаю виски. Лампа дурацкая гудит и моргает. Тишина: мерзкая, оглушающая. На куски рвёт меня. Сердце грохочет как барабан. Хочется орать от нахлынувшего отчаяния. От того, что не могу найти её. Не могу и всё…

Встаю и, когда уже решаю вернуться в холл к остальным, вдруг замираю. Моё внимание привлекает дверь женского туалета. Вот вроде ничего особенного, но пульс резко учащается. Табличка, оповещающая о ремонте, красная клейкая лента…

Я отталкиваюсь от стены, встаю и подхожу к деревянной двери. Дёргаю за ручку. Дверь приоткрывается, но с той стороны словно что-то мешает. Пробую ещё раз. Не поддаётся. Хмурю брови.

Что за дела?

– Лиса? – спрашиваю обеспокоенно, потому что мне вдруг кажется, что я слышал какой-то шорох внутри. – Лисица, ты там?

Когда в ответ доносится что-то страшное, просто застываю на месте.

Только бы с ней всё было в порядке… Только бы.

Именно эта мысль последней мелькает в голове. А потом я вышибаю долбаную дверь ногой. Она ударяется о стену. Что-то падает с глухим стуком. Так и есть, закрыли изнутри.

В помещении очень холодно и темно. Из крана с промежутком в пару секунд капает вода. Я слышу не то всхлип, не то судорожный вздох, и предчувствие чего-то жуткого накатывает ледяной волной.

Подсвечиваю фонарём айфона окружающее пространство полуразрушенного туалета, а когда вижу Алёну – теряю дар речи.

Полуголая. В одном белье. Сидит на бетонном полу, у трубы. Волосы спутаны, взлохмачены. Рот заклеен строительным скотчем.

Триллер воочию. Я не успел… Смотрит на меня заплаканными глазами – и сердце горячей кровью обливается.

– Лисица, – не узнаю собственный голос, севший до хрипоты.

Кидаюсь к ней, опускаюсь рядом. Кладу на пол телефон. Пытаюсь развязать верёвку, сковывающую тонкие запястья, но пальцы словно меня не слушаются, и получается не так быстро, как хотелось бы.

– Алён, – тянусь к её ногам, чтобы освободить их от ремня.

Какая мразь это сделала? Похороню живьём! Гниды…

Я стараюсь сохранять показное спокойствие, но у меня ничего не выходит. Сердце неистово колошматится под рёбрами. Громко и тяжело дышу, на секунду сжимая от гнева кулаки, когда она дёргается.

Губы, мои прекрасные губы безжалостно заклеены скотчем. Что за садист? Какого дьявола вообще тут произошло? Почему она без платья?

Я даже думать отказываюсь об этом. Боюсь думать. Боюсь представлять, чего натерпелась здесь моя Лисица.

Нет. Пожалуйста…

– Ммм. – Она зажмуривается от боли, и я вместе с ней перестаю дышать.

– Потерпи, котёнок, пожалуйста, потерпи, – прошу её, а самому выть хочется.

Отпустил её. Ты отпустил!

– Рооом. – Она судорожно хватает ртом воздух, размыкая пострадавшие губы.

Этот отчаянный полушёпот мне не забыть никогда…

– Вот так, иди ко мне, милая. Кто это сделал скажи. Кто? ПРОШУ ТЕБЯ, только скажи, КТО?! – Качаю головой, сжимаю её ледяные пальчики. Целую, пытаясь хоть немного согреть. Опускаю взгляд. Всего на долю секунды.

Твою мать…

Мне словно кипятка на шею вылили. Потому что совершенно точно я вижу кровь.

– Алёна…

Она снова дёргается, когда я трогаю её лодыжку.

Нет, нет.

– Алён… Тут очень холодно, нам нужно тебя одеть. Давай встанем. – Протягиваю ей руку, а самому дурно от тех отвратительных мыслей, которые закрадываются в мою голову.

– Оставь меня, пожалуйста. – Качает головой, прижимая к груди острые коленки.

– Что там? – подыхая от боли, спрашиваю тихо. – Дай я посмотрю, слышишь? Лисица…

– Нет. – Упрямо жмётся спиной к батарее, опускает голову.

– Алён! – повышаю на девчонку голос, снимая с себя рубашку.

Ни черта с собой нет, а она ведь вся продрогла! Сквозняк гуляет страшный. Здесь от силы градусов пять! Пар изо рта идёт.

– Вставай, моя девочка, пожалуйста, прошу тебя, – почти молю. Касаюсь её худеньких плеч, но она только мотает головой из стороны в сторону.