– А где тряпки, которые она тебе принесла в качестве вещественных доказательств?

– Чулки? У меня. Но не думаешь же ты, что я отдам их на экспертизу?…

– И все-таки – может, я пойду ТУДА с тобой?

– Да брось ты, Игорь…

– Тогда оставь ее адрес.

– Игорь! Я же не собираюсь устраивать у нее на квартире засаду!

Однако адрес она на всякий случай продиктовала, после чего, изнывая теперь уже от чрезмерной сытости и какой-то необъяснимой тоски, заныла:

– Все, мне пора. Допивай свой кофе, и пойдем отсюда, а то я сейчас еще, чего доброго, закажу пирожное с кремом или вообще усну… Обстановка уж больно располагает…

В ресторане действительно было тихо, спокойно и уютно от горящих на каждом столике желтых светильников. Посетителей в этот дневной час мало, за стойкой скучал молодой бармен, меланхолично протирающий и без того чистый и сухой стакан тонкого стекла. Да, чуть больше двух лет тому назад на фоне этих же декораций она пыталась мечтать о замужестве, о возможной семейной жизни с могучим горбуном, министром экономики области Ломовым, который оказался убийцей и извращенцем, сгубившим столько невинных жизней… И где же тогда были ее глаза? Куда подевалась интуиция да и инстинкт самосохранения? Так вляпаться!

Шубин предложил подвезти ее к Белотеловой на своей машине, но Юля отказалась. Ей хотелось пройтись пешком, прогуляться по солнечной весенней улице, благо что речной вокзал находился всего в двух кварталах от ресторана. И он поверил ей, не обратив внимания на то, что Белотелову имеет смысл навестить поздним вечером, если не ночью, и уж никак не ярким шумным днем. Игорь уехал, а Юля, которой не терпелось остаться одной, почувствовала облегчение. И хотя ей было стыдно за свои мысли и отношение к Шубину, поскольку он ни в коей мере не был виноват в ее хандре, а даже наоборот – пытался всячески помочь ей преодолеть подобное настроение, факт оставался фактом: оставшись одна, Юля словно ожила и даже прибавила шагу…

Адрес Ларисы она запомнила наизусть и нисколько не удивилась, когда спустя несколько минут увидела перед собой утопающий в зелени дом с округлыми балконами, башенками и вытянутыми готическими окнами. Да, приблизительно этот дом она и представляла, когда слушала Ларису. Но двести пятьдесят тысяч?! Какая же причина могла заставить прежнего владельца продать квартиру так дешево? Даже в случае, если он кому-то задолжал крупную сумму или ему срочно понадобились деньги для того, чтобы куда-нибудь уехать, он мог запросто продать квартиру в этом доме за миллион…

Юля, задрав голову, любовалась домом. Еще довольно новый, ухоженный, поражающий множеством дорогих, похожих на космические спутники антенн, дом этот, конечно, не мог не раздражать простых горожан, да и жильцы здесь были наверняка не простые – кто-нибудь из администрации города или области.

Дом был окружен черным ажурным забором, через который хорошо просматривался двор с цветочными клумбами, детской песочницей и восемью гаражами, также украшенными башенками. Ей показалось, что они больше похожи на бойницы, в которых можно на случай непредвиденных политических волнений установить даже пулеметы. Она так хорошо себе это представила, что испугалась, когда рядом с собой вдруг услышала мужской голос, и вздрогнула, как если бы прогремел выстрел…

Юля резко повернула голову и встретилась взглядом с миниатюрной стильной девицей во всем черном и с конским, черного же цвета, высоким хвостом, придающим ей некую несерьезность и экстравагантность.

– Вы что-то сказали? – спросила ее Юля.

– Да, – прозвучал тот же мужской голос, который, как ни странно, принадлежал этой девице. – Я спросила, не найдется ли у вас зажигалки, а то моя приказала долго жить.

– Я не курю.

– Вы так рассматриваете дом, словно видите его первый раз, – насмешливо проговорила девица, двигая намазанными жирной оранжевой помадой губами и продолжая внимательно рассматривать Земцову. – Приезжая, что ли?

– Красивый дом, да вот жаль только, что в нем живут другие… – Юля решила поиграть немного в дурочку. – Я всегда говорила мужу, что проще да и дешевле покупать уже готовые квартиры, а не строить, но разве мужчин переубедишь?

– Что верно, то верно. Но даже если бы ваш муж согласился купить готовую квартиру, то ему следовало бы это сделать чуть пораньше… Представьте, месяц тому назад у меня сорвалась такая сделка! Один человек продавал квартиру в этом доме, да так дешево, вы себе даже представить не можете. Но я опоздала ровно на полдня – меня опередил мой коллега из другой риэлторской фирмы. Я слышала, что квартира ушла за четверть цены.

Юля посмотрела на нее с недоверием – ей показалось, что девица НЕНАСТОЯЩАЯ, что это Белотелова ее наняла, чтобы придать своему рассказу правдивость: вот, мол, все знают, как дешево стоила эта квартира, на это нельзя не обратить внимания… Разве такое бывает: пару часов назад прозвучал рассказ о квартире и об агенте по продаже недвижимости, и вот она – явилась не запылилась, – риэлторша с хвостом, и говорит ведь наверняка именно о квартире Белотеловой.

– Квартира номер два? – спросила Юля на всякий случай.

– Да, а откуда вы знаете?

– От верблюда… – Юля вздохнула и, развернувшись на каблуках, решила пойти в сторону краеведческого музея, чтобы забыть на время Белотелову и эту хвостатую назойливую девицу. «Вот тебе и хандра, я ведь готова броситься на первого попавшегося человека только потому, что мне плохо…»

Она шла довольно быстрым шагом и не оборачивалась, опасаясь того, что девица увяжется за нею и ответит грубостью на грубость, но шагов позади себя Юля не услышала, а потому все же обернулась – улица была пуста.

«Чертовщина какая-то…»

За квартал от Абрамовской ее догнал на черной старой «Волге» новый знакомый, Зверев. Он пригласил ее сесть в машину и, когда она отказалась, поехал вдоль тротуара, молча сопровождая ее вплоть до самых дверей агентства.

– Послушайте, господин Зверев, это моя работа – следить за людьми, а вы должны выращивать ромашки, сдувать пыль с компьютеров и посыпать себе голову золотом… Не видите разве, что я не очень-то хочу общаться с вами?

Она говорила и словно сама не узнавала себя – откуда вдруг эта беспричинная жестокость и равнодушие?

– Вижу, но еще вижу, что у вас очень грустные глаза и что вы сильно раздражены. Если это вызвано моим присутствием, то я, конечно, уеду…

Она остановилась, перед тем как взойти на крыльцо, и, прикрыв ладонью глаза от солнца, некоторое время рассматривала сидящего в машине мужчину. Темные густые волосы, серые глаза, на которые она обратила внимание еще при первой встрече и которые сейчас почему-то приобрели зеленоватый оттенок, бледные впалые щеки и тонкие пальцы, сжимающие руль.

– Дело не в вас. Просто у меня много работы.

– Я могу вам сегодня позвонить?

– Позвонить? Куда?

– Домой, разумеется…

– У вас и телефон мой есть?

Он ничего не ответил.

– Не знаю… Позвоните, конечно, может, у меня будет настроение получше и я не покажусь вам такой букой… – Она заставила себя улыбнуться. Сейчас она войдет в агентство и увидит сияющую Щукину, которая станет демонстративно опекать своего жениха Крымова и постоянно вертеться в его кабинете, лишая всех возможности нормально работать.

– Постойте! – Юля вдруг резко повернулась и почти подбежала к начавшему уже отъезжать Звереву. – Постойте…

Она склонилась к окну и, не понимая, что с ней происходит, вдруг сказала:

– Считайте, что вы позвонили мне еще вчера вечером и я согласилась встретиться с вами… Я прошу вас только не задавать мне пока никаких вопросов. Пожалуйста… Мы просто немного покатаемся по городу, и все. А я за это время, быть может, приму какое-нибудь решение… Понимаете меня? Очень важное для меня решение.

Через минуту они уже мчались в сторону речного вокзала, и Юля, стараясь заглушить в себе боль при воспоминании о Крымове, плела что-то своему новому знакомому об огромном желании во что бы то ни стало купить квартиру в том самом доме, перед которым она еще совсем недавно стояла раскрыв рот…

* * *

– Ну что, приходил кто-нибудь от Льдова? – спросил по телефону Корнилов Крымова. – Ты чего молчишь, не слышишь меня, что ли?

– Слышу. Я только никак не могу понять, откуда ты знаешь, что к нам кто-то должен прийти, ведь обычно милицию не ставят в известность о том, что из недоверия к ее работе намерены обратиться в частное детективное агентство… – На этот раз Крымов не шутил и был, как никогда, серьезен. – Приходили, конечно. Точнее, приходила его мать, довольно молодая женщина; ты, наверное, видел ее на похоронах?

– Да, я подходил к могиле и, честно говоря, боялся, что стану свидетелем истерики… Но, представь себе, ничего такого не было. Матери Льдова и Голубевой были на удивление выдержанными, плакали, конечно, но не так, как это делают простые женщины – с криками и потерей сознания… Возможно, они еще просто не осознали, что произошло, во всяком случае, про Голубеву я сказал бы именно так… Кстати, вот уж кто-кто, а она-то точно к вам не обратится…

– А с чем ей обращаться, если девочка сама все решила?.. – осторожно, чтобы не показаться циничным, пробормотал Крымов, все еще находящийся под впечатлением визита Вероники Льдовой.

– Дело в том, что лично я не верю в отсутствие предсмертной записки. Дети в подобном возрасте склонны к театральным жестам, для них важным является впечатление, которое они произведут своим поступком, тем более таким трагическим. И лично я просто уверен, что девочка оставила записку, причем скорее всего связанную с именем какого-нибудь мальчика…

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Я вчера весь вечер провел у Малышевой, инспектора по делам несовершеннолетних, и начитался там такого, что не приведи господь… Я слышал, конечно, что сейчас среди подростков прямо-таки эпидемия суицида, но чтобы в таком количестве…

– Да брось ты, Виктор, какая еще эпидемия?!

– Согласен, не всегда это заканчивается смертью, но попыток-то, попыток сколько! Мне повезло, к Малышевой пришла девушка-психолог; когда она узнала, кто я и с чем туда явился, она достала свою папочку и показала мне цифры… Нет, ты можешь мне верить, можешь не верить, но в наше время столько не травилось и вены себе не резало… Да я вообще не могу припомнить, чтобы в нашей школе или во дворе кто-то из моих ровесников пытался покончить с собой. Я понимаю, конечно, время было другое, и все такое прочее, можно еще объяснить как-то курение и даже вино, но только не добровольный уход из жизни. Это как же нужно отчаяться, чтобы решиться выброситься из окна или проглотить ртуть, к примеру… Мы вот тут ловим взрослых преступников, сволочей, для которых лишить человека жизни все равно что прихлопнуть муху, а вокруг, оказывается, столько несчастных детей… Буквально три дня тому назад, в понедельник, на кладбище повесился тринадцатилетний мальчик. Накинул на шею петлю, обвязал концом веревки могильный крест, первый попавшийся, заметь, и присел так тихонько на колени… Ты понимаешь, о чем это говорит? То есть он же мог встать, это же не выбитая из-под ног хрестоматийная табуретка, но не встал, а предпочел уйти из жизни.

– А причина?

– Несчастная любовь. У него в кармане и записку нашли: мол, из-за такой-то все… И фамилия девочки, тоже, кстати, одноклассницы…

– А почему ТОЖЕ? Ты хочешь сказать, что Голубева отравилась из-за одноклассника? Откуда эти сведения?

– Ниоткуда. Это мое предположение, да еще стечение обстоятельств. Все-таки они погибли в одно и то же утро. Я, между прочим, даже могу предположить УБИЙСТВО Голубевой… У меня к тебе просьба: постарайся, когда будешь заниматься Льдовым, узнать как можно больше о Голубевой. Чую сердцем, что-то здесь не так… И мать ее слишком уж спокойна…

– Мог бы и не предупреждать. Больше того, я и сам думал о том, что эти две смерти могут быть связаны. И про записку Голубевой я тоже думал, она наверняка существует. Но тогда давай договоримся, что ты будешь держать меня в курсе голубевского дела…

– Да какое там дело! Родители словно воды в рот набрали… Похоже, они восприняли смерть дочери как данность и не собираются заниматься разбирательством и поиском виновного или виновных… А ведь та девушка-психолог познакомила меня вчера с еще одной историей, и она потрясла меня не меньше этих двух, хотя и не закончилась смертью… Но об этом я расскажу тебе при встрече или даже после того, как сам поговорю с девочкой, с которой все это и произошло… Ну да ладно, Женя, работай, надеюсь, что общими усилиями нам удастся найти убийцу Льдова… Ты не знаешь, кстати, кто производил его вскрытие – Чайкин или Тришкин?

– Я могу спросить у Нади.

– Надя… Понятно. Когда на свадьбу-то пригласишь?

– Мы запланировали через месяц, так что готовьтесь там с Сазоновым…

Крымов положил трубку, когда в кабинете, словно из воздуха, возникла Щукина. Улыбаясь, она подошла к нему и ласково потрепала ладонями по щекам; она вела себя так, словно заранее знала, что ей здесь и с этим мужчиной позволено все. Она, казалось, упивалась своей властью над ним, и Крымов, еще не привыкший к такому фамильярно-собственническому отношению, замешенному на желании невесты во что бы то ни стало удивить, потрясти его, стерпел и это. Больше того, он поймал себя на том, что такое грубоватое поведение Нади ему даже нравится, оно возбуждает его. Крымов не узнавал самого себя.

– С кем ты говорил?

– С Корниловым. Ты не знаешь, кто вскрывал Льдова?

– Я все знаю. Кроме того, могу тебя порадовать – кажется, мой бывший муженек завел себе женщину… – Она искренне радовалась, поскольку Чайкин, который тяжело переживал их разрыв, должен был (по прогнозам близких друзей) снова запить. Но не запил, а напротив – решил начать новую жизнь. – А ты все сохнешь по Земцовой? – ни с того ни с сего вдруг спросила она, и Крымов уловил в ее голосе злые и обидные для обоих нотки.

– Сохну, ты же знаешь, – ответил он ей в тон и, поймав ее руку, больно прикусил ее, отчего Надя вскрикнула. – Больно?

– Хорошо, – уже более миролюбиво прошептала она, целуя его, – я больше не буду. Мир?

– Мир. Как тебе показалась Льдова?

– Красивая, но жутко несчастная женщина. Ведь Вадим был, кажется, ее единственным сыном?

Крымов вспомнил свое первое впечатление от Вероники Льдовой: изящная шатенка в синем облегающем костюме, подчеркивающем стройную фигуру, бледное узкое лицо, огромные карие глаза и почти белые губы. Ей от силы тридцать пять лет, а выглядит и того моложе. Она говорила с Крымовым просто, с неизменно спокойным выражением лица, как говорят люди, понимающие, что дело все равно безнадежно, но попытка – не пытка… Она достала деньги, выгрузила толстые пачки денег на стол и уложилась всего в несколько фраз, попросив найти убийцу ее единственного сына, Вадима. Неторопливыми и несуетливыми движениями придвинула к себе предложенные Крымовым лист бумаги и ручку и записала свои координаты, список фамилий тех, с кем был дружен или недружен Вадим, а также возможные причины его убийства, первой из которых была ЗАВИСТЬ.

– А чему завидовали его сверстники? – спросил ее Крымов.

– Да всему. – Она равнодушно махнула рукой. – Абсолютно всему. Начиная с его внешности, ведь он развивался куда быстрее остальных, вон как вымахал за последние три года, превратился в настоящего мужчину. Девочкам нравился, они прямо-таки вешались ему на шею.

– А кто конкретно?

– Понятия не имею. Меня это никогда не интересовало. Нас с мужем волновала его учеба и возможность в дальнейшем перевода его в гуманитарный лицей, где работает моя тетка. Мы так и планировали… Уверена, что, когда вы начнете работать, встречаться с его друзьями-приятелями и учителями, вам непременно начнут говорить о нем гадости. Постарайтесь абстрагироваться от этого и просто ищите убийцу. А причина всплывет сама собой. Не думаю, что она денежного характера…

Именно эта фраза показалась Крымову странной, ведь среди причин, которые она указала, действительно было много чего – за исключением денег. Ревность, зависть, личная неприязнь, месть…

– А почему вы думаете, что она, как вы говорите, не денежного характера?

– Да потому, что эта причина была бы производной от зависти, поскольку у Вадима было все, что он хотел, и вдобавок – несчитанные карманные деньги, которые и могли вызвать эту зависть. Вадим никогда бы никого не шантажировал, не вымогал денег, потому что их у него было достаточно. Вы не смотрите, что я принесла вам сегодня так мало, дело в том, что у нас много наличных ушло на похороны, а остальное все вложено в фирму, муж у меня занимается компьютерами… Если потребуется, мы заплатим вам еще…

Она почти не смотрела на него, взгляд ее был рассеянным и скользил так, словно суть разговора была ей не особенно интересна. Крымов подумал, что она приняла какой-то наркотик. А почему бы и нет?

– Крымов, проснись. – Щукина теребила теперь его за уши, отчего они становились ярко-красными. – Ты о чем-то задумался?

– А ты не знаешь, что это за мужик приходил к Земцовой? Какое-нибудь новое дело? Но если так, почему я не в курсе?.. – Он спросил это скорее по инерции, чем для того, чтобы позлить ревнивую Щукину. С ним это иногда бывало: он обращался к ней, как к прежней Щукиной, своей секретарше, нисколько не задумываясь о последствиях, связанных с их нынешними отношениями.

Но на этот раз даже Щукина не сообразила, что Крымову были интересны, конечно, не деньги, которые он мог бы получить от нового клиента, а сам факт появления в агентстве незнакомого мужчины, который пришел именно к Земцовой. Ведь Юля любит его, Крымова, это аксиома, тогда в чем же дело? Он так ясно вдруг это осознал, что нашел в себе смелость подивиться собственному эгоизму.

– Игорь сказал, что этот мужчина собирается поручить нам проследить за его молодой женой…

Слово «молодой» сорвалось с языка Щукиной случайно, скорее всего потому, что обычно следят именно за молодыми женами. Но именно это слово и успокоило начавшего уже волноваться Крымова: клиент женат, и это прекрасно.

– Кофейку? – попыталась угадать сиюминутное желание Крымова Надя и даже состроила лисью ухмылочку, чтобы только доставить ему удовольствие. Что и говорить, она любила и умела угождать, пожалуй, только ему, Крымову… Жаль только, что Земцова этого сейчас не видит.