© Анна Бойко, 2020

ISBN 978-5-0051-0466-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бездушный

Вьюга который день самозабвенно выпевала в печной трубе. Снег, а может мелкие льдинки, неутомимо стучали в слюдяное окошко. Даже рассвет в последнюю седмицу наступал как-то неуверенно, словно не до конца. Мир снаружи ненадолго светлел и вновь погружался в сумерки.

Поленница в сенях день ото дня неудержимо таяла. Дорожку до сарая завалило почти по пояс, в лес соваться нечего было и думать. Ветер беспрепятственно проникал в щели, нес с собой лютую стужу и прозрачный намек на скорый конец.

– Мышка в сене прошуршала,

Мышка зернышко украла.

Кот со стога наблюдал,

Но пока не нападал… – рассеянно пробормотала Анири, в который раз перебирая содержимое полок и ларей.

Одинокая несушка хохлилась на насесте. Остальные три пошли на супы еще осенью, до того, как умерла надежда, что дед поправится. Сухари давно закончились, вся крупа помещалась в жмене. Муки в жбане осталось на самом донышке. Хватит на пару небольших лепешек.

Распяленная на правилке в углу шкурка напоминала об удаче – чудом добытом неделю назад зайце. Ставить силки Анири так толком и не научилась. Длинноухие с удовольствием объедали приносимые ею осиновые ветки, но ловушки неизменно обходили стороной.

Сало она расходовала экономно. Пожалуй, только его да соли в избе оставалось с избытком. Долго ли протянешь на таком рационе? Крошечная лампадка под образом Вездесущего то и дело мигала. Жира для нее хватит на седмицу, от силы на две.

Никакого выбора. Ну, то есть как никакого? Выбор есть всегда. Можно медленно умирать от голода в избушке. Можно податься в лес и там замерзнуть до смерти. Анири пока не решила, какой вариант менее предпочтителен.

Мышка хвостиком махнула,

И краюшку вниз спихнула.

Кот со шкафа наблюдал,

Но пока не нападал.

Она побарабанила пальцами по тщательно выскобленному столу. Есть еще третий путь. Вероятно, ведущий к смерти быстрее двух первых. Или нет.

Накинув платок, она решительно, чтобы не задуматься ненароком, прошла в сени и распахнула дверь. Некоторое время смотрела, не замечая секущего лицо снега и холода. Мужчина стоял на коленях буквально в пяти шагах от входа. В исподней рубахе грубого полотна и таких же портах, босой, с непокрытой головой. Почти до пояса занесенный снегом, неподвижный, словно статуя. На белом лице жили только глаза.

– Добровольно я оказываю тебе помощь. Зайди, приглашенный.

Анири отступила в избяное тепло, в зыбкий, неяркий свет. Замерзающий в сугробе сумел подняться не с первой попытки, и даже не со второй. Словно пьяный, он по замысловатой траектории вписался в дверь и с костяным стуком рухнул на пол возле лавки.

Брезгливо переступив через гостя, Анири взялась за ухват, с натугой вытащила из печи чугунок с настоянными в кипятке травами. Плеснула в глиняную кружку, поставила на пол возле его лица. Стащила с полатей стеганное одеяло, накинула на скорчившееся тело.

– Чем пригла-шенный отпла-тит пригла-сившей? – истово клацая зубами, невнятно произнес положенное гость.

– Отведешь меня к Башне.

Кажется, он удивился. Если бездушные способны удивляться.

– За-чем?

– Еды почти не осталось, а я не добытчик.

– Не до-быт-чик, – повторил он, словно пробуя слова на вкус. – отведу… тебя… к Башне.

Обещание ли это было, или бездумно повторенные слова, Анири не поняла.

– —

Пить самостоятельно он не мог. Руки не слушались, пепельно-русая голова бессильно приникла к доскам пола. Дед рассказывал, что в лютый холод бездушным время от времени требуется отдых в тепле. Не настолько частый, как обычным людям, но хотя бы раз в пару седмиц. Да и зимней одеждой гончие обычно не пренебрегают.

Видать, этот упустил время, слишком увлекся погоней, долго пробыл в лесу, а потом, когда силы оказались на исходе, случилось что-то, лишившее его почти всей одежды, оружия, снаряжения. И вот такой, изнуренный, раздетый и ограбленный, еще сутки он простоял на коленях возле негостеприимно закрытой двери. Пересиливая страх и отвращение, она поднесла кружку к обветренным губам гостя. Тонкий ручеек золотистого отвара побежал по мертвенно-бледной небритой щеке.

Посреди ночи начался бред. Добровольно приглашенный стонал, метался, звал кого-то неведомого. Анири, сидя столбиком на печи, обхватив плечи руками, вслушивалась в бессвязное бормотание и хрипы.

То, что она знала о бездушных, крутилось в голове, заставляя все ее существо то леденеть от ужаса перед собственной дуростью и безрассудством, то робко надеяться на чудо.

Дед стоял перед глазами, как живой. Надтреснутый старческий голос звучал в ушах:

– Бездушные, они не люди вовсе. Так… гончие отмороженные. Боли не чувствуют, холода тоже. Усталость их почти не берет. Рыщут по лесам днем и ночью, в жару, стужу и в ненастье. Выслеживают тех, кто охотится без разрешения, не по королевской милости. Гонят провинившегося, ровно зверя дикого, пока не настигнут. Если нет у тебя перстня особого, вот такого, – не повезло, живым не уйдешь. Женщина ты, мужчина, али ребенок.

– Неужто никого не щадят? – обмирая от сладкого ужаса, переспрашивает маленькая Анири.

Всё ей, дурочке, казалось, что бездушные – сказочное зло, придуманное дедушкой специально, чтобы пугать внучку. Казалось, до тех пор, пока сказка не пришла к ней под дверь.

Вкусный дым от трубочки поднимается вверх, тает в густой, темно-лиловой в сумерках листве. Дед отвечает спокойно, почти равнодушно, будто сам не верит в то, что говорит:

– Люди бают, случалось такое. Ежели человек забивает зверя ради прокорма или из милосердия, бездушные могут отпустить.

– Как же они узнают, ради прокорма или ради забавы?

– Говорят, отмороженные видят человека насквозь.

– Деда, а отчего они такие?

– От учебы в храме особом, что построен незнамо кем высоко в горах. Берут туды не каждого. Но коли уж отобрали пацаненка, быть ему бездушным. Семь лет проведет, не покидая храмовых стен, а выйдет не человек уже, мертвец сущий. Белокожий, с глазами мертвыми, холодный сердцем и разумом. Родных не признает. И люди для него с этих пор станут, что грязь под ногами.

– Что ж они, только друг с дружкой балакают?

– Если для дела нужно. А так молчат в основном.

– И никогда-никогда с живым человеком не заговорят?

– Только если перстень показать требуют. Или бездушный в помощи нуждается.

– И что, помогает им народ?

– Чаще нет, чем да. Никогда ведь не знаешь, чего от нелюдей ждать. Может, наградит за подмогу, а может живота лишит. Есть, правда, один секрет… говорят, он в бездушном человека пробуждает. Ненадолго, правда. Впрочем, так ли это – утверждать не возьмусь, сам не пробовал.

– Какой секрет, дедушка?

– На просьбу бездушного человек должен ответить, что соглашается помочь ДОБРОВОЛЬНО. Тогда гончий предложит отплатить за услугу. И оставит благодетеля в живых.

– —

Гость застонал как-то особенно жалобно, всхлипнул и затих. Этого еще не хватало! Анири навострила уши. Не понимая до конца, что ею движет, опасение за собственную жизнь или сострадание, соскользнула с печи, осторожно приблизилась, присела на корточки. Все-таки он дышал. Правда редко, тяжело, с присвистом, каждый вдох – как последний.

Помянув в который раз нехорошим словом собственную глупость, она осторожно потянула край одеяла. Мгновение – стальные пальцы сжали запястье, обманчиво-беспомощное тело метнулось взведенной пружиной и прижало Анири к полу. Она слабо пискнула и забилась.

– Сдурела девка? – вполне мирно поинтересовался сильно простуженный мужской голос над самым ухом. – Со смертью играешь?

– За что?! Я согреть тебя хотела. Пусти!

Хватка ослабла, напряженное тело мгновенно обмякло, сделалось невозможно тяжелым.

– Вездесущий… – Анири попыталась из-под него выбраться, но не тут-то было. Мужчина повернулся набок, сгреб ее в объятия и приказал чуть насмешливо (или ей показалось?):

– Хотела, так грей.

Она запоздало удивилась – оказывается, бездушный умеет разговаривать как обычный человек, не только ходульными ритуальными фразами. Понемногу успокоившись, рискнула чуть пошевелиться. Мужчина тотчас ослабил хватку, давая ей свободу. Анири повернулась к нему лицом, робко обняла, погладила по спине, как маленького.

Долго лежала без сна, сторожко прислушиваясь к каждому звуку. Холод понемногу отступал, бездушного больше не трясло, словно осиновый лист на ветру. Дыхание стало размеренным и беззвучным. Голова Анири удобно пристроилась на сгибе его локтя. Отчего-то сделалось защищенно и по-домашнему уютно, заклонило в сон.

– —

…Ее будто что-то толкнуло. Распахнув глаза, Анири некоторое время вспоминала, почему вместо уютной печки очутилась на жестком, холодном полу. В горле пересохло, неприкрытый одеялом бок промерз, затекла от неудобной позы спина. За окном занимался тусклый рассвет, вчерашний вечер казался спросонья дурным сном. Она украдкой повела рукой по шершавым доскам. Никого. Мгновенно и остро почуяла непонятную, висящую в воздухе туманной взвесью угрозу, поспешно села и обернулась.

Наклонив голову набок, словно волк или озадаченный дворовый пес, бездушный замер подле правилки со злосчастной заячьей шкуркой. Девушка мгновенно, рывком, осознала, что жить ей осталось совсем недолго. Покрывшись холодным потом, подхватилась с пола.

– Это не… нет! У меня есть разрешение!

Перстень провалился куда-то в складки кармана, она никак не могла его нащупать. Наконец, выхватила широкий, тяжеленький ободок, сунула под нос отмороженному:

– Вот!

Он внимательно рассмотрел безделушку и словно бы даже обнюхал. Произнес уверенно:

– Не твое.

– Моего деда, но его больше нет в живых!

– Не твое, – с нажимом повторил бездушный.

– Ты не тронешь спасшего тебя добровольно!

– Что за сказки? – кажется, он вновь удивился. – В уплату я исполню, если смогу и захочу, желание спасшего. Желанием может стать жизнь. А может и не стать. Как в твоем случае.

Ноги онемели от страха. Прислонившись к теплому печному боку, она жалобно и беспомощно прошептала:

– Ты меня убьешь?

– Вряд ли, – равнодушно качнул он головой и, отодвинув ее с дороги словно лавку или сундук, направился к ближайшей полке.

По-прежнему не в силах пошевелиться, Анири наблюдала за гончей великого короля. Бездушный кружил по горнице мягко и беззвучно, напоминая теперь не пса, а большую рысь. Крышки и дверцы открывались и закрывались, занавеси отдергивались, ящики выдвигались.

Обыск продолжался недолго. Скоро гость остановился напротив хозяйки и подвел итог:

– Не убью. Ты охотилась по необходимости.

– Дед говорил, вы людей насквозь видите, чего ж ты по ларям полез? – не удержалась Анири. Пережитый страх разозлил, сделал ее колючей, словно терновник.

– Видим. Если нужно, – после паузы, смерив ее изучающим взглядом, уронил бездушный.

– А сейчас не нужно?

– Нет.

– А вдруг у меня весь погреб репой забит? Или, скажем, картошкой?

– Нет у тебя погреба. И еды нет. Когда выходим?

Понятия «бездушный-губитель» и «бездушный-спаситель», «бездушный-при-смерти» и «бездушный-готов-убивать» сменяли друг друга слишком быстро. Девушка помотала головой, как будто мысли от этого могли прийти в порядок.

– А с тобой… все нормально? Кажется, ночью Вездесущий заглядывал к нам в окно…

– Бездушные не болеют, – губы гостя искривила желчная усмешка. – А Вездесущий не придет за мной никогда.

Анири чуть не сморозила глупость, но удержалась в последний момент. Бездушный не мнит себя бессмертным. Просто Вездесущий приходит только за теми, у кого есть душа. Смутившись, девушка зачастила:

– Мне собраться надо, курицу забить и приготовить. Лепешки испечь. Чего добру пропадать? И… – она запнулась, вопросительно глянула на его порты и рубаху, – наверно, стоит подобрать тебе одежду?

– А есть из чего?

Она нервно кивнула, судорожно сжимая в кулачке бесполезный перстень.

– —

Ружье бездушный не взял, зато долго и придирчиво выбирал кухонный нож и топорик. В дедовых штанах и куртке он выглядел почти человеком. Почти. Только кожа слишком бледная, волосы серые… или седые? Да взгляд, какого не бывает у обычных людей.

Вздохнув украдкой, она поправила капюшон, закинула на спину торбу со скудными припасами, одеждой и прочими нужностями. Привычно с натугой повернула притолочный запор (обычный еноты навострились открывать). Добыла из сараюшки снегоступы. Свои и деда.

Шагать по лесу в молчании было… неприятно. Бездушный не предложил забрать вещи, шел налегке, быстро, уверенно выбирая направление, не снижая скорости даже когда попадались препятствия. Одним плавным движением нырял под поваленный ствол или перекатывался через него поверху. Анири так не умела, поэтому то и дело отставала. Провожатый не оборачивался, но всегда точно знал, когда остановиться и подождать.

Вопросы теснились в голове, но заводить беседу с бездушным, который едва тебя не приговорил, не очень-то хотелось. Все-таки ближе к обеду она не выдержала:

– Почему ты оказался там, возле моего дома, совсем без ничего?

– Почему без ничего? В штанах и рубахе.

Лица не видно, спокойный голос, ни намека на эмоции.

– Тебя… ограбили?

Бездушный кашлянул как-то очень по-человечески.

– В каком-то смысле. Ограбил. Шатун. При попытке спасти его от браконьеров.

– А браконьеры, что с ними сталось? Они… мертвы?

Бездушный пропустил вопрос мимо ушей. Некоторое время шли молча, затем любопытство вновь взяло вверх над эмоциями.

– Как твое имя? – спросила Анири, пристально рассматривая маячившую впереди широкую спину в дедовой куртке.

Он замедлился на неуловимое мгновение, словно споткнулся не споткнувшись. Бросил отрывисто:

– Зачем тебе?

– Не могу же я называть тебя «бездушный»?

– Почему? Можешь. Бездушным, гончей короля, отморозком, нежитью, мертвяком. Все так делают.

– Это… это неправильно.

Он безразлично пожал плечами.

– Как скажешь. Тогда пусть будет Див.

– Но тебя зовут иначе?

Пауза. Почти незаметная.

– Помолчи, ладно? Мне надо слышать дорогу.

– —

Несмотря на передышку днем, путь через бурелом вконец вымотал непривычную к долгим пешим прогулкам Анири. В сумерках, когда они вышли на лишенную деревьев, продуваемую ветрами просеку, она едва не падала от усталости. Снег здесь казался неглубоким. Ремешки снегоступов натирали щиколотки, и девушка решила избавиться от неудобного снаряжения хотя бы на время. Идти сразу стало легче.

Снег скоро сменился льдом, и стало понятно, что просека – вовсе не просека, а промерзшее на солидную глубину, а то и до дна, русло ручья или небольшой реки.

Анири не заметила, когда отклонилась от ровной цепочки следов бездушного. Залюбовалась на нависшие над головой заснеженные ветви ивы, расслабилась. Беспечность, как известно, наказуема. «Безопасный» лед вдруг мягко подался под ногой и провалился. Темная, обжигающе-холодная вода хлынула в сапог.

В теории Анири знала, что со льдом шутки плохи, и от полыньи нужно медленно отползать, распластавшись и заняв собой как можно большую площадь. На практике вышло иначе – тело, не советуясь с разумом, пошло на поводу у инстинктов. Коротко вскрикнув, девушка уцепилась за красоту, которой только что любовалась, и рывком выдернула ступню из небольшой полыньи.

– Не шевелись!

Бездушный с безопасного расстояния изучил место происшествия. Осторожно подобрался, протянул руку. Вывел перепуганную спутницу на пологий, засыпанный снегом почти по колено берег и принялся деловито выламывать сушняк из ближайшей ели. Сложил костер и занялся лежаками.

– Не видишь дорогу – иди след в след. Разве дед тебя не учил? – произнес как всегда ровно, без тени раздражения.

Анири независимо дернула плечом. От пережитого и от холода ее колотил озноб. Гончий накинул на лежак одеяло, обернулся и буркнул:

– Что стоишь? Отходились на сегодня. Разувайся и сушись.