Глава 7

«Надо устроиться на работу, – подумала Ирина. – В офис. Теперь надо деньги зарабатывать».

Но, говоря себе это, она понимала, что кривит душой. Никакие особенные деньги ей были не нужны – зачем, одной-то? Во всяком случае, ей не нужны были деньги большие, чем те, которые она и так могла заработать привычным домашним трудом над переводами.

Поэтому желание устроиться на работу в офис определялось, конечно, одним лишь малодушием и боязнью ежедневного одиночества. Да, по правде говоря, и не было у нее такого желания…

Вместо всех желаний у нее в душе было лишь смятение. Оно было таким сильным, что гудело в груди, как снежная буря. Ничего подобного не было, ни когда она увидела мужа, целующего светловолосую девочку Катю, ни когда, ничего Ирине не объясняя, он закрыл за собой дверь квартиры.

Смятение началось в тот вечер, когда она услышала стеклянный лиственный шелест под ногами идущего рядом с нею человека, почувствовала, как вздрагивает его рука у нее на плече, и поняла, что в ее жизнь вошло что-то совершенно непреложное, от нее самой не зависящее.

Ирине ни одной минуты не казалось, что это любовь. Она знала, что такое любовь, потому что любила Игоря, и хотя это чувство к нему сменилось теперь едва ли не ненавистью, забыть, какое оно, было все-таки невозможно.

А теперь… Теперь в душе у нее гудело только смятение, это она понимала. Но вместе с гулом смятения стоял в ее душе гул счастья, и понять, что это, почему так, – она не могла.

Она не обманула Глеба, когда сказала, что живет в подвешенном состоянии. Прежде ей казалось, что счастье – это нечто определенное, теперь же счастье было, а определенности между тем не было совсем; в этом она и хотела разобраться.

Но разобраться в этом без разговора с Игорем было невозможно. Легко было сказать: «Поступай на свое усмотрение», – и гордо не выйти за ним в прихожую, чтобы он не подумал, будто она хочет его удержать. Но что делать теперь, когда дни идут за днями, смятение не проходит, и счастье не проходит, а его нет как нет, и определенности нет тоже?..

Можно было, конечно, просто позвонить мужу в офис или на мобильный. Но что-то мешало ей это сделать. Да не «что-то» – Ирина со смущенным изумлением поняла, что ей мешают слова, которые произнес этот дальнозоркий мальчик: «Я не могу говорить с вами по «аське». Она сразу поняла, что он хочет сказать этими словами, она вообще понимала все, что он хотел сказать. Даже когда он говорил сбивчиво и непонятно, все равно – это как будто бы сама она говорила себе, его голос звучал у нее внутри отчетливее, чем собственный.

И она тоже не могла говорить с мужем, не видя перед собою его глаза. Не потому что ей хотелось пристыдить его, а потому что без этого невозможно было бы понять, что происходит с ним сейчас и что будет дальше, а значит, и разговор был бы не нужен.

Игорев офис находился рядом с Белым домом, на Дружинниковской улице. Это было респектабельно и престижно, но каждый раз, когда Ирина бывала у мужа на работе, она удивлялась, как такое может быть, чтобы в самом центре Москвы, в пяти минутах ходьбы от резиденции правительства, район выглядел так, словно его облюбовали для житья люмпены. К тому же она ведь обычно заходила к мужу на работу вечерами, если они собирались в театр или в ресторан, поэтому впечатление мрачноватой угрозы, которой дышали запутанные дворы, и темные закоулки между домами, и лица людей в этих дворах и закоулках, – только усиливалось.

Таким оно было и сейчас, это впечатление. Ирина шла по Дружинниковской, сумерки сгущались с каждым ее шагом, улица была пустынна, хотя в двух шагах отсюда, у метро и у Киноцентра с его рестораном и казино, кипела жизнь.

«Как в Барселоне, – вдруг подумала она. – Ну да, точно! Как в Баррио Чино».

Барселона вспомнилась некстати – туда они ездили с Игорем прошлым летом, и теперь получалось, что это было их последнее путешествие вдвоем. Город, наполненный домами Гауди и, главное, его духом, понравился Ирине необыкновенно, а Игорю не очень: он сказал, что необыкновенность барселонской архитектуры – это и не необыкновенность вовсе, а просто нарочитость, и что он от этой нарочитости устал. Ирина не обиделась – глупо было бы обижаться на то, что у них с мужем не совпали взгляды на барселонскую архитектуру. И то, что он не захотел идти с нею на «Волшебную флейту» в театр «Лисео», не обидело тоже. Пока она слушала оперу, Игорь собирался заказать столик в маленьком ресторанчике «Каза Леопольдо», в пяти минутах ходьбы от театра. Он предложил встретить ее после спектакля, но Ирина сказала, что дойдет до ресторанчика сама – с удовольствием прогуляется по вечернему городу.

Вообще-то она даже обрадовалась потихоньку, что муж не пошел с нею. Музыка, которую она слушала в зале, никогда не утихала у нее внутри сразу – звучала лучшими нотами, переговаривалась голосами скрипок и виолончелей, звенела короткими ударами литавр… И ей в самом деле нужны были хотя бы пять минут одиночества после музыки. Не для того чтобы прогуляться, а чтобы утихли только ей принадлежащие звуки, и она смогла бы спокойно разговаривать с мужем.

Прислушиваясь к разнозвучным музыкальным голосам, Ирина шла от «Лисео» к улице Сант-Рафаэль. Это в самом деле оказалось совсем близко, а строение барселонских улиц было линейным, очень простым, заблудиться в этом городе было почти невозможно. Ирина шла себе и шла, а когда звуки у нее внутри наконец утихли и она огляделась, то с удивлением увидела, что находится в каких-то зловещих трущобах. Справа виднелась то ли гигантская стройка, то ли просто пустырь, заваленный строительными обломками, слева лепились какие-то хибарки… Да и вся улица – табличка с надписью Сант-Рафаэль, которую Ирина разглядела на одном из домов, подтверждала, что идет она правильно, – выглядела пугающе. У исписанных граффити серых стен кучками стояли подозрительные типы азиатской наружности, на углу о чем-то громко спорили две ярко раскрашенные женщины, явно проститутки, и видно было, что спор вот-вот перейдет в драку…

Один из азиатов, молодой, с лихорадочным наркотическим блеском в глазах, что-то спросил у Ирины – не по-испански, а на непонятном языке; она испуганно отшатнулась.

«Что же делать? – мелькнуло у нее в голове. – Да они же меня сейчас зарежут или в лучшем случае изнасилуют! И зачем отказалась, чтобы Игорь возле театра встретил?!»

И тут, стоило ей только подумать об Игоре, он появился из-за угла – из-за того самого, возле которого ругались проститутки, – и пошел ей навстречу по улице.

Глядя на мужа прямо, без помех, Ирина видела, как стремительно он идет. Старшая из проституток крикнула ему что-то резкое и, наверное, бранное, младшая взяла его за рукав пиджака. Он коротко повел плечом, окинул обеих одним быстрым взглядом, что-то сказал им по-испански, и они как по команде отпрянули от него. Таким же мгновенным взглядом он окинул азиата, который, лениво отделившись от размалеванной стены, вразвалочку направился к нему. И азиат остановился в полушаге, как будто наткнулся на невидимую, но крепкую преграду.

– Игорь, я здесь! – закричала Ирина, опрометью бросаясь ему навстречу. – Я, кажется, заблудилась!

– Не заблудилась, все в порядке. – Он взял ее под руку и успокаивающе прижал ее локоть своим. – Просто тут, видно, райончик тот еще. Я и не знал. В ресторан-то на такси приехал, ну, а потом покурить вышел – мама дорогая! Вон какие кадры вокруг.

Он кивнул на азиатов, которые провожали их мрачными, исподлобья, взглядами.

– Как-то они на испанцев не очень похожи, – опасливо заметила Ирина.

Игорь улыбнулся.

– С чего им на испанцев быть похожими? Это пакистанцы. Говорю же, тот еще райончик. Но ресторан хороший, тебе понравится. Он там, за углом.

Ресторан в самом деле оказался из тех, которые Ирина больше всего любила. В Москве таких не было, так что за границей она никогда не упускала случая в них побывать. Чувствовалось, что здешние посетители – это богема, но не маргинальная и не пафосная, а самая настоящая интеллигентная европейская богема. Это было понятно по нарядам дам, продуманным и необычным, но без показной роскоши, и по непринужденной, но без унылого однообразия простоте, с которой были одеты мужчины, и по разговорам, которых Ирина не понимала, но тон которых, живой, добросердечный, чувствовала безошибочно. И по рисункам на керамических плитках, которыми был отделан зал – особенно хороши были изображенные на них сценки корриды и фламенко, – и по тому, как, балансируя пирамидами тарелок, сновали по этому уютному залу официанты, и по широкой улыбке шеф-повара – он подошел к столику, за которым сидели, наверное, постоянные посетители, и Игорь, прислушавшись к его с ними разговору, сказал, что повар работает в этом ресторане пятьдесят лет…

Это чувствовалось по всей здешней атмосфере – доброжелательной, веселой, утонченной.

– Здесь, наверное, еще Пикассо бывал, когда в Барселоне жил, – сказала Ирина, с интересом разглядывая зал. – Ну да, ресторан же старый. И район тоже. Баррио Чино, китайское что-то…

– Скорее всего, при Пикассо здесь то же самое было, – заметил Игорь. – Злачное место, а в нем богемный ресторан. Только вместо пакистанцев китайцы стенки подпирали.

Потом официант принес рыбу, запеченную в соли, и, разбивая сверкающую белую корку, сказал, что рыбу час назад привезли из Камбрилса, вы были в Камбрилсе, синьора, какой чудный городок, не правда ли, мы всегда покупаем рыбу там, в четыре часа дня приходят сейнеры с уловом, и пожалуйста, вот она, эта рыба…

Камбрилс вспомнился сейчас совсем уж некстати. В отличие от Барселоны, этот рыбацкий городок на побережье понравился не только Ирине, но и Игорю, они целый день гуляли по набережной, пили крепкий испанский кофе-соло под белым навесом кафе, ходили на рыбную биржу смотреть, как привозят свежий улов, и Игорь сфотографировал жену рядом с трогательным, меньше человеческого роста, бронзовым памятником рыбаку…

И что теперь было делать с этими воспоминаниями?

Сердито тряхнув головой, Ирина быстрее пошла по улице, мрачной, как Баррио Чино. Но совсем другой.

Она не была уверена, что застанет Игоря в офисе, все-таки рабочий день был уже окончен. Но он часто задерживался допоздна, и Ирина решила попытаться застать его в это время. Ей не хотелось разговаривать с ним под любопытными взглядами его подчиненных.

Она чуть не опоздала: когда подошла к дому, в котором Игорь снимал помещение под офис, он как раз выходил из подъезда. Ирина увидела его издалека – уличный фонарь стоял прямо под окнами серой сталинской высотки, – и почувствовала, что сердце у нее дрогнуло как-то совсем иначе, чем могло бы дрогнуть при виде мужа, учитывая отношения, которые связывали их в последнее время. Да, сердце, и не сердце даже, а что-то у нее внутри, необъяснимое, – дрогнуло иначе: со странным нежеланием видеть мужа, разговаривать с ним.

Вопреки этому мгновенному нежеланию, ноги несли ее вперед. Игорь обернулся и увидел жену.

– Здравствуй, – сказала Ирина, останавливаясь в шаге от него. – Хорошо, что застала тебя. Нам надо поговорить.

– Здравствуй, – помедлив, ответил он. – О чем?

– О… – Ирина растерялась. Она не знала, как назвать то, о чем собиралась поговорить с ним, и неловко пробормотала: – О наших отношениях…

Он пожал плечами.

– Какая необходимость о них говорить?

– Но… они неясные… – еще более неловко выговорила она.

– В чем неясность? – Он смотрел холодным взглядом.

– В том, что… Игорь, я не знаю, что с собой делать! – наконец с отчаянием воскликнула Ирина. – Да, практической необходимости в нашем разговоре нет, но меня воспоминания давят, душат, понимаешь? Я не знаю, как с ними быть!

Даже в неярком свете фонаря она увидела, как Игорь поморщился.

– Ира, прекрати, – сказал он. – Необходимости что-то выяснять действительно нет, ты и сама понимаешь. А все эти страшилки про душащие воспоминания… Разбирайся в этом сама. Я этого не понимаю. И, честно тебе скажу, мне это надоело. Выдумывай себе что угодно, дело твое. А меня уволь.

Он едва заметно повел плечом, как будто стряхивая нечто мешающее, вызывающее брезгливость. И в этом безотчетном жесте было что-то настолько чужое, настолько враждебное, что у Ирины потемнело в глазах.

– Да, – медленно проговорила она, – в самом деле, нечего выяснять. Что ж, с моей стороны никаких сложностей в твоей жизни больше не будет, это я могу тебе обещать. Ну, а Катя ничего сложного собой, я думаю, не представляет, – не удержавшись, добавила она. – Так что все у тебя теперь будет просто и приятно.

Игорь ничего не ответил. Его глаза были непроницаемы как алмазы. Да и что можно было ответить на этот жалкий женский попрек?

Резко повернувшись, оскользнувшись на мокром листе, Ирина пошла прочь.