ГЛАВА 7. УЛИЦА.

Взаимоотношение Жоры и улицы характерно для ребенка из благополучной семьи, то есть минимально. По сравнению с многими сверстниками, жившими в одном районе, Жора был минимально предоставлен сам себе и никогда не болтался на улице в поисках чем бы заняться, куда бы пойти. К окончанию школы он и часа не мог вспомнить такого состояния. Дел было столько, что возможность почитать, он расценивал, как отдых.

И все-таки, улица породила в сознании Гарина отношение, которое можно охарактеризовать, как враждебную среду, свойственную дикой природе, от которой надо ждать неприятностей и точнее, неприятных неожиданностей.

Как можно ждать неожиданности?

А вот тут отлично подошел девиз пионеров: «Будь готов! Всегда готов» и эта готовность была не к «защите дела коммунистической партии», как полностью звучало в девизе, а к этим самым неожиданностям, которые могли свалиться на домашнего ребенка откуда угодно.

Закон улицы, это закон природы, закон примитивной психологии одиночек, главная цель которых – выжить любой ценой, а вторая – занять место в уличной иерархии и повыше. И все, что делается, делается только ради этого. Или выжить или научиться выживать, определить свое место в этой стихии, подчинить окружающих или найти себе покровителя.

По мнению многих обитателей улицы Гарин был для них чужим. Во-первых, потому что очень редко бывал свободен. Во-вторых, потому что большинство дворовых знакомых считало его «буржуем», у которого богатые родители.

Понятие «богатства» и тем более роскоши никак не укладывалось в голове Гарина. Ну, какой он «буржуй», если в доме все работают: и папа, и мама, и дед? Не было минуты, чтобы они сидели без дела. Дед даже на пенсии, что-то делал, куда-то ездил, консультировал кого-то.

Осознать, что, несмотря на декларированное равенство, социализм всё равно не избежал расслоения общества было сложно. Ведь оно происходило не искусственно, за счет придуманной статусности различных слоев и разделения на хозяев и рабов, а в силу естественных биологических способностей людей выбирать себе работу и добиваться определенного положения исключительно благодаря своему уму и трудолюбию. Естественно, что дети в таких семьях материально получали разных благ несколько больше сверстников в семьях с меньшим доходом.

Перекос этот руководство страны старалось исправить с помощью пионерлагерей, станций юных техников и натуралистов, бесплатных кружков и секций и различной социальной поддержкой семей пролетариата, всячески искусственно принижая социальную и политическую значимость интеллигенции, к которой Гарин стал относиться по факту рождения в интеллигентной семье, тем сильнее, чем старше становился.

Внушенное правило «грабить буржуев» не обошло и Гарина. Когда он начал ходить в школу, опекать его и водить, туда и обратно за руку, было не принято. Тем более, что школа располагалась не за три-девять земель, а в соседнем дворе точно такого же сталинского дома.

Правила социального равенства всех граждан старались исполнять. Если только сами люди хотели этого и хоть что-то делали, чтобы не отставать в развитии. Однако некоторое понуждение, избыточная опека, породили встречное нежелание вообще хоть как-то стараться и чему-то учиться у довольно большой части общества. Лень – естественное состояние любого живого организма возникает, когда нет потребностей, когда нет цели, мечты.

Кроме лени Гарин увидел и такое чувство, как зависть. Для нее не нужна какая-то особенная мотивация. Достаточно однажды вдруг признать, что у кого-то есть чего-то больше, чем у тебя, что судьба к тебе благосклоннее, чем ко мне.

Завидовали, что у Жоры все есть, игрушки, мячи, книги, дорогая одежда, гараж, машина, велосипед и мопед. Никого не волновало, какими трудами это все было достигнуто.

У него есть, а у меня нет. А почему – неважно. У нас общество равноправия, а значит, если у кого-то чего больше, он обязан поделиться!

Жоре было не жалко, и он легко делился игрушками, давал покататься мопед, и не понимал, почему его душевная щедрость вызывают еще больше злобы у завистников. Мопед ему возвращали пару раз разбитым, а дедов гараж однажды попытались сжечь. Просто так. Потому что у ветерана буржуя Беккера он есть, а у слесаря Иванова, который тоже воевал – нет. У него и машины нет, но это не важно. Зато у Иванова есть классовая ненависть к буржуям. То, что инженер Беккер сам из рабочих, коммунист, пашет как «папа Карло», зарабатывает, изобретая и открывая новые способы для сбережения мостов и предотвращения аварий на железных дорогах – плевать. Кому это интересно? Вот ему государственную премию дали – гаду, еще один орден на грудь повесили! И так денег куры не клюют, а ему еще добавили.

Дед как мог, пытался объяснить Жоре, что так было всегда и везде. И если в феодализме и капитализме статус и права оберегали имущих с помощью полиции, то в равноправном социалистическом обществе такая защита была слабовата, даже закон не мог защитить талантливых неординарных людей от завистников.

Жору родные просто старались максимально изолировать, не оставляя ему свободного времени для улицы. Не безуспешно, но и не абсолютно. Гулять то он должен был, хотя бы час-два, общаться со сверстниками и другими уличными ребятами из его дома. И все равно, он считался домашним ребенком. Ему хватало ума и дальновидности, чтобы не участвовать в разных хулиганских авантюрах, порой даже останавливая других от незаконных действий. Помогало знание законов и утверждение отца: что число нераскрытых преступлений ничтожно, а самые раскрываемые – преступления малолетних хулиганов-гопников. Поэтому Жору шпана воспринимала, как чужого.

Так он был абсолютно незнаком с особым языком улицы. Не выучился курить и не пробовал пива до поступления в институт.

Жора обитал в своей персональной реальности и выдуманном обществе порядочных людей, а потому не частые прорывы в пространство реальной дворовой жизни, оказывались для него весьма болезненны. Улица и двор его дома не соответствовали описанию жизни Артура Грея из повести «Алые паруса», и как ни старался Жора соответствовать уличным требованиям – она, эта улица, его отвергала.

Он не понимал, как можно сказать и не сделать.

Не забыть, это еще можно понять и простить, а «забить», как все чаще говорили его уличные сверстники. Просто проигнорировать исполнение данного обещания, передумав. Что забить и куда – Жора не понимал. То, что слово относилось к нецензурному выражению из блатного уличного словаря, он не знал. Но понял, оно означает – безразличие к сказанному слову. С людьми, очень легко забивающими на свои обещания, он встречался все чаще и это его раздражало.

Он как-то спросил деда, как ему поступать, если он поверил обещанию человека, а тот его обманул. Драться, как в юности? Это не солидно. Как-то наказать не исполнительного человека надо обязательно, но как?

Дед подумал.

– Я тоже встречаюсь с такими людьми время от времени, – произнес он, – Это неприятное свойство национальности не имеет. Это я тебе точно скажу. Я таких людей после обмана стараюсь близко к своим делам не подпускать и из моей команды и близкого общества – исключать. Дистанцироваться. Если же мне доводилось давать этим людям характеристику, официальную или устно выражать мнение – я старался это делать объективно и свое отношение выражал тоже честно. Только учти, среди таких людей немало подлецов и весьма хитрых демагогов, которые твое отношение обязательно постараются свести к личной мести или неприязни. Понимаешь?

Жора помотал головой. Он не понимал. А дед постарался объяснить.

– Вот он тебя обманул. Ты запомнил, потом случилась ситуация, что этот человек чего-то хочет получить или кого-то в чем-то убеждает. Ты можешь предостеречь других и говоришь – не верьте ему, он обманщик. Что скажет такой человек о тебе? Что ты ему мстишь за то, что он тебя когда-то обманул, а он и не обманул совсем, но обстоятельства изменились, и он не мог, но не мог и предупредить, что не мог… в общем, такие гады способны очень хитро изворачиваться. Например, если такой деятель окажется евреем, он тебя обвинит в антисемитизме, когда ты уличишь его в необязательности.

Я предпочитаю с такими вообще не иметь никаких дел и всегда готов к их подлости. Но есть с ними способ борьбы. Знаешь какой?

Жора снова помотал головой.

– Бери с них всегда письменное обещание в дополнение к своим словам, пусть напишут, что обещают. Это выглядит иногда по идиотски, но действует безотказно.

– Как это?

– Так, он тебе говорит: я сделаю так или я имею вот это и то. Ты берешь тетрадь, ручку и кладешь перед говорящим: – напиши, я такой-то, обещаю, что сделаю вот это в такие-то сроки, а если не сделаю – то я врун и подлец. Знаешь, как это решает все проблемы? Замечательно. Правда, тебя будут считать чокнутым и занудой, но это намного меньшее зло, чем периодически нарываться на неисполнение обещанного и доверять тому, кто может обмануть.

– А он скажет – ты мне не доверяешь? Что делать?

– Так и скажи – я никому не доверяю на слово, всем доверять – доверялка испортится. Пиши, или не трепись, если писать не хочешь…

Гарин запомнил этот совет. И он не раз его выручал.

Как в случае с требованием от начальства давать разные поручения в письменном виде.

«Или дайте в письменном или я не буду делать». Главное – не бояться наживать врагов. И вообще – ничего не бояться. Как говорят где-то: «Страх съедает душу».

Гарин к окончанию института накрепко зарубил на носу, что только страх – самый главный его враг. Страх боя, страх выглядеть как-то не так, страх говорить правду и признаться в том, что чего-то не понимаешь или не знаешь. Страх быть самим собой всегда и выпадать из общественного мнения. Страх, выражающейся в дурацкой фразе: «Что обо мне подумают люди»?

Именно так он понял фразу Понтия Пилата из «Мастера и Маргариты»: «Нет большего порока на свете, чем трусость»²².

ЧАСТЬ 2. БЛАНК ГЛАВА 8. ГОЛДФИНГЕР ²³

Антон Семенович Бланк в жизни Георгия Гарина исполнил роль судьбы. Настолько важную, что крайне необходимо рассказать о нем поподробнее.

Его родители: Семен Исаакович Бланк и Фрида Аароновна Шмерлинг родились на территории нынешней Украины до революции, которую мы привыкли называть Великой Октябрьской.

И Семен и Фрида были врачами, что для их семей стало настоящим прорывом. Потому что дед Антона Семеновича по отцовской линии Исаак Бланк обшивал весь штетл (местечко) Тульчин и его окресности, а дед по материнской Аарон Шмерлинг – лечил зубы жителей штетла Гайсин, ибо получил медицинское образование и стал дантистом.

Оба штетла из Винницкой губернии. Семен и Фрида окончили винницкую гимназию с золотыми медалями немножко в разные годы, ведь Семен был на пару лет постарше Фриды.

Золотая медаль была необходимым условием для поступления любого еврейского чада в университет.

Студенты Киевского медицинского факультета Бланк и Шмерлинг окончили учебу с дипломами «лекаря с отличием» в годы революции, Семен в Февральскую, а Фрида уже после октябрьского переворота.

Им обоим повезло практически сразу уехать по распределению вглубь России и они, таким образом, избежали знакомства с паном Петлюрой и его гайдуками, которые рубили всех, кто им хоть чем-то напоминал «жидов».

Сёма и Фрида их напоминали очень сильно, но они были в это время далеко от Киева, мобилизованные врачами в Красную армию.

В передвижном санитарном госпитале армии под командованием Михаила Фрунзе они и познакомились. Там же и расписались, или как тогда говорили «записались». После войны они вернулись в родные края, поселившись в городе Станиславiв, который в конце тридцатых переименовали в Ивано-Франковск.

Всего у Фриды до войны родилось трое детей.

Старший – Соломон Бланк поступил в танковое училище, окончил в сороковом и погиб в сорок втором под Сталинградом в звании старшего лейтенанта. Средняя дочка Мара Бланк с дедом и бабкой попала под оккупацию и погибла в Аушвице (Освенциме). А вот младший сын – Антон уехал вместе с мамой Фридой сперва в Вологду, где формировался ее санитарный поезд, а затем всю войну путешествовал с нею от переднего края до Красноярска, куда Фрида сдавала выживших раненых, и обратно. Семен Бланк в это время служил главным терапевтом Свердловской области и доблестно сражался с пневмонией и дизентерией среди гражданских и военных лиц.

После войны Фрида и Семен поселились в Свердловске, где Антон закончил с отличием среднюю школу. Семен преподавал в мединституте, заведовал кафедрой инфекционных болезней, Фрида заведовала роддомом, а Антон поехал искать счастья в Москву, спрятав на груди золотую медаль и аттестат с отличием.

Он с первого раза поступил в первый мед, где на первом курсе однажды краем уха уловил, что лучше всех зарабатывают: стоматологи, гинекологи и проктологи. Две кафедры сразу сказали Антону, что вакантных мест у них нет, а вот кафедра хирургии раскрыла объятия, предупредив, что после окончания института возможно придется уехать к черту на куличики и там спасать местное население скальпелем и эфиром. Антон, переживший бомбежки еще до восьми лет, ничего не боялся. Он принял решение.

Решение непременно жениться на дочке завкафедрой госпитальной хирургии Юлии Качер. Юля, влюбленная в выразительный профиль Антона Бланка, была не против. Папа решил, что зятю после окончания института нечего делать за полярным кругом и взял к себе на кафедру ассистентом. Правда, места в аспирантуре для Антона не хватило.

Проктологией кафедра занималась постольку-поскольку, если была возможность. Антон просил передавать ему все геморрои и прочие беды «выхлопной трубы». Но нужные пациенты, даже появившись однажды, потом куда-то утекали из его рук.

Антон стал выяснять, куда же несут свои зады нужные ему люди и узнал, что в одной районной больнице некий профессор Ройтман Александр Наумович создал зародыш будущего института проктологии, собирая в команду исключительно врачей мужчин близкой ему национальности.

Вот туда-то и уходили все пациенты с геморроем разной стадии зрелости.

Антон Бланк читал повесть Валентина Катаева «Сын полка» и помнил, что для того, чтоб тебя взяли в «большую и дружную семью», «нужно командиру показаться». То есть, чтобы он с первого взгляда полюбил новенького молодого врача. Бланк не решился сразу предстать пред очи Ройтмана, а проведя предварительную разведку, он узнал, что у Ройтмана есть два обязательных требования к соискателями одно необязательное.

Во-первых, соискатель на место будущего сотрудника НИИ должен быть мужчиной, а во-вторых, знать английский язык и, третье – быть своим. Из этой обоймы у Бланка выпадал только язык, потому что идиш был не в счет, так как в команде Ройтмана иностранным не считался.

Антон нанял репетитора и год посвятил изучению английского. Это был верный ход. Придя к Ройтману, он подвергся небольшому допросу на английском, после чего профессор сказал:

– Хорошо. Стаж у тебя уже есть, язык более-менее знаешь, еще поднатаскаем… осталось научить тебя проктологии. Выбирай себе тему, но должен предупредить: мы тут на птичьих правах, потому в гастроэнтерологическом отделении ты будешь числиться терапевтом – гастроэнтерологом. А уже в свободное от работы по отделению время будешь мне ассистировать.

Ройтман любил приговаривать, уже когда его команда переезжала в новенькое, еще недостроенное здание НИИ на берегу Москва-реки, выставляя указательный палец правой руки:

– Этот палец золотой, я им институт построил!

Создав же оный институт еще в небольшой больнице, Ройтман действительно именно благодаря своему пальцу достал участок земли на краю столицы. Он даже начал строительство нового суперсовременного института, въехал лишь в один готовый корпус, но окончить его не успел, так как скоропостижно почил, то есть приказал всем своим ученикам долго жить. Ройтман оставил после себя российскую школу проктологии, свой портрет маслом кисти неизвестного художника, в тяжелой золоченой раме, и недостроенное здание института, как его называли в медицинской среде «проблем дефекации». Новым директором НИИ после Ройтмана оказался назначен его зам по науке.

Бланк, к тому времени защитивший кандидатскую диссертацию, вместе с другими своими соплеменниками был весьма грубо изгнан из института директором с редкой в проктологической среде фамилией Сидоров. Ибо тот испытывал сильные антисемитские чувства к коллегам-проктологам.

Как ни стыдно, но сие исторический факт и его надо признать. Как и то, что из-за действия этого советская проктология понесла невосполнимую утрату, откатившись в разработках и открытиях на десяток лет от западных школ, которые смотрели не на графу «национальность» в паспорте, а на знания и талант.

Бланк ушел из института с гордо поднятой головой, унося с собой: звание кандидата медицинских наук, полученного еще при жизни А.Н. Ройтмана, которое он получил за весьма серьезную научную работу по изучению запорного механизма анального отверстия, для чего истратил много километров специальной мелкозернистой высокочувствительной пленки, а также с патентом на особый унитаз со встроенной высокоскоростной кинокамерой, специально собранной на заводе «КИНАП». Уникальная камера имела широкоугольный макрообъектив, способный запечатлевать «процесс изгнания каловых масс», одновременно отмечая на пленке время для каждого этапа.

Кроме звания к.м.н.а и киноунитаза Бланк сумел умыкнуть еще и все пленки, включая не отснятые, а также портрет любимого учителя, который пылился в подвале НИИ и никому не был нужен. За унитаз совесть Антона Семеновича не грызла, ибо вся наука в СССР была общая, а значит и приборы для нее – тоже. Унитаз же с камерой никому в освобожденном от команды Ройтмана НИИ был не нужен, и его отдали Бланку с легким сердцем после списания.

Через год, после беготни по участку в районной поликлинике, кандидату меднаук Антону Семеновичу предложили занять пост заведующего терапевтическим отделением с гастроэнтерологическим уклоном в одной из крупных московских клиник.

Не имей сто рублей, а имей сто друзей, гласит народная мудрость. Бланк ее оценил в полной мере.

Изгнанные Сидоровым за пятую графу²⁴ друзья коллеги-проктологи, устроившись сами, после «исхода», как между собой называли они массовое увольнение из недостроенного НИИ, поддержали всех, кто незаслуженно пострадал от директора-антисемита.

Так Антон Семенович занял вполне достойное место руководителя отделением, давшее ему определенную свободу в выборе пациентов и непременный интерес к своей персоне у различных начальников средней руки, страдающих геморроем, но не доросших до обслуживания в кремлевской больнице.

Потрет учителя Бланк повесил на стену в своем кабинете, рядом с портретами стремительно меняющегося руководства страны. Эти смены его не сильно беспокоили, ибо начальство меняется, а геморрой вечен. Причем, не фигуральный геморрой, как синоним проблем на задницу, а вполне реальный, с багровыми кровоточащими узлами вокруг выхлопного отверстия прямой кишки.

Бланк всегда очень благожелательно встречал различных товарищей руководителей, которые не могли или не хотели пользоваться услугами кремлевской медицины.