На самбо он ходил больше года, но бросил, потому что в их зале появилась еще одна группа из восьми молодых парней и девушек, которых тренировал какой-то явный азиат.

Эти не кидали друг друга об пол, а дрались руками и ногами, нанося реальные удары с криками «кия!»… или что-то вроде. Двигались они очень быстро, словно танцуя.

В пятом классе Георгий объяснил наглым сверстникам, что он не будет делиться обеденными деньгами и бегать как собачка, выполняя поручения задиристого неформального лидера, второгодника и хулигана. Жора принародно побил злодея. За его вступилось большинство ребят из класса. Хулиган обещал Жоре отомстить в переулке, собрав свою банду.

Помог дед, забравший внука в то лето в поездки по стране. А когда Гарин вернулся в конце августа к школе, мстительный обалдуй этот вместе с бандой уже был на учете в детской комнате милиции, и все родители шугали своих чад от него, как от чумного. Из школы этого малолетнего бандита выперли в специнтернат.

Школа карате оказалось весьма редкого стиля Вадо-рю. Среди популярных школ Шото-кан и Кёкусинкай, этот смотрелся как танго или вальс среди рок-н-ролла.

Георгий несколько недель пытался совмещать занятия самбо и карате, но потом извинился перед тренером самбо и окончательно перешел в секцию Вадо-рю.

Занимаясь гитарой Жора, по требованию мамы больше внимания уделял классической и народной музыке, в конце концов, достиг такого мастерства, что на слух подбирал однажды услышанную мелодию. После мутации голоса к шестнадцати годам он обрел весьма достойный и чистый голос.

Дед просил его разучить ту или иную песню и с удовольствием ему подпевал. Так в музыкальном архиве Жоры оказалось несколько десятков довоенных и военных песен. А Рудольф Беккер почти всегда начинал плакать, благодарил и уходил в свою комнату. Жора сперва не понимал, однажды отказавшись петь, потому что деда это расстраивает. Но тот сказал:

– Пойми Жора, это мое прошлое, моя молодость, моя жизнь, и как ни ужасна война, но поверь, это была моя самая яркая пора, давшая мне заряд в жизни заниматься нужным делом, а не коптить небо. Я стараюсь сберегать то состояние и всегда чувствовать себя, как на войне. Иначе я умру от осознания бесполезности своего существования. Мы забываем плохое, но как бы ни была война ужасна, она – часть нашей жизни и в ней много ярких и чудесных моментов. Она сметает с каждого человека всю душевную шелуху. Там сразу ясно, кто друг, а кто враг. А здесь мы вынуждены лавировать и приспосабливаться.

Дед иногда просил Жору петь песни Высоцкого о войне, добавляя: «Это невероятно, как мог этот молодой человек так точно понять то время»?

Гарин не стал фанатом «блатняка», как называл песни Высоцкого отец, но военные его песни чудесным образом наложились на истории деда Рудольфа, отчего проникали в душу и вызывали слезы восторга. Это была реакция, конечно, не на музыку из трех аккордов, а на необычно глубокие стихи Владимира Высоцкого, как поэта.

В десятом классе у Гарина появилась новая любовь.

Подруга, с которой он вместе ходил в секцию – Наташа Яковлева.

С ней он в городе патрулировал район в ДНД. Им не хватало общения на тренировках, и поговорить удавалось только во время патруля в «добровольной народной дружине».

Она его к себе никогда не приглашала, он не набивался. Они даже не целовались. Иногда он брал ее за руку, отмечая характерные мозоли на костяшках, ему нравилось обнимать ее на прощание, ощущая через ткань ее жилистое тренированное тело.

Он не знал, чем она еще занимается и где работает или учится. Он видел только ее маму, иногда выходившую встречать дочь после тренировок.

Она никогда не говорила о своем отце. Он стеснялся спрашивать.

Она была старше его года на два или три, но из-за невысокого роста, веснушек и мальчишеской фигуры почти без бюста, выглядела, как его сверстница – подросток.

Гарин с нею лишился невинности.

Тот день сохранился в памяти на всю жизнь, как день негаданных чудес.

Очнулся Жорик, когда Наташа оделась и, поцеловав его в опухшие губы, простилась, напомнив, что ему надо принять душ, одеться и убрать постель, а то взрослые не поймут. Или наоборот – все поймут. А это ни к чему.

Она попрощалась, сказала, чтобы провожал, добавила, что они теперь встретятся на тренировке.

Придя в себя, Жора сделал все, как сказала подруга. Он думал о своей потерянной невинности. Теперь было чем гордиться. Но все происшедшее, им воспринималось словно чудесный сон. Стал ли он после этого мужчиной? Вероятно. То, что мировосприятие существенно изменилось – это точно.

Счастливый от воспоминания нежданного приключения он завалился на диван с любимой книгой академика и кардиохирурга Николая Амосова «Мысли и сердце».

В ожидании любимой, Георгий выполнял все задания тренера, недоумевая, что могло случиться? Наташа иногда пропускала тренировки, но почему-то именно сейчас, когда она пообещала встретиться – Жору отсутствие подруги встревожило. Так не должно было случиться. Она бы не пообещала, если бы не могла прийти. Значит, она не планировала пропустить тренировку и встречу с ним.

В раздевалке, пока он судорожно убирал в сумку кимоно, завязывал дрожащими руками шнурки, к нему подошел тренер.

– Хочешь бежать к ней? – спросил тренер, – я знаю, вы дружили.

Георгий кивнул, он не обратил внимания, что тренер сказал «дружили».

– Не ходи, – сказал тренер, – Наташа умерла. Вчера… правильнее сказать, ее убили.

В голове у Гарина зашумело, стены раздевалки стали кривиться, и слова тренера доносились до него словно через вату.

Или как под водой слышно происходящее снаружи.

– Как это? – он действительно не понимал. Не может молодая девушка взять и умереть.– Как это? Мы с ней позавчера виделись, разговаривали.

Он чуть не признался, что она была у него в гостях и чем они занимались.

– Ее убили. – повторил тренер, – Я не знаю подробности. Приходила ее мама. Наташа возвращалась вечером с работы, не дождавшись ее, мать пошла встречать и нашла мертвой в кустах в палисаднике. Кто-то ударил трубой по голове. Лицо изуродовали. Сегодня вскрытие. Не ходи. Милиция расследует это дело. Их найдут. Обязательно.

Гарин сидел в раздевалке больше часа, зажав уши руками. Он никак не мог поверить в сказанное тренером. Это не могло быть. Он не плакал. Сидел, пока за ним не пришел отец. Несколько раз заглядывал школьный сторож и уходил, убедившись, что в зале еще есть люди. О чем между собой говорили старшие?

Тренер перехватил отца и объяснил причину состояния мальчика. Мужчинам достало тактичности, чтобы понять шок подростка, переживающего первую неожиданную потерю друга.

Отец посидел рядом, потом повел его домой, по пути объясняя что-то, но Георгий его не слышал, хотя и был благодарен за участие. Голос отца звучал, как шум льющейся воды, при этом внутренняя дрожь успокаивалась.

Через два дня Жора ушел с уроков, предупредив, что едет на похороны, а не попросив отпустить. В этот момент он был в ссоре со всем миром с огромным трудом удерживаясь, чтобы не дерзить взрослым и не просить оставить его в покое.

Родители не узнали об интимной встрече сына с подругой.

Возраст его не случайно называли «нежным», и они старались, как возможно, отвлечь сына от мрачных мыслей.

Отец Гарин как-то сказал жене и деду:

– Мужчины, это выжившие мальчики. Процент суицидов среди подростков высок в любом обществе. Надо что-то делать. Чем его занять?

– Если он не поступит в институт, – сказала мама, – его займет военкомат. Я очень боюсь этого. Из Афганистана везут гробы! Об этом не сообщают в газетах, но вы сходите на кладбища – полно могил молодых солдат и офицеров! Он совсем не думает о поступлении в институт!

Георгий готовился к выпускным, сдал выпускние экзамены с одной четверкой и похвальной грамотой. Медаль получить не вышло. Он помнил, что никак не мог поставить те злополучные запятые. Отец, узнав об этом, хотел поскандалить в РОНО и пригрозить судом и экспертизой. Жорик пожал плечами:

– А смысл? У меня есть еще год в запасе, конечно, но стоит ли овчинка выделки?

И он был прав. Быстро правды не добиться, а когда ее восстановят, если восстановят, конечно – он или уже будет маршировать где-нибудь или заканчивать первый курс мединститута.

То, что остался без медали, неприятно, но общий балл пять. Это немало. Отец сказал, что в его юности, в пятидесятых, это дало бы серебряную медаль, но сейчас их отменили. Надо поступать, используя, что есть. Он – везучий. Значит, и сейчас повезет.

Самоуверенность может навредить. Хотя официально заявляется, что программа заданий вступительных экзаменов в вузы основана на программе средней школы, очевидно, что билеты собирались из самых сложных тем. То, что было элементарно в школе, на экзаменах оказалось весьма непростым.

Поступить в московский вуз не удалось, приняли в Калинине, а потом перевод в Московский. Пришлось для этого пожертвовать годом на третьем курсе.

События в стране не проходили мимо него. Он погоревал осенью восемьдесят второго, хороня Л.И. Брежнева, походил в составе ДНД в годы правления Ю.В. Андропова, недоумевал и усмехался в месяцы руководства К.У. Черненко и исполнился надежд на лучшие перемены с приходом к власти М. С. Горбачёва. Переживал в апреле-мае восемьдесят шестого, после взрыва Чернобыльской АЭС.

Интернатура в Измайловской больнице – слукчайный выбор? Одна из нескольких, он сам так решил. Там Бит кадиорлогии. Какая разница, если там тоже нужны реаниматологи?

Так он познакомился с будущим своим учителем и начальником на много лет – Марком Эмильевичем Бардиным.

Из личных достижений в саморазвитии Гарин считал важными: знание английского языка; умение постоять за себя; умение поиграть на гитаре и неплохо попеть в компании; освоение профессии врача. Вождение автомобиля, умение стрелять и знание мировой художественной культуры он достижениями не считал. Воевать он не собирался ни с кем, как и работать шофером или критиком-искусствоведом.

На выбор стать кардиологом повлияло воспоминание смерти деда на глазах всей семьи.

Бардин, выслушав рассказ Жоры о том, как умер дед, задал пару уточняющих вопросов и сказал:

– Если ты все верно описал, то я предполагаю, что твой дед передозировал сердечные гликозиды, остановка произошла из-за этого, кстати, и запустить его ты не смог именно потому, что сердце остановилось в систоле, то есть сжав левый желудочек. Адреналин тут вряд ли мог помочь, как и электрическая стимуляция. Дед получал эти препараты?

Гарин вспомнил, что в столе деда нашел коробку такого лекарства.

– Да, он пил дигоксин. Ты думаешь, что дед мог покончить с собой? – произнес Гарин.

– Нет, это уж слишком демонстративно, если, как ты говоришь, его любили и ничем не выказывали в его адрес неудовольствия… Ну, если б он посчитал себя обузой, принял бы на ночь сразу несколько таблеток и утром уже нашли бы труп. А так, за столом… нет. – Бардин строил версию, как опытный следователь. – Я думаю, или ему не объяснил лечащий врач, как правильно принимать лекарство или он перепутал, забыл. Мог он забыть?

Гарин задумался.

– Ну, ему восемьдесят девять уже было, – я его толком не видел лет пять, изредка приезжал. Он не жаловался на память.

– А кто жалуется? Даже если забывает, стараются не афишировать. – Мой отец тоже, ровесник твоего деда, никогда не жаловался и не жалуется. Он считался лучшим в Могилеве закройщиком. Однажды сослался, что зрение падать стало и всё… никому, ничего не шьёт, кроме сатиновых трусов. Для себя.

Гарин был благодарен Марку, что тот печальную тему разговора свел к шутливым воспоминаниям.

Год интернатуры пролетел, как одна неделя. Порой случалась анекдотическая ситуация.

– Ты куда? – спрашивала мама, провожая сына в ночь.

– По бабам! – отвечал он. А сам летел в отделение, когда там дежурил Марк.

Мама вздыхала.

– Фу, какой ты грубый… сказал бы, невесту выбирать…

– Не, ма, это пока рано. Мне знаешь какая нужна жена?

– И какая же? – не удержалась от иронии мама.

– Когда мне придется воевать со всем миром, она не начнет кричать, рыдать и хватать меня за руки, а встанет за спиной и будет подавать патроны.

– Сам придумал?

– Не помню, где-то вычитал, но сейчас не вспомню где.

Мама убедилась, что Жора читал дневник любовницы адмирала Колчака Анны Тимиревой, копию которого она прятала между томами БСЭ¹⁹.

Не устроившись, куда хотел, и чтобы не потерять стаж, Гарин устроился на московскую скорую, где его попытались запихнуть на восьмую бригаду²⁰, но он сослался на недостаточный опыт и попросил оставить на обычной линейной²¹.

Видя муки сына, Гарин-отец протянул ему визитку с золотой окантовкой на которой было написано:

«Бланк Антон Семенович»

генеральный директор

МП КиЛ

«Консультации и лечение»,

к.м.н. проктолог.

– И что?– в манере старого одессита спросил Георгий.

– Позвони, будет тебе работа.

– Кардиологом? – не поверил сын.

– Пока нет, – ответил отец, – но все впереди.

– Что такое МП КиЛ?

– Малое предприятие «Консультации и Лечение», – объяснил отец, – но скоро будет акционерное общество закрытого типа. Я занимаюсь переоформлением. Бланку пообещали здание бывшего НИИ, не помню чего, там тридцать тысяч квадратных метров и под малое предприятие не дают, нужна более солидная форма юрлица. А еще Бланк ждет оборудование аж на восемнадцать миллионов долларов, и хочет его сразу размещать в новом полученном здании. Это будет первая частная клиника Москвы. Я его спросил насчет тебя, он ждет на беседу.

– Протекцию мне составил?

– Не говори ерунды, я же вижу, как ты мучаешься. Что работа на колесах тебе не нравится. Я не знаю, будет ли там твоя любимая кардиология, но не исключаю, что когда-нибудь, обязательно будет. А ты тут как тут… подсуетишься.

– Закон Наполеона? «Главное ввязаться в драку, а там разберемся»? – усмехнулся Георгий.

– Не уверен насчет драки, а вот насчет пирога – точно, когда начнут делить, нужно быть поближе к столу, а то пролетит мимо рта. – Закончил разговор метафорой папа.