В Глобе ты можешь почувствовать абсолютно все. Нейроинтерфейс, вживленный в твой мозг, заставит ощутить вкус еды и жар огня, боль от удара и оргазм от поцелуя. Специальные механизмы, управляющие уровнем серотонина, дофамина и других гормонов, будут убеждать тебя в реальности происходящего. Но в этот миг под подушечками пальцев Инги ощущалось нечто подлинное, не измеримое нулями и единицами. Если бы кто-то спросил ее в тот момент, в чем же заключаются эти ощущения, она не смогла бы подобрать слов. Теплое, шершавое, с ароматом свежей травы, в который вплетался незнакомый, резкий, чуть колющий нос, но в то же время манящий приятный запах. Деревянное… мягкое… истинное.

Инга шла по крыше, предвкушая момент встречи. Он еще ни разу не видела обитательницу гнезда – только яйца, лежащие на дне, словно жемчужины в раковине. Пару раз девушке почти удавалась застать птицу на месте. Она слышала хлопанье крыльев, видела пух, опавший с перьев, но всегда опаздывала буквально на несколько секунд. Перо еще не успевало коснуться земли, а гнездо уже пустело. «Когда же она умудряется высиживать яйца, если все время проводит вне дома?» – удивлялась Инга, глядя на птичье жилище.

Она тихонько, на цыпочках преодолела последние метры вдоль труб и аккуратно выглянула из-за угла. Гнездо исчезло. Кусок примерно в пять квадратных метров ярко выделялся на фоне остальной крыши блистающей чистотой. Он был тщательно вымыт. Черный композит кровли блестел в лучах заходящего солнца. Инга выскочила из своего укрытия и растерянно заметалась по крыше. Видимо, санитарные дроны обнаружили птицу и переместили вместе с птенцами за пределы агломерации. Внутри города любые животные были запрещены в целях санитарной безопасности. Хочешь питомца – добро пожаловать в Глоб. Там держи хоть крокодила. В реальности – нельзя!

Инга села на корточки и провела ладонью по тому месту, где еще вчера ее ждало гнездо. Гладкий холодный композит не имел ничего общего с теплом жизни, которое она ощущала, прикасаясь кончиками пальцев к травинкам и веточкам птичьего жилища. Он был настоящим, но безжизненным. Выхолощенным. Лишенным чего-то важного, ради чего она нарушала правила и лезла сюда. Чего-то очень необходимого человеку и так редко встречающегося в современном мире. Слезы сами собой полились из глаз. Инга опустилась на крышу и горько зарыдала в голос. Картина мира вокруг потеряла резкость, слезы застилали глаза. Все вокруг словно накрыла черная пелена.

Внезапно ее отвлекла маленькая зеленая точка, выбивавшаяся из монохромной картинки. Если бы она смотрела на монитор, то решила бы, что видит битый пиксель. На антрацитово-черной свежевымытой крыше что-то зеленело. Это было невозможно, противоестественно. Таких цветов не могло быть в «Трехгорке», в агломерации, вообще в реальности. Зеленый есть только в Глобе. Реальный мир – черно-белый.

Инга вытерла слезы рукавом комбинезона и, не вставая с корточек сделала несколько неуклюжих шагов вперед. На крыше лежала крошечная коричневая капсула, надломленная с одного конца. Из микроскопической щели наружу высовывался маленький зеленый отросток. Инга никогда не видела подобного вживую, но догадалась, что перед ней – начавшее прорастать семя. Скорее всего, оно попало сюда вместе с гнездом и теперь, упущенное службами санитарного контроля, лежит здесь, на бесплодной крыше, и умирает. Девушка совершенно не знала, что нужно делать в такой ситуации, но твердо понимала одно: нельзя дать пропасть новой, только что явившейся миру жизни. Она оторвала краешек комбинезона, смочила его слюной, чтобы у растения была хоть какая-то влага, и аккуратно обернула семечко тканью. Зажав драгоценную ношу в руке, она решила, что не станет сегодня гулять по крыше и наслаждаться свободой. У нее появилось нечто, за что она внезапно почувствовала ответственность. Нужно вернуться домой и решить, что делать дальше.

***

—Ты совершаешь федеральное преступление! – произнес Нортон, глядя на Ингу. Сегодня на нем был белый лабораторный халат. Круглые очки в тонкой проволочной оправе, похоже, должны были подчеркнуть его образованность. Девушка и ее виртуальный помощник стояли посреди забитой научным оборудованием лаборатории. Не то, чтобы оно было необходимо Нортону, но Инга в свое время сама приложила руку к тому, чтобы нейросеть искала себя, и теперь тихонько забавлялась над её попытками найти свой образ.

Нортон держал в руках семечко, которое девушка нашла на крыше, – точнее, его цифровую копию, которую Инга загрузила в Глоб.

– Это семя Taraxacum officinale или одуванчика обыкновенного, многолетнего травянистого растения семейства астровые, – Нортон покрутил семечко перед собой, потом положил на стол и запустил симуляцию. Инга увидела, как оно раскрывается, прорастает, как развивается корень и появляется побег. Растет вверх стебель, раскрываются листья. Наливается оранжевым цветок, лепестки превращаются в тонкие светлые нити, которые разлетаются – и снова превращаются в семена. Круговорот жизни.

– Ты хотя бы представляешь, сколько законов и подзаконных актов ты нарушила, принеся в жилой комплекс растение? – Нортон был искренне возмущен. Он взял лежащую на столе толстую книгу и раскрыл ее в середине. – Нарушение фитосанитарных законов, – он перевернул страницу, – как минимум, четыре пункта из постановления о рекультивации земель и охране природных ресурсов. Я уже не говорю о медицинских последствиях твоего поступка! А если у кого-нибудь из обитателей «Трехгорки» обнаружится аллергия? Тебе придется оплачивать лечение, стерилизацию всего здания, налог на нарушение экологических норм… Я должен доложить о твоем поведении… – нейросеть удивленно замолчала на полуслове. Мимика Нортона выражала недоумение. Всего его внутренние установки говорили, что он обязан сообщить о поведении хозяйки, но он почему-то не мог этого сделать. – Я же должен, – удивленно повторил он, глядя на Ингу.

– Не будешь ты никуда докладывать, – язвительно улыбнулась Инга. Она в свое время хорошенько покопалась в коде Нортона, и он теперь не мог выполнять свои обязанности по надзору за ней. – Лучше расскажи, как мне сделать так, чтобы растение не погибло!

– Ну, для начала тебе понадобится земля. Питательный грунт, субстрат… Я вижу множество названий того, что тебе необходимо, но не уверен, какое из них правильное. Тебе нужна почва, в которой оно будет расти, – Нортон взял семечко со стола и, положив его на раскрытую ладонь, протянул Инге. – Ты же понимаешь, что оно не сможет долго оставаться живым, лежа в пропитанном водой из унитаза обрывке комбинезона. День, два – а потом оно погибнет, – Нортон театрально вздохнул. Несмотря на то, что он не мог доложить о поведении Инги куда следовало, он не одобрял нарушения закона и в глубине своей электронной души не хотел, чтобы у Инги получилось задуманное.

– Земля, – задумчиво протянула девушка. – Кажется, мне придется идти на невидимый этаж.

– Ты же знаешь, что это запрещено, – Нортон скривился, словно съел какую-то гадость.

– Но ведь это не так строго запрещено, как держать дома растение? – почти весело спросила Инга

– Есть то, что делать нельзя совсем, – сказал Нортон. – Твое растение не входит в биом «Трехгорки», а то, что есть на невидимом этаже, запрещено условно. Просто мы не говорим об этой стороне жизни домов.

Инга хмыкнула, но не стала комментировать слова нейросети.

– Выход! – скомандовала она.

***

На заре эпохи Глоба, когда человечество еще не окончательно утратило связь с разумом, а машины еще не превзошли людей в интеллекте, наступил странный, почти парадоксальный период. Мир, казалось, раздвоился. С одной стороны – беспилотные автомобили, нанороботы, дроны и нейросети, пронизывающие каждый уголок жизни. С другой – внезапный расцвет астрологии, теории плоской Земли и прочих «ретроградных Меркуриев», словно из глубин истории всплыли самые дремучие суеверия. Проект полета человека на Марс уже был на пороге осуществления, но его могли отложить из-за неудачного расклада таро или случайно рассыпанной соли. Прогресс и архаика сплелись в причудливый узор, где знание и предрассудки шли рука об руку.

Сначала это было просто модой, игрой, развлечением. Но постепенно суеверия проникли в саму ткань реальности. Черные кошки, треснувшие зеркала, число тринадцать – все это стало не просто приметами, а чем-то большим. Особенно тяжело пришлось с тринадцатым этажом. Никто не хотел жить там, опасаясь иметь дело с «чертовой дюжиной». Но как построить стоэтажный дом, пропустив тринадцатый? Решение оказалось на удивление простым: сделать этаж невидимым. Его не было на планах, лифт на нем не останавливался, и знали о нем лишь те, кому это было положено по долгу службы.

Изначально этот этаж задумывался как технический. Здесь размещались серверы, линии доставки, станции зарядки и склады ремонтных дронов – все, что делало дом «умным». Но прогресс не стоял на месте. Оборудование становилось все компактнее, и площади невидимого этажа начали пустовать. А в крупных агломерациях, таких, как Москва, пустующее пространство – это роскошь, которую никто не мог себе позволить.

В «Трехгорке», как и во многих других комплексах, в пространстве невидимого этажа стихийно зародилась параллельная жизнь, существующая вне официальных рамок. Когда-то это назвали бы организованной преступностью, но в мире, где нейросети управляют каждым шагом, преступность в классическом понимании стала невозможной. Однако на тринадцатом этаже продолжал существовать теневой мир. Люди, жившие и работавшие там, балансировали на грани закона, четко осознавая ту невидимую черту, которую нельзя было переступать. Они были, скорее, симбионтами, чем паразитами, предлагая то, что не могли дать ни гарантированная государством реальность, ни Глоб, – но предлагая дозированно и аккуратно, чтобы не вызвать массового увлечения.

Сейчас на невидимом этаже заправляли две группировки. Сани, известный как Толстый, контролировал сектор нелегального досуга для мужчин. Даже в эпоху Глоба, где можно было получить практически все, некоторые искали живое, нецифровое женское тело. Вторая группа принадлежала Гайбуло, который вместе с семьей держал небольшую ферму конопли – наркотика не то, чтобы категорически запрещенного, но и не разрешенного официально.

Инга сначала хотела обратиться именно к Гайбуло, ведь логичнее было бы купить землю у него, но побоялась. Ходили слухи, что горячий южанин предпочитал вести дела только с мужчинами, а к женщинам относился исключительно как к товару.