Где происходило действо? Ныне об этом знают лишь духи… В те времена названий мест не существовало. Край не был даже нацарапан на первые карты, он говорил языком птиц, зверей и краснокожих. Много позже умники с Востока окрестили его великой пустыней. Но старики-то сказывают, что легенда о Квазинде 1 жила именно там, в краю плоскогорий и снежных пиков, там, где копыто бизона сотрясало Мать-землю, а рев гризли2 рвал тишь Долины Мертвых.
Если в твоих жилах не молоко, то подтяни подпруги, смажь “золотого парня”3, прихвати банджо и трогай фургон на Запад… прямо вдоль Северной Дакоты, минуя кроу 4 и бладов, пока твой нос, сынок, не учует мед разнотравья Монтаны, там, где она граничит на юге с Вайомингом. И когда кони, роняя мыло, потянутся к студеной прохладе Миссури, а ты собьешь сапогом росу с голубой травы, можешь набить трубку… Сними шляпу, сынок, уважь тишину и осмотрись. Не ленись задрать голову и пощупать взглядом синь неба… ведь за плечами остался неблизкий путь.
Ну, видишь величаво парящую чету орлов в небесах? Не слышу… Да? Ха! Значит, ты не зря жалил кнутом лошадей и мозолил зад на козлах. Вот тут, лопни мои глаза, в мрачных каньонах, средь бескрайних равнин… Да-да, у подножия Скалистых Гор и кочевали сиу, а вместе с ними и тайна… о злом духе Квазинде. Это была их земля, данная им Великим Ваканом 5.
Теперь другие времена – земли сиу распаханы и некому вспомнить о них… Но ты не кисни, сынок, на все воля Божья. Разведи-ка лучше костер, завернись в одеяло и послушай голоса ночи. Старики уверяют, что это шепчутся духи умерших. Только не бойся, не спи и не хлебни лишнего. Будь уверен, духи поведают тебе историю о Квазинде…
Ну, в добрый путь, сынок, с Богом!
Глаза проглядишь, но черта с два отыщешь картину более безрадостную, чем та, что открывается в вечерний час с восточного склона Рок-Ривер. Густые, душные сумерки стремительно заволакивают иссохшую пустыню, населяя ее лощины шорохами ночных духов. Куда ни глянь – всюду скука и серость: бесконечная ржавчина равнины. Кое-где уродливыми изваяниями чернеют чахлые кусты да заблудившиеся деревца. Далеко на горизонте сквозь хмурь позднего вечера смутно вырисовывается щербатый оскал горной гряды. Ни движения, ни звука. Лишь иногда дикие скалистые ущелья оглашает тоскливый вой койота. Стократ усиленный эхом, он разлетается окрест дьявольской картечью и леденящими кровь переливами замирает вдали, после чего окружающее безмолвие становится еще более непроницаемым – до тошноты, до звона в ушах.
Если взмыть высоко в небо и оглядеть равнину с высоты птичьего полета, то, будь уверен, даже в синюшных сумерках можно различить причудливые изгибы дороги, ныряющей в горизонт. Она изборождена бесчисленными колесами и утрамбована стоптанными каблуками многих отчаянных искателей счастья. По обочинам ее тут и там, как сахар, белеют кости: крупные – воловьи, поменьше —человечьи. На многие сотни миль тянутся эти страшные вехи – останки тех, кто погиб здесь, осмелившись бросить вызов слепой фортуне.
Молва окрестила эту долину – Долиной Мертвых. Здесь не ступала нога благоразумного человека, того, кто хоть на унцию ценит то, на что надета его шляпа. Однако мир многолик – им всегда правил не только Бог… Н-да… Верно говорят: разум молчит, как рыба, когда человеком движет страсть.
В этот вечер Долина Мертвых была не безлюдна. Ярдах в шести от дороги к подножию столовой горы прилип песчинкой исхлестанный пылью почтовый дилижанс. Рядом слабо потрескивал небольшой костер, над которым в медном чумазом котелке закипал кофе.
У костра, нахохлившись, сидели двое. Один – совсем старик. Его шею и щеки прорезали глубокие морщины. Дубленая кожа в мерцающих отсветах пламени отливала темной бронзой загара.
Второй был крепкий мужчина лет пятидесяти с благородным лицом европейца, с прекрасными манерами и с виду не иначе как эсквайр6. Вид его был патриархально великолепен: в бороде и темных волосах серебрилась обильная седина, которая создавала впечатление торжественности и достоинства. Сей человек мог спокойно заседать в сенате Соединенных Штатов, и вряд ли кому пришло бы в голову спросить его, по какому праву он там находится. Серые проницательные глаза устало смотрели на огонь.
Разговор не клеился.
Старик-возница закряхтел, поднялся, живо присел несколько раз и, размяв затекшие ноги, проковылял к дилижансу. Привычными движениями он распряг вымотавшихся за день лошадей, спутал длинным ремнем их передние ноги. Время согнуло его пополам, но не лишило ловкости и сноровки, приобретенных за долгие годы полукочевой жизни. Возвратившись к костру, он протянул господину ветхое полосатое одеяло, которое служило ему постелью:
– Вот, возьмите, сэр, я обойдусь и без него. Что моей шкуре станется?
– Нет, Хоуп, благодарю, у меня есть плед,– джентльмен, исподлобья скосив глаза на старика, через силу улыбнулся.– Скоро будет готов кофе?
Возница молча кивнул, с тревогой поозирался, прислушался.
На небе, прорвав подвижную пелену дымчатых туч, показался мертвенно-бледный, как вываренный рыбий глаз, лик луны, и в ту же секунду напряженную ночную тишину раскроил пронзительный жуткий вой. От неожиданности оба спутника вздрогнули и дикими взглядами растерянно впились в темноту.
– Что это было, Хоуп?– голос статного господина дрогнул.
– Не знаю, сэр,– возница отвечал шепотом. Его запавшие, воспаленные от бессоницы глаза горели неестественным блеском. Рука, сжимавшая кольт, напоминала птичью лапу.– На Библии могу поклясться, что так не кричит… ни птица… ни зверь…
Путешественники умолкли, но в подавленном молчании скрывался объявший их ужас.
Кофе с яростным шипением поднялся и хлынул через край, заливая огонь. Старик умело подхватил котелок с треноги, суетливо разлил содержимое в кружки. Он был малый хоть куда и теперь силился сохранить самообладание, но руки выдавали его: их колотила мелкая знобливая дрожь.
– Прошу, сэр, ваш кофе.
– Ты очень любезен, Хоуп. Как полагаешь, завтра мы наконец-то выберемся из этой проклятой долины? Неужели… мы сбились с пути? – хозяин уже совладал с собой и внешне выглядел спокойным, однако голос его по-прежнему звучал напряженно, как перетянутая струна.
– Один Бог ведает, сэр. Я никогда не ездил по этой чертовой дороге. Я предупреждал вас: это гиблое место, сэр! Клянусь, сатана надоумил меня послушать вас. Уж лучше…
– Лучше, если мы перестанем ссориться! Не хватало, чтоб мы еще стали врагами в этом аду… Я, кажется, неплохо заплатил тебе, Хоуп? А выигрыш в пять дней, который дает эта дорога, для меня очень много значит! – эсквайр нервно щелкнул пальцами, закурил сигару.
– Воля ваша, сэр. Но, клянусь, я уже трижды пожалел, что клюнул на ваше предложение. Будете виски?
– К черту!
– Как угодно, сэр,– возница жадно хватил из фляжки, сочно чмокнув губами. Взгляд его стал мягче. Он подбросил в огонь несколько толстых сучьев, завернулся в одеяло и, нахлобучив на глаза шляпу, лег спиной к костру.
Джентльмен не торопясь допил кофе, проверил револьвер, спрятал его на груди и начал молиться. Это занятие, однако, не поглощало его полностью и не мешало время от времени окидывать молчаливую долину цепким, прощупывающим взглядом. Закончив молитву, он некоторое время еще бодрствовал, но мало-помалу усталость взяла свое. Его отяжелевшие веки постепенно закрылись, а голова склонилась на грудь так, что седая борода коснулась кожаного саквояжа, покоившегося у него на коленях. Он забылся в тревожной дреме.
Луна вновь показалась из-за быстро летящей вуали облаков. Теперь она светила прямо над притихшими путниками. Большая, круглая, она была настолько яркой, что, пожалуй, в ее свете и змея не смогла бы проползти незамеченной.
Вдруг со стороны дилижанса послышался какой-то странный звук, похожий на стук копыта, ударившего о камень. Через несколько мгновений в той же стороне возник нелепый горбатый силуэт, четко выделяющийся на фоне неба. Силуэт стремительно приближался к спящим. Полы длинного черного плаща с капюшоном, скрывающим лицо таинственного пришельца, бесшумно скользили по земле. Шаг, другой, третий… В свете тлеющего костра обозначились когтистые, покрытые густой шерстью лапы, в одной из которых блестел длинный узкий стилет. Вместо обычных человеческих ног из-под широкого плаща при каждом шаге виднелись бычьи копыта.
Ни хруст песка, ни тяжелое дыхание омерзительной твари не пробудили обессиленных путников. Последний шаг, отделяющий ее от жертвы, был сделан…
Неожиданно совсем рядом, из темнеющих кустов, сердито хлопая крыльями, взлетела большая птица. Ее пронзительный клекот разбудил седовласого господина. Первое, что бросилось ему в глаза, – это исчезновение спутника. Только драная фетровая шляпа старика одиноко валялась у тлеющих углей. Холод недоумения пробежал по спине. Предчувствие беды заставило вскочить на ноги.
– Хоуп! – крикнул он требовательно и беспомощно.—Где тебя носит, черт возьми, Хоуп?!
В ответ за его спиной зашуршала галька.
Он отшатнулся, в смятении оглянулся назад. То, что он увидел, вызвало немой ужас. Из-под черного капюшона остекленевшими глазами на него смотрело огромное косматое волчье рыло.
“Это конец…” – мелькнуло в воспаленном мозгу несчастного. Эсквайр попытался позвать на помощь, но предсмертный крик, точно кость, застрял в его пересохшем от страха горле. В следующий момент в его грудь с хрустом вошел стилет. Он упал сначала на колени, потом неловко завалился набок. Из перекошенного рта страшным розовым цветком вывалился язык. Неподвижный взгляд серых глаз остановился на лежащем рядом саквояже.
Стоял июль, знойный и душный,– самая жаркая пора лета в Монтане. Крохотный фронтирный городок 7Рок-Таун, затерявшийся в бурой прорве прерий, тонул в раскаленном ливне полуденного солнца. В плавящемся воздухе всё казалось зыбким, неверным. На единственной кривой улочке Богом забытого местечка не было ни души. Всё живое жалось в тень, таилось в ожидании вечерней прохлады.
Только старый Адамс Паркер, бармен салуна “Игл-Рок”, возился на летней эстраде с рекламной вывеской. По совести сказать, его заведение в рекламе не нуждалось: ноги сами несли сюда всякого, у кого молоко на губах обсохло, будь то оторва-ковбой или почтенный фермер. Однако старик Паркер болел аккуратностью и никогда не упускал случая “почистить перья”, причем делал это самозабвенно, от души.
Вот и сейчас он настолько увлекся работой, что не заметил, как за его спиной, с трудом переводя дух, появилась стройная девушка с большим кожаным чемоданом и длинным изящным ридикюлем. Она прибыла явно издалека. В ее наряде столичный вкус сочетался с легким отголоском скромной выпускницы колледжа. Нежное сиреневое платье с широким белоснежным поясом подчеркивало девичью стройность ее фигуры; из-под широких полей палевой шляпки, перехваченной лиловой ленточкой, ниспадали на плечи шелковистые пряди тщательно уложенных золотисто-каштановых волос.
Некоторое время юная особа стояла в нерешительности. Мелкие бисеринки пота явно обозначились на ее высоком белом лбу. Она озабоченно тронула пальчиками внутреннюю сторону крахмального воротничка и на мгновение нахмурилась: к обеду последние крохи крахмала раскиснут и белый воротничок превратится в ужасную сырую тряпку.
Проклятая жара! Что подумают о ней? Достоинство и честь леди складываются из тысячи мелочей. Забудь об одной из них сегодня – завтра не вспомнишь о других. И чем дальше от цивилизованного мира, тем более значат и ценятся эти беспокойные мелочи!
Да, мудрено представить себе дыру, более далекую от цивилизации, чем Рок-Таун… Всюду витал дух упадка, заброшенности и какой-то невыразимой, щемящей сердце тоски по так и не случившемуся расцвету… Наспех обшитые привозной доской стены домов были покрыты трещинами, вздувшейся и облетевшей краской, а также многими пятнами грязи. Их стыдливо и неумело пытались прикрыть аляповатыми вывесками и невесть как залетевшими сюда выгоревшими портретами грабителей, под которыми крупно тянулось одно и то же: “РАЗЫСКИВАЕТСЯ!”
Пройдя по выщербленным доскам настила, что тянулись вдоль лавки гробовщика, она вновь задержалась: выудила из ридикюля батистовый платочек, промокнула раскрасневшееся лицо. Потом быстро скользнула взглядом по улочке (не видит ли ее кто?), наклонилась и смахнула пыль с остроносых, по моде, башмачков. Платье натянулось на груди, восхитительно обрисовав ее выпуклости. Управившись с делом, она свернула платок запачканной стороной вовнутрь – на тот случай, если обстоятельства вновь заставят воспользоваться им.
– Прошу прощения, сэр, что отрываю вас от дела. Будьте любезны, окажите мне небольшую услугу,– приятный мягкий голос прозвучал с некоторым волнением.
Старик медленно обернулся и увидел сначала пару бежевых башмачков на задиристых каблучках, кофейные шнурки, затягивающие аккуратные лодыжки, подол платья, скрывающий высокие бедра, осиную талию, потом – высокую грудь, выступающую из декольте, изящную длинную шею и – ба!.. Подслеповатые глаза его округлились, брови скакнули вверх и в следующую секунду он с ловкостью заправского рэнглера 8спрыгнул с табурета, стремительно шагнув навстречу незнакомке.
– С ума сойти! Кого я вижу! – лучисто, как доллар, просиял он. Потом, опомнившись, суетливо отпрянул, громыхнул инструментом по перилам веранды, еще раз пристально, исподлобья взглянул на девушку и, наконец, с облегчением утвердившись в правильности своей догадки, ахнул:
– Сто против одного! Вы – Полли Мэдиссон, мисс. Верно? Желаю чтобы земля Монтаны была счастливой для вашей ноги.
Полли в растерянности прижала к груди ридикюль, с благодарностью кивнула головой.
– А я Адамс Паркер, мисс. Бессменный слуга вашего благородного дядюшки, мистера Рэлли. Выходит, что и ваш, мисс. Но почему, черт возьми, вы одни? Держу пари, в наших краях это равносильно самоубийству. В прериях льется кровь! Война с сиу 9, мисс. Черный Орел поднял топор войны, и это чудо, что вы не попали в лапы кровожадных дикарей! Но вас, я вижу, это не напугало!.. Хоть вы и совсем молоденькая, мисс, но, черт побери, у вас внутри есть стальной стержень. Это я сразу увидел, будьте уверены.
Буря и натиск неожиданного знакомства привели Полли в восторг. Ее серые, с прозеленью, глаза озорно блеснули, но она сочла благоразумным несколько укротить пыл собеседника. Любезно, но холодно она перешла к делу:
– Успокойтесь, мистер Адамс. Стоит ли поднимать целую историю из-за пустяков? Не скажете, где я могу сейчас увидеть своего дядю?
Паркер с досадой развел руками:
– Право, очень жаль, мисс… Дядюшка не дождался вас. Дела, дела… А уж как он хотел обнять вас, свою крошку!.. Но я чертовски рад за него! Наконец-то сбылась его давняя мечта перебраться в восточные штаты. Его дела круто пошли в гору, мисс! Хотя жаль… если признаться, очень жаль! Запад не так плох, мисс. Его надо только понять, привыкнуть… Ну, и, конечно, любить. Без мистера Мэдиссона тут будет пусто, его энергия, воля… Впрочем, в каждом поколении находится человек, ломающий старые традиции… и ваш дядюшка как раз такой.
А вот мой старший, сто против одного, пойдет дальше на Запад. Он только и бредил им, когда мы еще жили у Мичигана и я даже не помышлял двинуться дальше Сент-Пола. А здесь всё в новинку вам, мисс, не так ли? Что? Вот, вот! Сначала не стали попадаться города, потом стали редки фермы… Всё верно. В Монтане и Вайоминге, как у нас говорят, “конец всему знакомому и начало всему новому”, чему, кстати, приходится учиться, деточка, и привыкать. Вот так, вот так, мисс,– старик замолчал, грустно улыбнувшись, точно вслушивался в говор реки, что шумела за домом, и к шепоту листьев, а потом неожиданно подытожил: – Значит, теперь у Мэдиссонов планы на Востоке?
– Да, дядя собирается в Вашингтоне открыть какое-то крупное дело. Он писал мне об этом в Иллинойс.
– Сдается мне, вы так и не видели его ни разу?
– Нет, мистер Паркер, ни разу.
– Ай-яй-яй! Прекрасной души человек. Дай ему Бог здоровья и удачи в делах,– Адамс по-деревенски, без смущения высморкался в шейный платок.– Клянусь, мисс, вы можете по праву гордиться, что носите фамилию Мэдиссон.
Тут взгляд радушного бармена вновь упал на запыленные башмачки девушки. Он озабоченно провел ладонью по подбородку и как-то вдруг спохватился:
– Да что же вы стоите, как в церкви, мисс? А ну, проходите в дом! Простите мой болтливый язык.
Полли нагнулась, чтобы взяться за ручку чемодана, но старик строго осек ее:
– Ни в коем случае, деточка, я всё сделаю сам.
Сняв с головы разбитую, видавшую виды шляпу и махая ею в воздухе, он зычно гаркнул в сторону салуна:
– Роджер, Дженни, пулей, бесенята! У нас большая радость в доме!
Послышались торопливые жесткие шаги. Первым на пороге появился сын Адамса, если за ним и шла сестра, то мисс Мэдиссон ее не увидела. Будь за ним маркитантский 10 фургон, она не разглядела бы и его.
Лет тридцати восьми от роду, Роджер был огромный и крепкий, как бук. Всего на два-три дюйма ниже двери, широкий в плечах и узкобедрый, он казался еще выше. Руки – мускулистые и длинные, даже слишком. Впрочем, такие, наверное, и должны быть у шерифа – неутомимые и вседостающие. Черные волоски покрывали загорелые предплечья и курчавились на груди, выступающей из застиранной белой рубахи, которую он носил под серым жилетом. Бронза шерифской звезды горела на солнце грозно и предостерегающе. Черты лица Роджера были более грубые и резкие, чем у отца, но в целом внешность его произвела на Полли самое приятное впечатление. Юную леди сразу покорило сочетание суровости и открытости, свойственное всему его облику. Чувствовалось, что сын мистера Адамса привык думать своей головой и отвечать за всё самостоятельно – отец же для него, несмотря на всю сыновнюю теплоту и почтительность, был не более чем мудрый ребенок.
Полли перевела взгляд и увидела… женщину.
О проекте
О подписке