Он с удовольствием проводил жену взглядом, дождался, пока за ней закроется тяжелая стеклянная дверь, и вернулся за руль. Не успевший остыть двигатель завелся мгновенно, будто только того и ждал; Глеб тронул машину с места, ловко вклинился в поток уличного движения, проехал три квартала, свернул за угол и, обнаружив свободное место у бровки тротуара, с ювелирной точностью, как пробку в бутылку, вогнал туда машину.

Выключив зажигание, он до упора опустил оба передних стекла и закурил, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Набежавший откуда-то мальчишка в подвернутых до колен джинсах и грязноватой, большой не по размеру футболке вопросительно приподнял ведерко с мыльной водой, из которого торчала желтая пластмассовая ручка щетки. Глеб хотел отказаться от непрошеной и совершенно не нужной ему услуги, но передумал и утвердительно кивнул. Парнишка радостно улыбнулся, предвкушая заработок, плеснул в стекло пеной и принялся за дело. Работал он быстро и сноровисто, и вид у него при этом был такой же сосредоточенный, как давеча у Ирины, когда она поправляла макияж.

По салону гулял теплый, пахнущий асфальтом и отработанным бензином сквознячок, дым тонкой извилистой струйкой тянулся в открытое окно, по ветровому стеклу, отмывая его до полной невидимости, со скрипом гуляла резиновая щетка. Работа уже близилась к завершению, когда в поле зрения Сиверова появился новый объект, представлявший собой просто, но аккуратно одетого гражданина предпенсионного возраста. Наблюдая за его слегка неуверенной походкой и чересчур экспрессивной жестикуляцией, Глеб, как какая-нибудь кумушка, мысленно посетовал на повсеместное падение нравов: это ж надо же, приличный с виду человек, а уже с утра навеселе! И это, что характерно, в будний день…

Внезапно что-то сообразив, а может быть, просто вспомнив, куда направлялся, объект его наблюдений резко изменил курс и приблизился к машине Сиверова. Протиснувшись между ней и пыльным пикапом, построенным на базе жигулевской «семерки», он чуть ли не по пояс просунулся в окно со стороны пассажирского кресла и, облокотившись о раму, развязно обратился к Глебу:

– Але, шеф! Свободен?

– Занят, – глядя прямо перед собой, лаконично ответил Сиверов.

– Подкинь к Трем Вокзалам, – не отставал пьяный. – Позарез надо! Штуку даю!

Глеб промолчал. Зажатый в правой руке у пьяного большой желтый конверт имел такой вид, словно владелец в обнимку с ним ночевал в канаве, шкиперская бородка растрепалась и напоминала долго бывший в употреблении веник, но запаха алкоголя Глеб не ощутил, сколько ни принюхивался. Впрочем, в этом-то как раз не было ничего удивительного.

Мальчишка закончил мыть стекло и выжидательно заглянул в салон через другое окно. Напоминая самому себе европейского туриста в трущобах Дели или какого-нибудь Катманду и от души забавляясь этим сходством, Глеб сунул ему купюру и повернулся к пьяному.

– Говорю же: занят, – твердо повторил он. – Не могу.

– Ну, как хочешь, – неожиданно становясь миролюбивым и покладистым, согласился пьяный и отчалил, зацепившись карманом брюк за боковое зеркало пикапа.

Проводив его взглядом, Глеб покосился на оставшийся на пассажирском сидении желтый конверт и нажатием кнопки задействовал стеклоподъемник. Тонированные стекла поднялись с негромким жужжанием, отрезав его от внешнего мира. Сиверов включил зажигание, дал задний ход, переключил передачу и поехал в сторону Арбата.

Двадцать минут спустя он загнал машину на тесную парковку во дворе старого четырехэтажного дома в одном из тихих кривых арбатских переулков. Забрав с заднего сиденья пакет с купленными по дороге продуктами, он сунул под мышку мятый желтый конверт и выбрался из-за руля. Проходивший мимо пенсионер вежливо с ним поздоровался. Глеб так же вежливо ответил на приветствие и подавил невольный вздох: конспирация, батенька! Расположенная в мансарде конспиративная квартира находилась в его распоряжении так давно, что даже обитавшие в кронах старых разросшихся лип во дворе воробьи, кажется, уже начали принимать его за своего.

Пенсионер, шаркая подошвами, удалился в сторону ближайшего гастронома. Его звали Аполлоном Валериановичем, ему было девяносто три года, и было похоже, что он твердо намерен протянуть еще столько же. С его покрытой старческими пигментными пятнами, похожей на куриную лапу руки, раскачиваясь в такт шагам, свисала пустая авоська – самая настоящая, сплетенная из шелковых нитей, архаичная, даже можно сказать антикварная авоська, с какой сам Глеб, помнится, бегал в магазин за молоком и хлебом в счастливом полузабытом детстве. Аполлон Валерианович шел за бифидо-кефиром, это Глеб знал так же точно, как то, что по утрам солнце встает на востоке, а вечерами садится на западе. Он посмотрел на часы и кивнул: стрелки показывали без четверти десять, а это означало, что старик ни на минуту не отклонился от расписания.

Поднявшись по лестнице на самый верх и остановившись перед единственной на площадке дверью, сработанная под красное дерево отделка которой скрывала несокрушимую стальную плиту, Глеб побренчал увесистой связкой ключей и отпер замок. Мощные ригели мягко вышли из гнезд, и дверь открылась, впустив Сиверова в пахнущий дымом хороших сигарет полумрак прихожей.

Не включая свет, он прошел в комнату, где первым делом вскрыл пакет с кофе и зарядил кофеварку. Мятый желтый конверт лежал на краю стола, по-прежнему вызывая у Глеба настороженное удивление: с тех пор, когда он последний раз получал задание подобным образом, утекло уже довольно много воды. Агент по кличке Слепой давно перерос статус платного ликвидатора, да и его куратор, генерал Потапчук, в последние годы предпочитал отдавать ему приказы лично, не прибегая к помощи посредников.

Разумеется, генерал вернулся к формальной процедуре неспроста. Возможно, ему угрожала какая-то опасность, и он не хотел засвечивать своего лучшего агента, встречаясь с ним лично. Возможно также, что речь действительно шла о рутинной ликвидации, и его превосходительство просто не видел необходимости встречаться с исполнителем и обсуждать чисто технические детали, до которых ему, генералу и крайне занятому человеку, не было никакого дела. А может быть, это задание Федору Филипповичу по каким-то причинам активно не нравилось, и, действуя против своей воли, по приказу сверху, он просто включил ржавый казенный механизм и умыл руки: нате, подавитесь! Это как в старину британские морские офицеры, выполняя приказ, с которым были не согласны, в знак протеста поворачивали фуражку козырьком назад…

Помимо всего прочего, старик мог захандрить, а то и захворать. К появлению на сцене желтого конверта могла привести любая из этих причин; вероятнее всего, имело место более или менее сложное их сочетание. Глеб понимал, что ничего не узнает, пока не вскроет конверт; ясно было также, что он вовсе не обязательно поймет мотивы, которые двигали Федором Филипповичем, даже после самого подробного ознакомления с его содержимым.

Он налил в кофеварку воды, щелкнул переключателем, закурил и, наконец, заглянул под клапан конверта. В конверте, как и следовало ожидать, обнаружилось энное количество обандероленных пачек купюр достоинством в сто евро. С деньгами соседствовал компакт-диск в бумажном конверте с круглым полиэтиленовым окошечком. Судя по надписи на нерабочей поверхности, он содержал пользовательскую инструкцию к цифровому фотоаппарату «Олимпус». Выдвинув ящик письменного стола, Глеб небрежно смахнул туда деньги и включил компьютер. Кофеварка забурлила, с плеском извергла в стеклянную колбу струю курящейся пахучим паром темно-коричневой жидкости и астматически захрипела. Глеб выключил ее, перелил кофе в объемистую фаянсовую кружку и, прихватив с подоконника пепельницу, сел за стол.

Компьютер уже загрузился. Сиверов вытряхнул компакт-диск из конверта и вставил в приемный лоток дисковода. Пока компьютер жужжал, шелестел и посвистывал, считывая с диска информацию, он глотнул кофе и одной длинной затяжкой добил сигарету.

– Ну-с, посмотрим, что тут у нас, – пробормотал он, щелкая кнопкой мыши.

Судя по выведенной на монитор информации, диск действительно содержал инструкцию по пользованию цифровой фотокамерой на четырех языках – английском, немецком, испанском и русском. Глеб выбрал русский и бегло, не вчитываясь, перелистал разделы. Это и впрямь была инструкция, и относилась она именно к фотоаппарату, а не к чему-нибудь другому.

Просматривать иноязычные варианты данного любопытного документа Слепой не стал: и без того было ясно, что они не содержат ничего, кроме рекомендаций по правильному пользованию цифровой «мыльницей» с матрицей в пять мегапикселей. Снисходительно усмехнувшись (конспирация, батенька!), он врубил программу дешифровки – а может быть, распаковки, в этом Глеб разбирался слабо, – отхлебнул из кружки и закурил еще одну сигарету.

Компьютер справился с задачей буквально в два счета. Глеб не выкурил сигарету и до половины, а на экране монитора уже возникло мужественное, с резкими чертами, хоть ты на монетах его чекань, покрытое ровным искусственным загаром лицо человека средних лет с короткой, обильно посеребренной ранней сединой прической. Правее фотографии располагался текст, содержащий анкетные данные, но Глеб не стал его читать, поскольку в последнее время это лицо стало все чаще мелькать на страницах газет, экранах телевизоров и в новостных сайтах интернета.

Сиверов длинно присвистнул, хлебнул кофе и затянулся горьковатым дымом.

– Так вот ты какой, северный олень, – негромко произнес он, обращаясь к фотографии на мониторе. – Ну что, олигарх, доигрался в политику?

Собственно, до уровня богатства, по достижении которого человека в России начинают обзывать греческим словом «олигарх», Александр Леонидович Вронский пока не дотягивал. Мнения экспертов по оценке размеров его состояния заметно расходились, но до Абрамовича и Ходорковского ему было далеко. Тем не менее, он был богат, влиятелен, а в последнее время действительно начал активно интересоваться политикой. Разумеется, интерес этот вовсе не был бескорыстным: ни у кого на свете не повернулся бы язык назвать Александра Леонидовича Вронского глупцом, а умные люди не интересуются политикой просто так, от нечего делать, для общего развития. Умные и состоятельные люди не просто интересуются политикой – они ее делают, причем так, чтобы это занятие приносило максимальную выгоду.

И, естественно, нравится это далеко не всем. Политика – это столкновение интересов. Этот пирог, как и все остальные пироги на нашей маленькой планете, давным-давно поделен. И если кто-то хочет взять себе кусок побольше, ему поневоле приходится буквально выдирать этот кусок из чьего-то рта. А тот, у кого выдирают изо рта лакомый кусочек, само собой, не приходит от этого в восторг и принимает меры по противодействию тому, что, с его точки зрения, является чистой воды безобразием и наглым попранием его конституционных прав и свобод. Ведутся переговоры, достигаются компромиссы, предлагаются крупные суммы отступного и почетные, но второстепенные государственные посты. Затем наступает черед экономического, юридического и психологического давления – то есть, попросту говоря, запугивания. Ну, а потом, когда все эти меры не дают желаемого результата, на стол Глеба Сиверова или кого-то из его товарищей по цеху ложится вот такой невзрачный желтый конверт с более или менее солидным гонораром и компакт-диском, помимо инструкции к фотоаппарату или какому-нибудь фену, хранящим на себе зашифрованную информацию о клиенте. Раньше в конверт клали фотографию и, в случае нужды, пару листков бумаги с необходимыми сведениями, а теперь перешли на компакт-диски – вот, собственно, и вся разница, а суть осталась той же, что и при царе Горохе: борьба за сосредоточение власти в одних руках, укорот зарвавшихся и забравших себе слишком много воли вассалов, затыкание разинутых на чужой каравай алчных пастей…

Перелистав досье, Глеб убедился, что перед ним не досье как таковое, а просто подборка материалов, могущих оказаться полезными при разработке плана операции. Здесь были фотографии, планы зданий, маршруты движения, схемы систем охранной сигнализации, сведения о количестве, вооружении и составе охраны и обслуги, привычках, связях и контактах клиента и еще множество мелочей, способных существенно облегчить работу киллера. О том, кто и по каким причинам принял решение о ликвидации, в досье не было ни слова, да Глеб на это и не рассчитывал: такая информация, во-первых, не особенно интересна, а во-вторых, сплошь и рядом оказывается крайне вредной для здоровья.

В мозгу начали проступать контуры чернового плана будущей операции. Тогда Глеб убрал с экрана досье, вынул диск из дисковода, вложил в конверт и спрятал в тайник. Строить планы пока что было рановато: полученную информацию еще следовало тщательно проверить. Конечно, он доверял Федору Филипповичу, но сведения о Вронском собирал не Потапчук, и вовсе не его превосходительство их обрабатывал, шифровал и записывал на компакт-диск. Это делали исполнители – то бишь люди, которым, как известно, свойственно ошибаться, а иногда, к сожалению, и продаваться тому, кто больше заплатит. Случайно или намеренно допущенная неточность в сведениях могла стоить агенту по кличке Слепой головы. Запасной головы у него не было, и потому Глеб всегда действовал по поговорке: «Доверяй, но проверяй».

Он подумал, не сварить ли еще кофе, но по зрелом размышлении отказался от этой идеи. Гораздо умнее было проветриться и хотя бы издалека посмотреть на господина Вронского во плоти, прежде чем наступит вечер, и надо будет отправляться встречать Ирину. Он выключил компьютер, сунул в карман сигареты и, вертя на пальце ключ от машины, покинул конспиративную квартиру.