Найти того околоточного, что выезжал на труп Левицкого, не составило особого труда. Фамилия его была Соболь, звали Алексей. Наташа достаточно доходчиво ему объяснила, зачем хочет посмотреть место убийства, и через двадцать минут после того, как она приехала в участок, они вдвоем оказались возле нужного ей дома. Наташа знала, что осматривать место происшествия после того, как там до тебя побывала толпа разного народу, вне всякого сомнения, трудно, ну а если при этом ещё и льет, как из ведра, начинаешь осознавать, что жизнь прожита не зря. Она столько потратила времени, чтобы сюда добраться, чтобы понять, что ничего она здесь не найдет. Если тут что и было интересного, то, конечно, сейчас начисто смыто дождём, который, как назло, пошел именно тогда, когда идти не должен. Люто посмотрев через ветровое стекло на черное небо, Покровская вздохнула: хочешь, не хочешь, а осмотр делать всё равно придётся, иначе перед околоточным будешь выглядеть полной дурой. Накинув на голову капюшон, Наташа выбралась из машины и огляделась. Место, где застрелили депутата, представляло собой огромный квадрат, со всех сторон окруженный трехэтажными домами. Выходами из квадрата служили две арки. Одна оставалась позади (через неё, собственно, они сюда и заехали), а другая, чуть налево впереди, была завалена каким-то строительным мусором. Следовательно, киллер заранее ждал свою жертву. А значит, знал, что Левицкий сюда поедет. Это умозаключение складывалось из простой логики. Если предположить, что киллер не знал, что Левицкий поедет сюда, тогда он должен был отследить его. Но сделать это он не мог по той простой причине, что Левицкого зарезали. То есть киллер должен был ещё развернуться и перекрыть депутату движение, перед тем как достать нож. Тогда куда как проще устроить засаду. Но он должен был знать, что Левицкий сюда поедет. Возникает только один вопрос, зачем депутату понадобилось сюда ехать?

– К кому он приезжал, так и не установили? – спросила Покровская, на ветру не слыша собственного голоса.

– Нет, – покачал головой Соболь, – жильцы клянутся, что видели похожую машину два или три раза, но особо не вникали. Сами понимаете, меньше знаешь, крепче спишь. Плюс ещё здесь, – околоточный махнул рукой в сторону одного из домов – половина квартир закрыта. Кто в столице живет, кто здесь, но сейчас на дачах, поэтому с поквартирным обходом было туго.

– А сам как думаешь? – спросила девушка.

– Да море вариантов, – сказал он, – может быть, родственница какая-нибудь живет или с девушкой развлекаться приехал. Здесь, кстати, квартиры под подобные утехи часто сдают.

Покровская несогласно покачала головой.

– Исключено. Родственников у него здесь нет. Да и характеризуют как добропорядочного семьянина, – Наташа ещё раз оглядела дома. Хоть бы знать, в какой подъезд он направлялся. Сузился бы круг поиска.

И почему ей всегда везет? Только она успела сказать про круг поиска, как на крыльце одного из подъездов появилась старушка в прозрачном дождевике и синих резиновых сапогах. Пробурчав что-то, очевидно про погоду, она направилась в сторону мусорных контейнеров. Не иначе знак свыше.

– Извините бога ради, – крикнула Наташа, снова не услышав собственный голос, – простите, вы в этом подъезде живете?

Старушка испуганно дернулась, обернулась и пригляделась. Она, видно, отличалась очень хорошим зрением, так как пробурчала что-то типа «опять следствие пожаловало», наверняка разглядев под плащом Покровской золотые прокурорские пуговицы. Мундир однозначно произвел должное впечатление, поскольку старушка поковыляла к ним.

– Услышал Господь мои молитвы, – возвестила она, – наконец-то этот притон разгонят. Я ж столько порогов обила. И никакого толку. Вот при советской власти было… хотя чего вы молодые теперь знаете. Ничего вы уже и не знаете.

Интересный всё-таки народ, – подумала Наташа, как они ловко сочетают большевиков и Господа Бога. Удивительно.

– Полностью с вами согласна, – сказала девушка, – а чем конкретно этот притон вам мешает?

Старушка поманила Наташу пальцем и прошептала.

– Содомиты, прости меня господи, – перекрестилась она, – там обосновались. Сама видела. Два молодых парня вместе в подъезд зашли. Оргиями своими заниматься, значит, стали.

– Когда это было? – переспросила Наташа. Она уже сложила два и два. Молодых парней здесь, если верить Соболю, немного.

– Так, это, – сказала старушка, – третьего дня. А потом я, значит, с дачи возвращаюсь, и мне Ивановна из восемнадцатой говорит, мол, смертоубийство. Я прям так Ивановне и говорю, что голубых этих и убили, а она мне, представьте, говорит, что парень этот депутат. Это что ж теперь у нас выходит, и депутаты голубые? Куда ж мы это катимся? А, товарищ прокурор?

– В апокалипсис, прямой дорогой, – сказала Наташа, – номер квартиры, где притон, знаете?

Старушка согласно закивала головой:

– Так напротив моей, – проскрипела она, – я почему это всё знаю? Вы что думаете? Я всё вижу и всё записываю. Вдруг понадобится компетентным органам.

– Понадобится, понадобится, – сказал Алексей, – притон-то покажите?

Старушка махнула рукой.

– Пойдемте. Кстати, зовут меня Абрикосова Евдокия Михайловна, вы запишите, для протоколу. Четырнадцатого года рождения. Так что понятой раз сто была. Так сказать, почетная понятая.

Сопровождаемые комментариями старушки сыщики зашли в один из подъездов. Запах, которым была пропитана парадная, заставил её зажать нос рукой. Ведомая старушкой Наташа старалась осторожно наступать на каменные ступени, которые были готовы раскрошиться на мелкие части. Оргии можно проводить и в более приличном месте. А в подобных домах встречи обычно назначают люди, которые не хотят афишировать свое знакомство.

– Ну вот, – проскрипела старушка, – вот моя квартира, а вот этот притон, будь он неладен. Вы уж разберитесь, товарищ прокурор. Это ж какое безобразие получается!

– А хозяин квартиры-то, кто? – спросил Соболь. Старушка махнула рукой.

– Оооо, – протянула она, – тут целая история. Сначала коммунальная была, как положено. А когда собственность раздавать стали, появилась девица, вроде бы внучка одной из жиличек. Документы оформила и в город уехала, а квартиру сдавать стала. Полгода там семья жила. Приличная, тихая. Пожаловаться не могу. А потом семья эта съехала, и квартира долгое время пустая стояла. И вдруг время от времени сюда эти два парня стали наведываться. Я, понятное дело в милицию, а там мне и говорят, что всё по закону. Это ж, товарищ прокурор, по какому закону можно оргии-то богохульные устраивать?

Покровская исподлобья оглядела подъезд, а затем вновь посмотрела на старушку.

– Разберемся, – вздохнула она, – ключи от квартиры есть у вас?

– А то как же, – сказала старушка, – мне жиличка эта ключи оставила, чтобы я там убиралась или ещё чего там. Но я боялась заходить. Мало ли чего.

– Ладно, – сказала Наташа, – показывайте закрома.

Квартира выглядела как все коммуналки, которые уже перестали быть коммуналками, но ещё не превратились в полноценные квартиры. Пригнув голову, чтобы не врубиться в косяк обшарпанной от времени двери, Наташа шагнула в полутемную прихожую, освещённую сильно закопченной от дешёвых лампочек люстрой.

– Электричество, поди, уже отключить должны, – проскрипела старушка.

– Понятая, за дверью побудьте, будьте добры, – сказала Наташа.

Старушка понимающе кивнула и скрылась. Сыщики остались втроем.

– Ну и что мы ищем? – спросил Соболь.

– Всё, что связанно с тем человеком, с которым встречался Левицкий, – сказала Наташа, – нам надо узнать, кто он и зачем наш убитый депутат с ним виделся. Ясно?

– Да ясно, конечно, – почесал затылок Алексей, – только как мы это установим? Они же явно не хотели светиться, а значит, все следы своего пребывания здесь стирали. Вы же не думаете, что здесь можно найти компьютер с кучей информации и сейф с компроматом на эту вашу лигу?

– В обычной ситуации, может быть, и нет, – согласилась Наташа, – но в последнюю их встречу Левицкого убили, и его приятель мог разволноваться и что-то забыть.

– Слишком много «если», – заметил Соболь, – вы же не уверены, дошел Левицкий до квартиры или его застрелили сразу после того, как машина подъехала, да и потом, может, его приятель и есть киллер?

– Так тем более надо проверить, – заметила Покровская, – в конце концов, других зацепок у нас всё равно нет.

Мини-совещание, таким образом, завершилось победой Наташи, и сыщики принялись осматривать квартиру. Соболь дернул за ручку одной из дверей и вместе с Покровской они зашли в комнату, бывшую, очевидно, гостиной.

В отличие от полутемного коридора гостиная встретила Наташу светом от только что включенной люстры. Чересчур яркие лампочки отражались в пыльном стекле и больно били в глаза. Щурясь, девушка, оглядела комнату. Какая-либо видимая обитаемость не наблюдалась. Под подоконником вплотную к радиаторной батарее стоял красный дерматиновый диван, на котором валялось скрученное грязное белье. Покосившийся шкаф из дешевого ДСП с оторванными дверьми был пуст, и на полках ровным слоем лежала пыль. Покровская подошла к стоящему у противоположной стены офисному столу, на котором стопкой лежали журналы. Девушка отодвинула пару ящиков. Они были пусты.

– По нулям, – сказал Алексей, – шкаф пуст. Под диваном тоже ничего нет. Пол покрыт линолеумом, который не отдирался.

Покровская кивнула и недовольно посмотрела на стол. Словно тот был виноват в том, что они ничего не обнаружили. Вдруг её взгляд привлекла чугунная пепельница, в которой чернел какой-то комок. Наташа вновь подошла к столу и, достав из стоявшей подставки шариковую ручку, стала осторожно шевелить пепел. Отлепив интересующий её комок бумаги от поверхности пепельницы, девушка осторожно развернула его.

– C18H23N5O2, Кранцберг, – прочитал, заглядывая за плечо Натальи, Алексей, – это что такое?

Девушка пожала плечами.

– Похоже на химическую формулу какого-то вещества, – сказала она, открывая кожаную папку и аккуратно вкладывая в неё листок. – Пойдем, – Наташа похлопала Алексея по плечу, – больше ловить нам здесь нечего.

Соболь наморщил лоб и внимательно посмотрел на коллегу.

– Наркотики, что ли?

Покровская пожала плечами.

– Во всяком случае, то, что явно не купишь в обычной аптеке, – заметила она. – Может быть, Левицкий торговал какими-то оборонными секретами? – Топливо или что-то в этом роде?

Алексей почесал затылок.

– А откуда он их знал? – спросил околоточный. – Он же депутат, а не ученый. Надо у экспертов узнать. Слушайте, а причем здесь Кранцберг? Это же город, а не вещество?

– Город, – согласно кивнула Покровская, – может, там производят это вещество или просто Левицкий туда собирался. Вариантов много.

– Или его знакомый, – подхватил Соболь, – которого мы, кстати, так и не установили.

– Ну, это теперь легко, – сказала Наташа, – узнаем в жилконторе имя владелицы и узнаем имя съемщика, я надеюсь. В любом случае, мне кажется, надо начать с того, что узнать про это вещество побольше. Возможно, это и есть ключ к разгадке.

По крайней мере, у неё есть хотя бы одна ниточка.

* * *

Было около шести, а они сидели в лицее без малейшего намека на продвижение. Все ответы были однотипны. Екатерину Кирсанову последний раз видели на дне школы, откуда она ушла в половине десятого.

Теперь перед ними сидела Лера Лапина, та самая девица, что приставала к подружке убитой Кирсановой. Она откинулась на спинку стула и, кокетливо приподняв юбку, перебросила через колено ногу в черном гольфике.

– Я сразу поняла, что вы мент, – пренебрежительно сказала она, жуя жвачку, – по всем прихватам видно.

Это был всего лишь брошенный ребёнок, напомнила себе Ксения. Ребенок, до которого никому не было дело, ни родителям, ни этой школе. Она повернула голову в сторону напарника, тот усиленно старался сохранять спокойствие и не смотреть на закинутую ногу школьницы.

– Ты зря хорохоришься, – сказала Ксения вслух, – я слышала, что ты говорила Татьяне, или станешь отрицать?

Лера экспрессивно всплеснула руками.

– Хей, это была просто шутка, – нервно воскликнула она, – я очень любила Катюху! Её все любили. Я никогда не понимала, почему она тусуется с этими тремя пигалицами.

– С Дарьей, Татьяной и Софьей? – уточнила Авалова. Лера закивала, ерзая на стуле.

– Катюха высокая, эффектная, – сказала она, – а эти… ни кожи, ни рожи. Я не знаю, может, типа она хотела ярче выглядеть на их фоне. Я могу сказать вам одно, мы с Катюхой дружили.

Авалова сложила руки на груди и продолжала изучать школьницу.

– Поэтому ты кадрилась с её парнем во время дня рождения школы?

Лера фыркнула.

– Всё-то вы знаете, – пробурчала она, – небось, Танька растрепала, да? Тогда вы должны знать, что они с Катей расстались.

– Мы знаем, – кивнула Ксения, – но так же мы знаем, что он хотел её вернуть и они поссорились на вечеринке.

Лера манерно дернула плечом.

– Слушайте, откуда мне знать? «Я большую часть вечера танцевала, – сказала школьница, – там так орала музыка, что я при всем желании бы не услышала».

– Значит, ты не знаешь, из-за чего они поругались? – спросила Авалова.

Лера замотала головой.

– Да нет же, говорю вам, – сказала она, – Антон вроде хотел поговорить с ней, а она его отшила, но я не знаю точно.

Вроде, не знаю. Из них никто ничего толком сказать не мог. Пазл не складывался.

– И после этого Антон подошел к тебе? Лера кивнула.

– Да, – сказала она, – он обнял меня и начал гладить меня по бедрам и…

– Ты позволила это? – спросила Ксения.

– Я поняла, что ему просто нужно утешение, – объяснила Лера, – и женская ласка.

– И ты дала ему это утешение?

Лера сложила свои пухлые губки в недовольную мину.

– Если вы хотите знать, трахались ли мы, – сказала она, – нет, не трахались, только немного потанцевали, а потом он ушёл.

– Ты уверена? – спросила Ксения.

– Абсолютно, – сказала Лера.

Больше из неё вытаскивать что-либо не имело смысла. Кто-то из них двоих врал, или Лера, или Татьяна. И внутреннее чутье подсказывало, что Татьяна. Но это выясним позже.

– Этот Сиджан, он сейчас здесь? – спросила Ксения у не вмешивающейся в допрос директрисы.

Женщина кивнула.

– Приведите ко мне его и классного руководителя, – распорядилась Авалова. – Послушаем, что они скажут, добавила она про себя.

* * *

Анастасия любила считать себя умной и здравомыслящей, хотя втайне от всех признавалась – и только самой себе, – что природа обделила ее терпением. Сидевшая же напротив Эльмира Сабурова была в этом отношении полной её противоположностью. То ли из-за своей исключительной выдержки, то ли из-за волевого характера. Анастасия точно не знала из-за чего, но эти качества позволяли Эльмире в совершенно разных ситуациях выглядеть непринужденно и эстетично. Сабурова была великолепным собеседником, могла поддержать или выбрать подходящую тему для разговора. Анастасия всегда хотела иметь хоть толику той выдержки, которой была награждена Эльмира, она бы помогла, к примеру, более спокойно переносить нудных высокопоставленных гостей в пансионате, обескураживая их нахальство очаровательной улыбкой, а не прятаться от них где-то в толпе, как обычно она делала. Эльмира для Анастасии всегда была аналогом если не старшей сестры, то старшей подруги. К ней всегда можно было обратиться практически по любому вопросу и получить стоящий совет. Такой совет, какой не могли дать родители, такой совет, какой не могла дать даже Шурочка, не говоря уж о Верховском. Познакомились они с Эльмирой тоже в Швейцарии. Сабурова училась в том же университете, только раньше, и к моменту приезда Анастасии оканчивала магистратуру университета во Фрибурге, но в свою альма-матер иногда заглядывала. Специализировалась Эльмира на правовых вопросах, связанных со статусом Арктического региона.

Анастасия опять медитировала, что-то рассматривая за спиной сидящей впереди подруги. Эльмира проследила за взглядом девушки и медленно помахала рукой.

– Эй, – ласково сказала она. – Проснись.

Самое главное, что Анастасия действительно словно грезила наяву. Она подсознательно, сама того не желая, вызывала в памяти те события, что с ней происходили за последние несколько лет. Господи, зачем ты меня мучаешь? – подумала Анастасия. – Я же ни в чём не виновата. Или виновата? Но в чём?

– Что с тобой? – спросила Эльмира. – Я совсем тебя не узнаю. На тебя так повлияло то убийство?

Анастасия искоса посмотрела на подругу. А вот интересно, – подумала она, – как бы Эльмира отреагировала на такие письма из прошлого. Так же хладнокровно, как и на всё остальное? Или просто Эльмира не сталкивалась с тем, с чем столкнулась Анастасия в Женеве. Хотя с еёто историей…

– Нет, – сказала девушка, – убийство тут не причем.

Просто так много всего навалилось.

– Не поделишься? – спросила Эльмира. Она никогда не спрашивала из праздного любопытства или из тяги к сплетням и пересудам. Если Эльмира для чего-то спрашивала, то она действительно хотела помочь.

– Даже не знаю, с чего начать. Эльмира пододвинулась ближе.

– Давай сначала, – посоветовала девушка, – сначала всегда легче.

Анастасия вздохнула.

– Так вот сначала, – сказала она, – позавчера я встречалась с Александром, мы вместе ужинали, а потом я поехала домой. У меня болела голова, я не стала брать машину…

Рассказывая сейчас Сабуровой всю историю, Анастасия с внутренним ужасом заново переживала эти моменты. Весь шок произошедшего тогда Анастасия почувствовала почему-то только теперь, как будто кто-то блокировал её чувства до разговора с Эльмирой.

…Я пришла домой и увидела на тумбочке конверт, – продолжала Анастасия, – в этих листах была часть моего электронного дневника. Я писала его во время учебы в Женеве.

Эльмира смотрела на Анастасию прямым взглядом, стараясь ничего не упустить из того, что говорит собеседница. Анастасия не стала рассказывать про то, как забирала машину. Эльмира подняла палец.

– Стоп, – сказала она, – что ещё было в пакете? Анастасия стала вспоминать: веревка, молоток. Больше она ничего не видела, так как все её мысли занял выпавший конверт.

– Я не знаю, что мне делать, Эльмира, – подвела итог своей истории девушка, – меня кто-то обкладывает. Со всех сторон. Подбрасывает мне вещи, напоминающие мне о том, что я хочу забыть. Читает мои мысли. К чему-то меня подталкивает.

Эльмира отодвинула от себя суповую тарелку.

– Я не помню, в каком произведении, но в каком-то классическом, – сказала она, взяв в руку солонку и посыпая ее содержимым внушительных размеров стейк. Эльмира при любых ситуациях не теряла двух вещей: стиля и аппетита. Эти два свойства позволяли Сабуровой оставаться спокойной и уравновешенной.

Сидевшая же напротив Анастасия, которая, кстати говоря, ограничилась только супом, сидела в предгипнотическом состоянии, практически ни на что не реагируя.

– Так вот, – продолжала Эльмира, – там один человек изобрел нечто революционное, и его люди, которых он считал своими друзьями, стали гнобить его пополной. Вплоть до самоубийства.

– Похоже, – сказала Анастасия, – только я ничего революционного не изобретаю. Я ведь просто администратор в пансионате и только.

– Это неважно, – сказала Эльмира, – симптомы те же.

И потом, все это уже с тобой происходило однажды.

Анастасия кивнула.

– Ты права, – медленно расставляя слова, сказала она, – те, кто меня окружает, предстают в совершенно ином свете. Я начинаю подозревать в коварстве всех, кто мне дорог. Все изменились. Я сама меняюсь. Эти сны, видения о прошлом. Как будто кто-то подключается ко мне и заставляет меня видеть их. Переживать все заново.

Эльмира снисходительно улыбнулась.