Глава первая

Два поворота дороги отделяли Алексея Локтева от того места, где должна была оборваться его старая жизнь и начаться совершенно новая. Только два поворота и семь минут времени. Это были даже не повороты дороги, это были повороты судьбы. Но эти два поворота ещё предстояло сделать. А семь минут нужно было прожить…

В свете редких ночных фонарей зелень деревьев приобрела совершенно новые неземные цвета и тона, сделалась масляно-синей, рельефной, по-особому выпуклой. Локтев подобрал в центре города пассажирку и теперь привез её сюда, на незнакомую городскую окраину, на узкую темную улицу с двухсторонним движением. Он сбавил ход «Жигулей», боясь в темноте угодить колесом в глубокую выбоину в асфальте или открытый канализационный люк.

«Московское время ноль часов сорок пять минут, – нарочито бодрый голос диктора вдруг сделался грустным. – Синоптики не обещают понижения температуры в ближайшие дни. По их прогнозам, жара, установившаяся в Москве, не спадет в течение всей недели. А дальше – посмотрим. Как говорит в таких случаях знакомая бабушка…» Локтева мало интересовало мнение знакомой бабушки, он перестал слушать. Действительно, жара давит на психику, а духота такая, что шуточки ведущего радиопрограммы, возможно, остроумные, не доходят до сознания, кажутся совсем пресными и вымученными. Сняв руку с баранки, Локтев крутанул ручку приемника, уменьшая громкость, повернул голову к пассажирке, женщине лет тридцати, устроившейся рядом, на переднем сидении.

– Теперь куда? – спросил он.

– Я не знаю.

Женщина поправила бретельку кофточки, сползшую с голого загорелого плеча.

– Мне кажется, мы заблудились, – добавила она.

– Мне тоже так кажется, – усмехнулся Локтев. – Мне уже давно кажется, что мы заблудились.

Но вот он, свет в конце тоннеля. Наконец-то. Локтев весело цокнул языком. Впереди освещенный перекресток, светофор, широкая «зебра» перехода. На перекрестке он остановил машину на зеленый свет, подождал минуту, может, появится из жаркой темноты какой припозднившийся пешеход. И Локтев спросит у него дорогу до этой проклятой Гжатской улицы.

Никого. Ни души. Пешеходная «зебра» пуста, а тени деревьев вообще ни черта не разглядеть. Локтев тяжело вздохнул, в конце тоннеля не свет, а все тот же густой мрак летней ночи.

– Сейчас направо или налево?

– Я не знаю, – женщина равнодушно пожала плечами.

Локтев пригнул голову, посмотрел направо: темнота, только сквозь листву пробиваются далекие огни какой-то высотки. Слева темнеет погашенными окнами трехэтажное кирпичное здание старой постройки. То ли завод, то ли фабрика, похожая на огромный барак с двухскатной крышей. Навстречу промчался пустой рейсовый автобус, почему-то без номера, с выключенными габаритными огнями.

– Так нам направо или налево? Посмотрите повнимательнее, иначе мы тут досветла крутиться будем.

– Не знаю куда, честное слово.

Женщина рассеяно покачала головой.

– Не знаете, где живете?

– Я не москвичка, и тут не живу. Я в этом районе, сдуру, сняла квартиру. Не знала, что это такая дыра, дырища. Ровно три дня назад сняла где-то здесь квартиру. Я даже не знаю, где продуктовый магазин. Ночевала тут только один раз. Два раза приезжала сюда на такси, перевезла вещи от подруги. Дело было днем.

– Понятно.

Локтев достал из нагрудного кармана платок, промокнул лоб и шею, после минутного раздумья повернул направо. Он повернул именно направо, туда, где на дороге его ждали большие неприятности…

Женщина, перестала смотреть на дорогу, расстегнула сумочку, вытащила плитку шоколада «Басни Крылова», разорвала обертку и зашуршала фольгой. Локтев опустил ниже боковое стекло и сунул в рот сигарету, но забыл её прикурить.

– Шоколадку не хотите?

– Я хочу одного – найти вашу улицу, – ответил Локтев. – И ещё – спать хочу. Когда вы садились около гостиницы «Центральная», то сказали, что знаете дорогу. Сказали, что мне эту дорогу покажете.

– Да, знаю дорогу, днем знаю.

Женщина положила в рот кусочек шоколадки.

– Но ведь вы садились ко мне в машину ночью, не днем.

Локтев оборвал себя, продолжать пустые препирательства нет смысла. Что он хочет услышать в ответ? Он, Локтев, подобрал пассажирку в центре, согласился отвезти в Перово, до этой самой улицы, о существовании которой прежде не слышал. Обещал отвезти, потому что женщина сказала, что хорошо заплатит. Все ясно. Так что он хочет услышать в ответ? Еще одно «я не знаю».

Он затормозил, показалось, по правой стороне улицы в тени деревьев шагал какой-то мужчина. Дотянувшись до ручки, Локтев распахнул правую дверцу.

– Ой, уважаемый…

На ветру задрожали листья тополей. Издали донеслись чьи-то голоса. Пешеход исчез темноте так же неожиданно, как из неё появился. И чего он испугался? Бродят в ночи всякие идиоты… А может, и не было вовсе никакого пешехода?

В такую жаркую ночь человеку, просидевшему за баранкой часов семь, а то и десять часов подряд, все, что угодно, померещиться может. Чего и в природе не существует – вдруг увидишь. Чертыхнувшись, Локтев захлопнул дверцу, тронул машину с места.

Деревья стали попадаться реже. По обеим сторонам кривой улицы, сколько хватало взгляда, потянулись серые железобетонные заборы производственной зоны. Вот наглухо закрытые металлические ворота какого-то склада, на газоне ржавый остов позабытого легкового автомобиля.

Железобетонный забор сменился кирпичным, по встречной полосе промчалась темная «Волга», прогромыхал грузовик с пустым кузовом. Наконец, на правой стороне улицы показалась жилая пятиэтажка светлого силикатного кирпича, Локтев снизил скорость, наклонил голову, стараясь разглядеть табличку с номером дома и названием улицы.

* * * *

Дом, кажется, имеет номер – восемнадцатый. А улица? Локтев надавил педаль газа, проехал метров двести до следующего дома. Вот она, освещенная помирающей на глазах лампочкой, плоская табличка. Черным по белому: улица Каскадная. Локтев почесал переносицу, ему о существовании такой улицы слышать не доводилось.

Он остановил машину на обочине, впритирку к бордюрному камню, включил в салоне свет, открыл бардачок. Разложив на баранке карту Москвы, долго хмыкал и водил пальцем по бумаге. Наконец, поднял голову, посмотрел внимательно на свою пассажирку.

– В Перово нет Гжатской улицы. Есть Братская. Может, вам именно туда, на Братскую?

– Нет, мне на Гжатскую.

– Но здесь нет такой улицы, хотите, взгляните сами, – он ткнул пальцем в карту. – Это новая карта.

Женщина скомкала бумажку от шоколадки и выбросила её на дорогу.

– А в каком же районе находится эта улица?

Локтев чуть не застонал от досады. Потратить столько времени – и все понапрасну.

– Какая именно улица?

– Ну, кажется, Гжатская?

– Подождите, вы сказали, что вам нужно именно в Перово. Не «кажется», а точно в Перово. Когда мы подъезжали к Перово, вы сказали, что нужна какая-то Гжатская улица. Я не мог проверить ваши слова, в этом просто не было необходимости. Хотя я даже не знаю, от какого слова происходит это название.

– Какая разница?

– Вот именно, какая к черту разница?

– Не ругайтесь.

– Я не ругаюсь. Я объездил с вами половину района, теперь развернул карту и говорю вам, что такой улицы здесь нет. Что будем делать?

– А где она есть, в каком районе? Может, я что-то перепутала?

Локтев снова склонился над картой, прищурился и запыхтел с такой натугой, будто поиск Гжатской улицы по карте требовал от него сверхъестественных физических усилий. Наконец, он ткнул пальцем в карту с такой силой, что смял плотную бумагу.

– Вот, вот где она, ваша улица. Только она не в Перово, а в Кунцево. Вы не москвичка. Возможно, вам трудно понять некоторые нюансы, некоторые тонкости. Но вы все-таки постарайтесь: Перово и Кунцево – это совершенно разные районы. В этом тонкость.

– Вы взялись довести меня до места.

– Я согласился довести вас до Перово.

– Довезите меня до дома, я хочу спать.

Темные глаза пассажирки сердито заблестели. Она захлопнула сумочку.

– Какое совпадение, я тоже хочу спать.

– Но вы ведь не бросите меня в незнакомом месте, на этой пустой дороге?

– Давайте так: я довезу вас до Рязанского проспекта. Там вы поймаете машину и поедите к себе в Кунцево. Договорились?

– Вы обещали довести меня до дома, – женщина упрямо поджала губы. – Я заплачу.

– Разумеется, вы мне заплатите, – кивнул Локтев. – В такую жару я не занимаюсь благотворительностью. Это против моих правил. Тем более не занимаюсь благотворительностью ночью. И на голодный желудок.

Локтев бросил карту в бардачок, развернул на ладони платок и, уронив в него лицо, промокнул испарину со лба и щек. Сил на пустые споры не осталось. Проще доставить эту слишком забывчивую дамочку, эту провинциальную бестолковку по назначению, до съемной квартиры в Кунцево, чем стоять посередине темной дороги и заниматься бессмысленными препирательствами.

Он поклялся себе впредь брать вперед деньги с ночных пассажиров. Локтев, злой на женщину, на себя, на спящий город, на весь окружающий мир, рванул машину с места. Теперь он представлял себе длинную скучную дорогу до Кунцево. И злился ещё сильнее.

Женщина молчала, то ли не хотела больше скрывать усталости, то ли делала вид, будто на кого-то обиделась. Но на кого здесь обижаться? Разве что на свою короткую память. Локтев, проскочив перекресток на желтый сигнал светофора, свернул налево, прибавил газу. Давно не выпадало такого неудачного дня, такой бестолковой ночи.

– А вы, я заметила, тоже не москвич?

– С чего вы взяли?

Локтев повернул голову к пассажирке.

– Город плохо знаете.

– Я родился в Москве и здесь ро…

* * * *

Локтев перевел взгляд на дорогу и не успел закончить фразу, оборвав себя на полуслове. Неизвестно откуда прямо перед капотом возникла долговязая мужская фигура. Ногой Локтев утопил педаль тормоза, что есть силы, вывернул руль вправо. На мгновение он увидел совсем близко бледное, как молодая луна, перекошенное от ужаса мужское лицо.

Увидел стеклянные, вылезшие из орбит глаза. Это лицо появилось и исчезло в кромешной тьме. Раздался смачный хлопок, будто с высоты пятого этажа на капот автомобиля уронили пакет молока, лопнувший от удара. Пассажирка вжала голову в плечи, обеими руками вцепилась в подушку сидения.

Протяжно взвизгнули тормоза. Машина пошла юзом, развернулась в обратном направлении. Женщина, широко раскрыв рот, закричала. Автомобиль вылетел на встречную полосу, замедлив ход, коснулся двумя правыми колесами бордюрного камня, проехав ещё десяток метров. Наконец, остановился.

С шумом выпустив из себя воздух, Локтев оторвал от баранки занемевшие вдруг ладони. Он хотел что-то сказать, но слов не было. Женщина прижала руки к груди и тяжело задышала.

– Боже мой, – сказал она.

– Все, приехали, – ответил Локтев.

Распахнув дверцу, он выбрался из машины, огляделся по сторонам. Никого. Куда же делся тот мужик с бледным лицом? Локтев пересек белую полосу разделительной линии. Вон он, лежит на обочине, похожий на длинный бесформенный мешок. Локтев сделал несколько быстрых шагов вперед, наклонился над телом, присел на корточки. За спиной хлопнула дверца, Локтев обернулся.

Женщина, стояла на мостовой, глядя вперед себя пустыми черными глазами.

Локтев вытянул руку вперед, прижал пальцы к шее мужчины. Пульса нет. Что же делать? Нужно немедленно вызывать милицию. И, разумеется, «скорую». Господи, есть ли в этом районе хоть один телефон-автомат? Едва ли.

А если есть, где его искать? Темно. Нет, не отыщешь телефонную будку такой темнотище. Так что же делать? Сидя на корточках, Локтев тупо разглядывал лицо мужчины, желтоватое, с синюшными кругами под глазами. Разглядывал быстро росшую в размере черную лужицу крови под головой.

– Что вы наделали…

Женщина стояла над Локтевым. Она размазывала платком по влажному лицу потекшую вместе со слезами тушь для ресниц.

– Что же вы наделали…

– А что я наделал? – поднял голову Локтев.

– Вы его убили.

– Этот черт сам бросился под колеса. И откуда он только взялся на пустой дороге?

– Вы… Вы убили человека. Убили.

– Тьфу, черт. Никого я не убивал.

Локтев решил, что у женщины что-то вроде эмоционального шока, он хотел что-то ответить, но промолчал. Хотел плюнуть, но в горле пересохло, язык стал сухим и шершавым.

– Мне страшно, – сказала женщина.

Подтеки крови на бордюрном камне. Видимо, отброшенный ударом, человек пролетел в воздухе десяток метров, ударился головой об этот камень или мостовую. Короткий полет, быстрое падение. Все, конец.

По виду мужчине лет сорок, может, тридцать восемь. Мог бы ещё пожить, погулять, побегать, нарушая правила дорожного движения. Но не судьба. Серая майка задралась до самой груди, из-под неё выглядывает плоский волосатый живот. Темные тренировочные брюки с широкими красными полосками, похожими на генеральские лампасы, ноги босые.

Носки покойный не носил – вот что можно определенно сказать об этом человеке.

А где же его обувь? Локтев повертел головой из стороны в сторону. В воздухе плавает тополиный пух, его много, он везде. А где обувь? Вон она, под дальним фонарем валяются то ли кроссовки, то ли ботинки.

– Мне страшно, – повторила женщина.

– Почему страшно?

– Вы убили человека. У вас руки в крови. Я боюсь.

– Да отстань ты от меня.

Локтев испытал новый, сжимающий горло приступ злости.

– Ты сама все видела. Никого я не убивал.

Что же делать? Что сейчас следует делать, где искать гаишников? Локтев взял в руку запястье мужчины и снова осторожно положил руку. Локтев опустил бессмысленный взгляд на мостовую. И тут увидел в двух шагах от трупа, на пыльном асфальте у самой обочины, человеческие мозги. К горлу подступил, поднялся из самой утробы кислый комок тошноты. Вышибленные мозги, на что они похожи, когда просто валяются на мостовой рядом со своим бывшим владельцем?

Ночь, улица, фонарь, аптека, вышибленные мозги и прочая лирика. Может, они похожи на двойную порцию клубничного десерта. Если так, этим десертом здесь некому полакомиться, до такого угощения охотников не найдется. А может, человеческие мозги похожи на кучу дерьма, которую только что сделала бродячая, смертельно больная собака с кровавым поносом?

Локтев так увлекся этой спасительной мыслью, что даже поискал глазами эту самую бродячую собаку, надолго задержал взгляд на придорожных кустах.

Нет, не похожи мозги на собачье дерьмо. Похожи сами на себя, то есть на мозги, только что вылетевшие из-под черепушки. Возможно, они в своей агонии ещё продолжают о чем-то думать, мыслить. Правда, эти мысли для человечества уже не имеют решительно никакого значения.

* * * *

Локтев услышал в стороне веселый цокот женских каблучков.