Глава 2

Под вечер сотрудника уголовного розыска майора полиции Юрия Девяткина вызвал начальник следственного управления ГУВД Москвы полковник Николай Богатырев. Кабинет был огромный, стены облицованы старомодными панелями под дуб, красная ковровая дорожка ведет прямо от порога к письменному столу – наверное, чтобы посетитель не заблудился. Девяткин сел к приставному столику, положив перед собой папку с бумагами и стал ждать, когда начальник докурит сигарету. Богатырев, – мужчина средних лет с небольшой лысиной и глазами навыкате, был одет в гражданский костюм, вышедший из моды лет десять назад, рубашку в бело-синюю полоску, похожую на матросский тельник, и серый галстук, напоминающий удавку.

– Ты сводку происшествий за последние трое суток читал? – спросил Николай Николаевич.

Девяткин соврал, что читал и стал наблюдать, как Богатырев тянется к графину, наливает воду в стакан и не может справиться с дрожью в руках. Ну, Николай Николаевич всегда выглядел так, будто вчера засиделся с друзьями, веселая вечеринка затянулась до самого утра. А к вечеру похмельные муки достигли той пиковой точки, когда не остается сил работать и вообще жить, глаза на мир не глядят, – хочется влить в себя графин холодной воды, лечь на кожаный диван, что стоит в углу, и умереть на нем.

Девяткин пребывал в хорошем настроении: около восьми назначена встреча с одной интересной женщиной, между прочим, врачом рентгенологом, это приятное знакомство, весьма возможно, перерастет в нечто большее. На всякий случай Девяткин еще накануне навел порядок в своей однокомнатной берлоге, купил вина и пирожных с ванильным кремом. Сейчас он поглядывал то на Богатырева, припавшего к стакану с водой, то на часы: до конца рабочего дня ждать недолго.

Начальник отодвинул стакан и сказал, что третьего дня в Центральном округе Москвы убит банкир и его жена. Все произошло в их квартире. Следов взлома нет, видимо, хозяин знал гостей и сам впустил их. Преступление с корыстным мотивом, пропали деньги и ценности. Кроме того, убийцы завладели ключами от двух сейфов, замурованных в подвале загородного особняка. Там грабители тоже побывали, сейфы пусты, если не считать нескольких мятых коробочек из-под колец и колье.

Хозяин квартиры был человекам старомодным, банкам не доверял, видимо, потому что сам всю жизнь имел дело с деньгами и хорошо усвоил, – надежных банков не существует. Поэтому ценности держал при себе, – и поплатился. Пострадавший профессиональный финансист, совладелец или бывший совладелец Московского резервного коммерческого банка, – на это надо обратить особое внимание. В этом месте Девяткин нахмурился, перестал поглядывать на часы и стал слушать начальника, не пропуская ни единого слова. Он чувствовал волнение и холод в груди.

Видимо, убийцы срубили очень большие деньги, впрочем, это станет ясно позднее. Но дело даже не в деньгах, – преступление совершено с особой жестокостью, цинично. В течение первых трех дней расследование вели оперативники Центрального округа Москвы, но далеко не продвинулись. Поэтому дело, – Богатырев постучал пальцем по тощей папке на столе, – передали в Главное управление внутренних дел Москвы, требуют, чтобы им занимались лучшие оперативники.

Тут еще надо отметить, что пострадавший был человек весьма значительный, со связями и обширными знакомствами, так что, результатами расследования будет интересоваться большое начальство прямо оттуда, – Николай Николаевич поднял кверху глаза. Девяткин подумал, что в жизни все меняется слишком быстро, и люди меняются. Когда-то Богатырев был хорошим сыщиком, не боялся ни ножа, ни бандитской пули, теперь боится услышать по телефону плохое слово от начальства.

Из Министерства внутренних дел уже звонили, спрашивали, кому из оперативников будет передано розыскное дело. Кандидатура восторгов не вызвала, якобы, методы работы Девяткина – сомнительные и вообще… Но тут надо понимать, что Девяткин грязь своими руками разгребает, а не в оранжерее цветочки нюхает, – иногда любые методы хороши, ну, если надо докопаться до правды. Оборвав себя, Богатырев глотнул из стакана, прикурил новую сигарету и сказал, что имя пострадавшего – Пол Лурье, или попросту Павел, он постоянно жил в России, но корни французские. Детей у супругов, слава Богу, не было.

Жена его Ирина, в девичестве Игнатьева, она была моложе супруга на двадцать лет, – говорят очаровательная добрая женщина. К тому же – редкая красавица, но, – Богатырев иногда пытался острить в самых неподходящих ситуациях, – но по фотографиям, сделанным на месте происшествия и в судебном морге, – это определить трудно. Ну, в смысле, была ли она красавицей или так себе, – на любителя. И вообще этой женщине, – это уже кроме шуток, – выпала не самая легкая смерть.

Девяткин был готов услышать это имя, уже понял, о ком речь. И все-таки почувствовал себя так, будто в любительском поединке по боксу, получил тяжелейший удар пол ложечку, а затем в подбородок, – свет померк перед глазами, он тяжело рухнул на настил ринга и не может подняться от боли, дыхание перехватило, а мышцы рук и ног свело судорогой. Он испытал приступ тошноты и, кажется, побледнел, но Богатырев ничего не заметил. Где-то в голове прокрутилось: Ирина Лурье, Ирина… И снова свет померк, и подкатила тошнота.

* * *

Богатырев передал папку, сказал, что в ней – первичные показания свидетелей, протокол судебного вскрытия и прочий почти бесполезный мусор. Теперь расследования придется начинать практически с чистого листа.

Он поднялся с кресла, проводил Девяткина до дверей кабинета, пожал руку и пожелал успехов. Значит, сверху теребят и давят: найди убийц. Девяткин вернулся в свой кабинет и некоторое время сидел за столом, обхватив голову руками и погрузившись в невеселые мысли. В дверь постучали, вошел с каким-то вопросом лейтенант Саша Лебедев, чемпион Москвы по классической борьбе в супер тяжелом весе. Сейчас он готовился к очередному турниру, поэтому каждый вечер просил отпустить его пораньше с работы на тренировку.

– Сегодня не отпущу, – сказал Девяткин. – Садись.

– Надоело целый день сидеть, – ответил Лебедев. – Постою.

– Ирку Игнатьеву помнишь? Третьего дня ее убили. Вместе с мужем, в квартире в центре Москвы. В конверте фотографии.

– Господи, – Лебедев сел на стул, вытащил несколько крупный фотографий, сделанных в морге. – Господи… У вас такая любовь была, ну, про такую любовь романы пишут.

– Когда мы с ней расстались, я был уверен: у нее впереди прекрасное счастливое будущее. Иначе и быть не могло… Она была создана для жизни, полной поэзии… Блин, ну, надо же. Вот же суки… Твари…

– Зря вы тогда, погорячились… Ну, года два или три назад. Вы пришли сюда после разговора с ней. И мы на троих раздавили бутылку коньяка. Вы тогда сильно переживали. И я сказал: зря вы. Если есть любовь, тогда надо… Надо как-то ее поддерживать, как огонек на ветру.

– Огонек… Много ты понимаешь. Она красавица, умница… У нее художественное образование, отец – искусствовед, известный на весь мир. А я кто? Обычный мент, который живет в однокомнатной квартире, целыми днями возится с разными подонками. Если буду трудиться в поте лица, дослужусь до подполковника. Вот и все перспективы. Разве такой муж ей нужен? Мне повезло, что встретил ее, что был с ней близок. Один раз повезло встретить хорошую женщину. А расстались по-глупому. Потом ей подвернулся этот Пол Лурье, банкир. Он-то долго думать не стал: быть или не быть. Увидел ее и сходу сделал предложение, а она согласилась. Мне на зло.

– А начальство знает, что у вас с ней, ну, были отношения?

– Спроси лучше что-нибудь умное. Если бы начальство знало, я бы не получил это дело.

Глава 3

По середине недели чуть свет адвокат Олег Моисеев заехал за Джоном. Юрист был дюжим сорокалетним мужчиной с румяной, будто ошпаренной кипятком физиономией. Он долго мял в своих ручищах ладонь Джона, стараясь выразить соболезнования по поводу происшествия с братом, уговаривал не переживать и не принимать близко к сердцу. Даже снял очки с затемненными стеклами, прятавшие близко посаженные навыкате глаза. Без очков адвокат был похож на вареного рака.

Путь от Москвы до Владимира обычно занимал три часа, но в этот раз они потратили четыре с гаком: лил дождь, дороги были забиты автомобилями. За рулем сидел опытный дядька, любивший прокатиться с ветерком, он часто вздыхал и хмурил брови. Адвокат, развалившись на заднем сидении, отгородился от всех газетой. Джон бездумно смотрел в окно на голые осенние рощи и тяжелое низкое небо, на дождь со снегом, голые деревья и темные откосы оврагов. К середине пути Моисеев прочитал почти все газеты, пролистал развлекательные журналы, выпил кофе из термоса и захотел пошевелить языком.

– Неприятности по одной не случаются, – мрачно процедил он. – Историю про Лурье слышал? Человека убили средь бела дня в московской квартире. Сначала разделались с женой и только потом… Господи, какая жестокость. Вчера меня вызывали на Петровку 38 к майору Девяткину. Он проводил первичный опрос свидетелей. Довольно бесцеремонный тип, сволочь. Продержал меня в коридоре три часа. Потом задал три общие вопроса и отпустил. И смотрел на меня сверху вниз. Дал понять: что бы ты мне ни сказал, – все равно не поверю. Если позвонят из полиции или пришлют повестку по поводу Лурье, – без меня никуда не ходи, ни с кем не разговаривай. Иначе наживешь неприятности.

– Что я могу сообщить полиции? Я с Лурье был едва знаком. Изредка мы встречались в коридоре и здоровались. Он и в банке показывался раз в месяц. После его убийства Биркус приказал найти в архиве все записи, на которых есть голос Лурье. И все стереть. Ну, чтобы полицейские нос не совали. Говорят, у него была красивая жена. Жалко человека…

– Да, смерть никого не щадит, – мрачно кивнул Моисеев. – И все-таки глупо… Открыть дверь незнакомым людям. Пустить их в квартиру… Я был на похоронах. Гроб с Лурье в церкви даже не открывали. Так обезображено лицо. А жена… Даже говорить не могу на эту тему. А ведь была редкая красавица…

И снова уткнулся в газету.

К городской больнице подъехали к полудню. Узкая дорога подходила к лечебному корпусу больницы со стороны старого парка, водитель остановил машину перед подъездом. Адвокат заглянул в глаза Джона и сказал:

– Слушай, еще не поздно передумать. Ну, зачем мы пойдем к этому парню? Чего ты хочешь добиться? Давай так: я знаю отличный ресторан. Для начала мы пообедаем, а потом…

– Сначала я хочу увидеть этого Артема Дзыгу. Человека, которого избил мой брат. Все остальное – позже.

– Не человека, а кусок дерьма. Отброс, место которому – на свалке. Разговаривать с ним – впустую терять время.

Моисеев вышел из машины, поднялся на крыльцо, исчез за дверью, быстро вернулся, сказал, что сейчас приема посетителей нет, но он договорился с врачом, – их пустят. Поднялись по лестнице на третий этаж, в коридоре пахло вареной капустой и хлоркой. По обе стороны закрытые двери, в дальнем конце – окно.

В одноместной палате поверх одеяла лежал человек лет тридцати пяти среднего сложения и среднего роста с испитым голубоватым лицом, волосы соломенного цвета всклокочены и стоят дыбом. На правой скуле ссадина, на нижней челюсти кровоподтек. Он был одет в больничную рубаху с завязками на груди и мятые пижамные штаны, не доходившие до щиколоток. Предплечье правой руки загипсовано. Короткая рубашка задралась, Джон увидел, что живот мужчины замотан бинтами.

Адвокат подошел ближе к кровати, скорбно склонил голову, представился сам и представил Джона, выразил соболезнования по поводу случившегося "недоразумения". Дзыга смотрел на адвоката злыми прищуренными глазами. Потом медленно сел на кровати и обратился к Джону, грозя желтым от табака пальцем.

– Твой брат напал на меня первым. Как зверь бросился. Чуть не прибил к матери. На, посмотри, что он со мной, падаль такая, сделал. Руку сломал в двух местах, три ребра. На мне живого места не осталось. А он, – Дзыга показал на адвоката желтым пальцем, – еще чего-то там вякает… Я не знаю, как живой остался. Меня в больницу в бессознательном состоянии доставили. Врачи сначала думали что у меня… Ну, разрыв этих… Внутренних органов. Думали до утра не дотяну.

– Я вижу, как вам тяжело, – Джон был смущен, он испытывал робость и душевную неловкость перед этим типом, таким жалким, и, кажется, еще не совсем трезвым. – Понимаете ли, мой брат, он хороший человек, но когда выпивает не всегда себя контролирует… Видимо не рассчитал свои силы. Бывает…

– Тогда пусть не пьет совсем, раз не может. А если бы он меня убил? Может быть, я и сейчас, после этих побоев, останусь инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Врачи гарантий не дают, что воспряну. Говорят, жизнь твоя на волоске висела. Живу на уколах. А сейчас я здесь один. Ну, в этой вот палате. Потому как близких родственников – никого. Няньку – не дозовешься, ей надо деньги платить. Понимаешь ты? Денег у меня ни гроша… А здоровье подорванное.

– Послушайте, мне очень жаль, – пробормотал Джон. – Я готов помочь. Ну, деньгами.

– Только не мечтай, что мелочью отделаешься. Кинешь медяков как нищему на паперти… И готово дело. Нет уж, дорогой товарищ, со мной такие фокусы – ни-ни.

Джон достал бумажник, вытащил деньги, около шестисот долларов, протянул их Дзыге. Тот схватил, трижды пересчитал, – кажется, глазам не поверил, – и пересчитал в четвертый раз. Он замер, соображая, куда спрятать доллары. Сидел на краю кровати и бешено вращал глазами. Он надеялся получить совсем немного, – на бутылку с закуской, – а тут свалилось целое состояние, – долго не пропьешь. Только где спрятать, чтобы сиделка не нашла. Под подушку, под матрас? Он вытащил из-под кровати войлочный тапок, но бросил его обратно. Снял джинсы, висевшие на спинке стула, спрятал деньги в потертый старушечий кошелек, застегнул клапан и перевел дух. Затем сложил джинсы вчетверо и подложил под подушку. Конечно, место – ненадежное, но лучше него все равно не найти.

Он посмотрел на Джона лунатическими блестящими глазами и пробормотал:

– Только я… Только вы знайте, что меня дешево не купишь. Что не продаюсь. Ты еще вот что… Русских денег у тебя нет, хоть немного? Я не для себя прошу.

Джон снова полез в бумажник и отдал все рубли, что там лежали. Дзыга снова принялся считать и пересчитывать деньги, Джон и Моисеев вышли в темный коридор из палаты, закрыв за собой дверь.

– Я звонил главному врачу еще пару дней назад, – сказал Моисеев. – Попросил, чтобы Дзыгу в отдельную палату перевели. Только ты не суйся со своими деньгами, я сам заплачу, кому надо.

– Я чувствовал себя виноватым. Томас избил этого бедолагу….

– Что было – то было, – сказал Моисеев, когда спускались по лестнице. – Ты напрасно деньгами разбрасываешься. Достаточно одного взгляда чтобы понять: этот Дзыга – профессиональный вымогатель. Знай: от него теперь мало что зависит. Уголовное дело возбуждено не по факту заявления Дзыги в полицию, а по факту происшествия – драка в общественном месте, порча имущества, нанесение потерпевшему побоев средней тяжести.

– Ну, когда будет суд, он выступит и скажет, что не имеет претензий.