Капитан вскоре вернулся к беседе. Овсяное печенье в каюте неумолимо заканчивалось. Разумеется, Егорову было предложено не только печенье с напитками: настоящий космический борщ, который готовят лишь на крупных судах с нормальным тепличным хозяйством, Леонид уже жадно выхлебал и теперь чаёвничал. Сначала были долгие разговоры о космических заводах, воспоминания – о школе и юности, о родной планете Рязань, о последней встрече выпускников гимназии, которая состоялась пятнадцать лет назад. Об эмиграции из Суздальской Империи в Уральский Союз Планет. Артемьев вскользь упомянул, что покинул родную державу из-за проблем с прошлым работодателем – почти как у Леонида.

Поговорили и о политике. Артемьев рассказал, что помимо привычных битв корпораций за лицензии на грузоперевозки в этих краях прибавились ещё и битвы вполне настоящие, с применением оружия. Не только контрабандисты, но и бандиты всех мастей. Нападения на станции, аварии, ещё и пропажи кораблей. Рассказать в ответ про то, как за ним гнались, Егоров поостерёгся – мало ли, связанных с этим проблем Артемьев мог испугаться.

Пришла мысль, от которой по спине пробежал холодок – а что, если преследователь рядом? Где-нибудь на логистической станции?

Вскоре Егоров услышал от капитана вопрос, который был неприятен и, тем не менее, неизбежен.

– Расскажи-ка ты лучше, как у тебя сейчас дела, – предложил Артемьев. – Чем живёшь, где летаешь?

– Снял апартаменты в Перми. Я профессиональный поэт. Сейчас совершаю тур в сторону окраин.

Артемьев удивлённо приподнял густые брови:

– Хм! Как? Этим всё ещё можно зарабатывать?

– Разумеется, – Егоров с трудом подавил раздражение в голосе – тема была болезненная. – Достаточно получить в творческой гильдии лицензию на коммерческое использование произведений. А если с правом на выступления – то это ещё лучше, можно собирать стадионы. Однажды я заработал сто пятьдесят тысяч союзных за одно выступление.

Вот как отвечать на такие вопросы? Древний вопрос человека творческих профессий. С одной стороны – тут лучше бы прибедниться и получить с того сочувствие и, возможно, выгоду. С другой стороны, продешевишь – и пройдёт слух, что ты готов работать забесплатно. Это мы ещё оставили за скобками уважение к себе, гордость за свой труд. Союзными кредитами называлась цифровая валюта держав, входящих в Уральский Союз. Один имперский червонец равнялся пятидесяти пяти союзным. Среднее ежемесячное жалование моряка составляло двадцать тысяч.

Егоров умолчал, что заработанные сто пятьдесят тысяч были самым крупным его гонораром, после которого уже больше полугода он получал сущие копейки.

– Извини, возможно, я немного бестактен, – капитан почесал бок. – Просто я не ожидал. Что за жанр у тебя? Ну, или, как там правильно, стиль? Я же профан. Из поэтов читал только Пушкина, Харитонова и этого… Курдюмова-Шнайдер.

Егоров приосанился, о стилях он любил рассуждать.

– Ну, я начинал с четырёхмерной поэзии и звучарных стихов. Это слишком сложно. Но сейчас стремлюсь к минимализму, работаю с линейными короткостишиями. С ультра-короткой формой.

Капитан изрядно удивился такому количеству незнакомых слов.

– Интересно. Я не знаю, насколько это тактично спрашивать, но можешь что-нибудь зачитать?

– Без поэтизатора сложно, но попробуем.

Егоров прокашлялся, сделал серьёзное лицо и прочитал:

 
Луна яичницей несётся в небесах[1]
 

Артемьев ожидал продолжения и выждал пару секунд. Когда Егоров кивнул, показывая, что закончил, капитан чуть не проронил бестактное «это всё?», но вместо этого сказал, слегка улыбнувшись:

– Интересно, интересно. Очень хорошая метафора!

– Могу продолжить, – предложил Егоров и тут же поправил себя. – Впрочем, это сложный жанр для восприятия. Тут главное – паузы, а это не всем по душе.

– Кстати, о душе. Говоришь, не женатый? – немного резко сменил тему капитан.

– Да, точнее, снова развёлся, – Егоров поменялся в лице. – Подал на развод два среднегода назад.

– Сочувствую. Это же ты уже второй раз разводишься? Что так?

Леонид встал и начал ходить по каюте, засунув руки в карманы.

– Ну, первый брак был вообще по-глупости. А тут… Понимаешь, у меня родилась двойня. Два замечательных мальчика, очень похожи на меня. То есть, были похожие.

– В смысле, были? – Артемьев ожидал услышать что-то очень грустное, но Егоров развеял опасения.

– Нет, они и сейчас живы-здоровы, им уже почти четыре среднегода. Просто спустя полгода парни стали всё меньше и меньше походить на меня. И вообще, на представителей светлой расы. В негритят превратились, короче. В мулатиков. Я заранее предполагал что-то похожее. Жену долго не отпускали после родов, а рожала она в лучшем роддоме Суздаля. Я тогда прилично получал, проплатил роды и какие-то «дополнительные процедуры». Как я потом выяснил, временную внешнюю боди-модификацию детишек.

– Беда-беда… И что теперь? Слышал, по закону Суздальской Империи отцовство отменить не так просто. Платишь алименты?

– Ну, как сказать… Стараюсь, но денег мало.

Капитан снова прервал разговор, отвлёкся на гарнитуру, потом вывел на экран один из туннелизаторов. Приблизил, посмотрел в просмотровое окно. Матрос-зверотехник, дежуривший у туннелизатора, отступил, позволив рассмотреть поближе. Стая из полсотни разноцветных рыбёшек отчаянно крутились внутри вакуумного двигательного нутра, выпустив хвосты-воронки наружу корабля и охватив его со всей стороны.

Один из гипототемов, сферическо-вакуумных коньков, плавал взад-вперёд в стороне от стаи, даже не пытаясь слиться в ней потоком турбулентности. Его светимость казалась ниже остальных, хвост, свёрнутый в четвёртое пространство, обрывался чёрной точкой.

– Захворал, что ли? Что со скоростью, что нейтринное зрение говорит? Нормально? Ну и ничего страшного, погрешность полтора процента. В запас уложимся. Отгони его в сторону, пусть не вливается на ходу, а то слетим с курса.

Егоров, наконец, успокоился и присел обратно в кресло. Артемьев попытался приободрить товарища:

– Ладно, в жизни всякое бывает. Всё равно, замечательно, что мы встретились! По твоему корабельному времени сейчас ночь или день?

– Ночь, – ответил Егоров и подтверждение зевнул. – Хотя я себе ритм частыми нырками уже насовсем сбил.

– У нас – утро. Ты ночевать где будешь? В своём корабле? Кстати, я не посмотрел, что у тебя за корабль, кажется, второй класс размерности?

– Второй, яхта «Академик Гамаюнов». Из Рязани, серии «А-45» середины прошлого века. Парусник. Судёнышко старое, но крепкое, я в нём живу вот уже больше года.

Артемьев усмехнулся.

– С мотыльком? Редкое явление в наших краях.

– Их же недавно приручили, меньше века назад, – сказал Егоров. – В центральной части Рукава Ориона другая разновидность водится, малые бражники, которые не умеют надолго окукливаться при посадках в зоне гравитации.

– Дорого же содержать яхту? И как ты один управляешься?

– В том-то и дело, что яхтами можно управлять в одиночку. Главный плюс. По сути, челнок с возможностью межзвёздных перелётов. Мотыль умный, автоматику слушается, а другой живности на борту нет. Правда, медленно плавает, и далеко от магистралей не уплывёшь, и комфорта особого нет без гравитации. На планету садиться либо дорого, либо опасно.

– Потом куда планируешь? Возвращаться на большую землю?

– Да, думаю, что пора завязывать с окраинами, – вздохнул Егоров. – Как-то небезопасно тут. Но лететь до Перми отсюда стоит тысяч двадцать – и это только топливо с дефлюцинатом. Да, а заночую, пожалуй, на яхте.

Егоров отвернулся. Было стыдно просить помощи, но другого выбора он пока не видел. Многозначное молчание возымело действие, и Артемьев рявкнул:

– Да что ж ты как не родной! Оставайся на корабле до разгрузки, сейчас выделю тебе апартаменты. Хотя, пожалуй, в Балхаше и в Орске я тебя высаживать не буду, в Бессарабии визовый режим… Нам до них осталось три перелёта, два всплытия. Мы сейчас летим до Тюмени, можешь выйти и там.

Поэт кивнул, продолжая молчать. Артемьев почесал подбородок, махнул рукой:

– А, чёрт с ним, оставайся и до обратной дороги, в Кунгур тебя я запросто подброшу. Всё равно половина номеров простаивает. Только с питанием – тут уж сам решай, трёхразового не обещаю.

– Спасибо! Позволь только мне сходить до яхты, забрать кое-какие вещи.

Капитан попрощался с другом и отдал распоряжение дежурному сопроводить гостя.

Егоров вышел из каюты в широкий парадный коридор и выдохнул. Оставшейся суммы вполне должно хватить, чтобы прокантоваться в ВИП-апартаментах корабля несколько недель. Наличие посёлка открывало перспективы подзаработать. А траты на посадки, взлёты, дозаправки теперь сводились к нулевым – разве что пару раз вывести яхту в открытый космос, чтобы «размять шарниры» да подкормить мотыля.

Приспособленчество, но куда деваться?

В коридоре Егорова уже ждал молодой парень в форме с редкими белёсыми усами. Парень представился старшим матросом Константиновским и молча повёл поэта по зигзагу лестниц вниз, в ангарный отсек. На вид он показался немного резким.

– Не подскажете, а есть ли у вас на корабле какая-то культурная жизнь? – рискнул прервать молчание поэт, когда они уже подходили к яхте. – Кто ваш министр культуры?

По идее, этот вопрос было бы логичнее задать капитану. Но пока оставалось неясным, как Артемьев отнесётся к заработкам Егорова.

– Министра культуры не изобрели. Говорят, когда-то был заместитель капитана по культуре, но это ещё в доисторические времена, до ремонта.

– Хорошо, а пресс-служба? Телестудия.

– Только через внутреннюю сеть, энтузиастами. А жизнь – отчего ж нет, есть жизнь. Киноклуб, уличная дискотека ещё. Школа, два училища, там преподаватели кружки ведут, но сейчас каникулы, да и студентов мало…

– Что за киноклуб? – оживился Егоров.

– «Заводчанин». Улица Космолётчиков, два. А почему интересуетесь?

– Понимаете… я поэт. Хочу выступить перед публикой.

Старший матрос Константиновский немного неучтиво осмотрел Леонида с головы до пят, словно проверяя – точно ли поэт?

– Думаю, это можно. Обратитесь к Ефиму Скоморохову, он начальник клуба. Если у меня получится, я смогу проводить. Одному туда как-то незнакомому…

– Спасибо, – сказал Егоров и обернулся, глядя на свою яхту в ангаре, за герметичной прозрачной перегородкой. – Вы подождёте меня здесь?

Константиновский коротко кивнул, потом его взгляд упал на яхту, и матрос заметно оживился.

– Разрешите осведомиться… Парусник?

– Да, серия А-45. Один из первых серийных парусников в Империи. Даже имя присвоили вместо бортового номера, как у следующих.

Матрос недолго сомневался, потом любопытство взяло верх. Он открыл ворота ангара и спросил:

– Можно осмотреть?

– Конечно! – гостеприимно предложил Егоров.

Дежурящий в отсеке матрос отдал честь сослуживцу и пустил их с поэтом вниз, к стоящему на нижней палубе корабль.

Яхта снаружи напоминала старинный трамвай или вагон, лишь носовая часть была скруглённой и покрытой для лучшего входа в атмосферу термостойким обтекателем. Двадцатиметровый узкий корпус не имел упряжки для востроскручи в основании, именно потому в перелётах приходилось обходиться без гравитации. Для аварийного приземления на планету имелся большой парашют, самовосстанавливающееся покрытие и пара древних ионных двигателей. Чтобы не терпеть перегрузок, чаще всего приходилось нанимать буксирный швартовщик, а это удовольствие не из дешёвых.

Поэт и матрос обошли яхту, стоящую на путях на выдвижной тележечной платформе. В задней части, больше похожей на застеклённую теплицу и называемой садком, ворочалось вытянутое, студенистое и переливающееся всеми цветами радуги тельце. Переливы кокона окуклившегося гелиображника завораживали, подобно блеску северного сияния.

– Редко увидишь. Во всём Союзе всего пара тысяч яхт.

Старший матрос с любопытством присел у садка. На отдалении, чтобы не попасть в зону притяжения мощных магнитов.

– Я слышал, до сих пор с Дальнего Востока и Новгородской Иерархии завозят?

– Да. На всю Империю всего четыре питомника. В Союзе один. А растут они долго. Обычно выслеживают и ловят в окрестностях супергигантов.

– Молодой, всего два метра. Ему не тесно? Сюда же можно устанавливать более крупного?

– Поменяли лет пять назад, ещё до меня. Откуда мой – точно не знаю. Прошлый откормился до четырёх и перестал помещаться, его отпустили, судя по журналу.

– А чем мотыля кормите? – продолжал сыпать вопросами Константиновский.

– Привередливый. Красный дефлюцинат не жрёт. Только зелёный. Но они редко едят, очень много потребляют энергии через парус.

– Они все такие, насколько знаю. Нормально окукливается?

– Угу.

Константиновский почувствовал, что пора заканчивать с вопросами и привстал, отряхнув брюки от пыли. Егорову, с одной стороны, было приятно рассказать о своём судне и питомце, с другой, он уже начал уставать.

– Да, нормально, – повторил Егоров. – Только в зону притяжения вошли, сразу крылышки сложил. Магниты для того, чтобы его в случае чего успокоить, у вас есть, мне сказали? Разрешите, я поднимусь к себе в каюту? Можете пока поразглядывать его, я вам доверяю.

Матрос коротко кивнул и продолжил любоваться плазменной космической тварью, уютно спящей в вакуумном отсеке. Возможно, пытался вдуматься и заговорить – это поэта особо не волновало. Матросов в ангарных отсеках всегда проверяют на устойчивость психики, и глупостей никто бы не совершил – ни матрос, ни гелиображник.

Егоров тем временем чиркнул пластиковым ключом, датчик считал сетчатку глаза и пропустил вовнутрь. В каюте, находившейся после крохотного тамбура, царил жуткий творческий беспорядок. Перед приземлением и выходом из состояния невесомости поэт не успел сложить всё по местам, и теперь одежда, скафандр, термо-одеяла, полу-съеденные бичпакеты, обёртки и бумажные блокноты со стихами валялись в беспорядке на полу. Перешагнув всё это безобразие, поэт прошёл в пилотажную кабину.

На почтовом дисплее было несколько сообщений – в основном, рассылка от поэтических сообществ, счета о долгах и прочее. Но больше всего заинтересовало и напугало Леонида сообщение от бывшей супруги. Значилось оно как заказное, пришедшее через сеть почтовых космокуропаток от местной поселковой станции. Егоров торопливо открыл его. Письмо оказалось кратким:

«Леонид, я не в силах больше терпеть. Малышам нечего кушать. Жди коллектора, он вышел на охоту».

Егоров откинулся на спинку кресла и крепко зажмурился. Теперь всё встало на свои места. Поэт предполагал, что это случится, но не так скоро. Вспомнились слова Драгомира, вспомнилось предостережение адвоката Филимонова.

И тогда у Леонида родилось линейное короткостишие, выражающее всю суть отношений между женщинами и космическими поэтами:

 
«Когда не в силах им терпеть, а нам не в силах заработать»…
 

Уральский Союз Планет – государство Рукава. Второе [1] по величине государственное образование Сектора, включающее в себя пятнадцать звёздных систем с терраформированными планетами и спутниками, а также двести тысяч «пустых» звёзд и звёзд с купольными поселениями на планетах. Кластеры молодого государства колонизировались начиная с 2350-х годов Московской Империей и Великим Казахстаном. Государство, подписавшее Московский Транспортный Протокол. Граничит с Суздальской Империей (к условному западу и северу), Бессарабией (на условном юге), Свободным Челябинском, Иерусалимской Республикой, Таймырским Царством (север, анклавы и эксклавы) и Дальним Востоком (на востоке). (…) Многие политологи рассматривают нынешний УСП как протекторат или совокупность окраинных колоний Суздальской Империи [источник?] 1. Крупнейшие городские системы: Новоуральск (2,9 млрд) – официальная столица, Пермь Великая (4 млрд, Пермь Малая в той же системе – 0,12 млрд), Уфа и Стерлитамак (2,2 млрд), Сургут (1,8 млрд), Исеть (1,5 млрд), Обь (1,2 млрд), Кыштым (0,9 млрд), Тюмень (0,1 млрд) 2. Союзный флот: 15 больших летающих космодромов, 85 тяжелых крейсеров, 800 крейсеров, 31000 эсминцев/фрегатов, 0,1 млн. истребителей и штурмовиков и 11 орбитальных заводов. Совокупный флот членов автономий – 16000 эсминцев/фрегатов, 1,3 млн. истребителей (крупные военные суда автономиям держать запрещено согласно приложению к Московскому Транспортному Протоколу [2]). Во офицерской иерархии 150 млн. человек, во флотах автономий – 80 млн. человек. 3. Политическое деление (…) (по материалам Галактопедии)

[1] Стих М.Лилейко. Далее остальные без комментариев – авторские.