– Вот и нормалек, паря… – выпрямившись, он осмотрел лежащего уже совершенно по-хозяйски, как освоенный и изученный объект. Сергей догадался, что мужичку понравилась его куртка. Замшевая, почти новая, она выглядела куда интереснее ватника незнакомца. Но чтобы снять куртку, надо было предпринять массу хлопотных действий – справиться с молнией и кнопками, стянуть рукава, перевернуть самого Сергея со спины на живот. На подобные действия мужичок явно не отваживался. А может, помнил пословицу о синице в руках и журавле в небе. Добытые портмоне с часами вполне тянули на добротную синицу, журавль в небе особенно не привлекал. Отказавшись от мысли кантовать упавшего, мужичок подобрал свою побрякивающую сумешку и вновь начал взбираться по откосу.

– Эй! – Сергей напружинил грудь и выдохнул чуть громче: – Ты что творишь! Стой…

Мужичок ускорил копошение. Выбравшись на тропу, быстро зашагал. То ли испугался чего, то ли засовестился. Удача – она ведь пуглива, как голубь, и потому, не оглядываясь, собиратель тары затрусил легкой рысцой, спеша забыть оставленного позади недотепу.

***

Работа не волк, в лес не сбежит – так и со смертью. Либо мы к ней, либо она к нам. Если, так сказать, припозднимся или заартачимся. Это вам не капризная муза виолончельных обводов, с голосом лигурийской сирены и личиком флорентийской дивы – упрашивать да звать не надо. Один короткий звоночек с вашей стороны, один – от нее, и заявка принята. Даже пойти на попятный уже не получится. И выход один-единственный: воспроизвести себя в детях. Или на худой конец – в собственном восковом дубле. Та же мадам Тюссо прекрасно понимала, чем следует искушать публику. Оттого и размахнулась, открывая многочисленные салоны. Прозорливая дама не ошиблась: великие мира сего табунами потянулись к искуснице. От королей с генералами да олигархами не было отбою – все рвались в восковое бессмертие, в музейное подобие рая. Их можно было понять. Проиграв жизнь в нарды, в политику и судоку, всякий спешит напоследок уцепиться за эфемерное.

Как там повторял славный Таривердиев? Оставь же сына, юность хороня, он встретит солнце завтрашнего дня. У Сергея сын только планировался. И дочку нужно было еще вырастить, замуж отдать. Уйдет от нее папка до срока, и что получится? Одна маета да скверна. Ни богатого наследства, ни даже воскового чучела. Разве что фотографии, хотя что в них проку… Вот актеров – тех помнить удобно. Есть роли, спектакли, целые фильмы. Иным сериалом и планету можно было окольцевать, да и мемуаров хватало. Вот простых смертных из памяти обычно вычеркивают. Чтобы освободить мегабайты под новые образы, под новую суету.

Сергей вспомнил Колюню Ступина, своего давнего приятеля, в прошлом довольно грамотного инженера, с изюмом в мыслях, но без царя в голове. Ступин умел жить при социализме, но капитализм вкупе со смутным временем его раздавили. Мысли оказались невостребованными, а темперамент, лишенный начальственный узды, понес изобретателя вкривь и вкось. Ступин запил совершенно по-эскимосски, в каких-нибудь пять лет потеряв работу, жену и друзей. Его трехкомнатная квартира легко и просто превратилась в двушку, а после – в крохотную комнатенку. Однако и на этой скромной площади у Коли Ступина вечно кучковались какие-то пришлые бомжики – все, как один, в прошлом мастера спорта, директора предприятий и офицеры сверхсекретных частей. Так, во всяком случае, они представлялись, фантазиями пытаясь расцветить явь. Какое-то время Сергей пытался курировать своего бывшего напарника, даже терпеливо выслушивал россказни его собутыльников, но время стирает все – постепенно стерло оно и Колюню Ступина. Визиты стали реже, а после прекратились и вовсе. Но однажды о Сергее неожиданно вспомнили: подруга Колюни позвонила ему и загадочно нейтральным тоном посоветовала навестить бывшего коллегу. Подробностей от нее Сергей не добился, но, заподозрив неладное, все же выкроил часок и отправился к Николаю.

Дверь оказалась незапертой – ее и запирать-то было не на что, накладной замок брошкой висел на одном-единственном шурупе. Колюню Сергей обнаружил лежащим возле панцирной койки – абсолютно голого, с лужицей рвоты, нимбом окутавшей голову. В комнатке стоял удушающий трупный запах, и трупом этим был, вероятно, сам Колюня. Удивляясь собственному спокойствию, Сергей перевернул тело на спину, оттащил на более чистые (или менее грязные?) половицы. Перемещение дало плоды. Труп приподнял веки и шевельнул губами. Колюня оказался жив. В итоге Сергею пришлось превратиться в медбрата и следователя. Объясняться приходилось голосом, знаками и прикосновением. Выяснилось, что Ступин отравился – и отравился весьма качественно. Что уж они там пили, теперь было не проверить, но обычным похмельем здесь не пахло. Главная же закавыка заключалась в том, что на предложение вызвать «Скорую» оживший Колюня ответил категорическим отказом. Сиплое мычание сопровождалось умоляющей мимикой и легким шевелением левой руки. Это был выбор – и выбор вполне осознанный. Медики, наверняка, вызвали бы милицию, милиция же обещала массу проблем, а посему Сергей не стал упрашивать и уговаривать. Реакцию врачей, приехавших в этот загаженный курятник, он и сам себе легко представлял. Да и не повезли бы Колюню лечить. Вкатили бы, согласно наказу Гиппократа, какую-нибудь временную панацейку, пожурили бы за обстановку и, оставив на попечении блюстителей правопорядка, укатили бы к более адекватным пациентам. Поэтому Сергей сам взялся отпаивать Колюню молоком с ношпой, а на второй день принес бутылочку пива. Ступинское тело продолжало лежать на том же самом месте, перетаскивать себя Колюня решительно не позволял, и Сергей только накрывал его драной шинелькой, оставленной, вероятно, дезертиром, некогда воспользовавшимся гостеприимством неразборчивого хозяина. Дверь он по-прежнему не запирал, но странное дело – многочисленные друзья и приятели Ступина, словно почуяв недоброе, не показывали носа. Четыре дня Сергей в гордом одиночестве навещал коллегу, поил, кормил, прибирался, а на пятый Ступин вполне самостоятельно переполз на панцирную койку. Само собой, они разговаривали. Трудные монологи Ступина отчасти напоминали исповедь, – Колюня честно готовился отдать концы, клятвенно обещал: если выживет – не пить, не курить и вообще начать новую жизнь. Но еще через несколько дней Сергей застал его в компании раскрасневшихся друзей и понял, что он здесь больше не нужен. Словно вернувшиеся на кухню тараканы, друзья Колюни праздновали выздоровление хозяина. На шатком столике перед ними грудились банки консервов, судки с холодцом и купленные неведомо где пузырьки с подозрительной настойкой. Похоже, возвращение в жизнь окончательно завершилось, и Сергей незаметно покинул жилище.

Тем не менее, сделанный Колюней выбор был ему любопытен. И в первом случае, когда приятель отказался от «Скорой», и во втором, когда тот встретил с распростертыми объятиями бывших собутыльников, Колюня был совершенно искренен. Он не врал и не обманывал, всего лишь останавливал вращающийся барабан лотереи, соглашаясь с сиюминутным, не заглядывая в туманную даль на сомнительно долгие сроки. Кто знает, может, за это детское неумение делать прогнозы жизнь его и щадила. А может, наоборот – решала какое-то время помучить.

Случай с Сергеем был совершенно иного рода. Его не мучили и не наказывали, его попросту приговорили. Без объяснения причин, без ничего. Разве что предупредили устами Санечки, хотя зачем и для чего – тоже стоило бы поинтересоваться. Только вот у кого?

Воспоминание о дочке удавкой стянуло горло, заставило прикусить нижнюю губу. Так в пионерлагере отважные акселераты испытывали себя на отвагу, позволяя вафельным полотенцем ненадолго пережимать сонную артерию. Забавы прекратили после того, как толстячок с подходящей фамилией Пухлин (имени никто точно не знал) вдруг стремительно посинел и, упав навзничь, стал колотиться затылком о рыжие половицы. Пухлина с грехом пополам откачали, однако экспериментировать с полотенцем ребятишки с тех пор зареклись. Кайф стремительного отлета в космос оказался делом рисковым. Самые отвязные откровенно злились на дохлого Пухлина, более осторожные были в душе ему признательны.

***

Ни одной молитвы Сергей наизусть не помнил. Собственно, никогда и не пытался выучить. Беседовать с Богом можно было проще. Так ему, во всяком случае, представлялось. Если человечество разговаривает на тысяче с лишним языков и диалектов, значит, дело не в языке, а в интонациях, в искренности и неискренности сказанного. Ну, а насчет существования Бога Сергей и вовсе никогда не спорил. Практицизм потомственного технаря давным-давно расставил все по своим подписанным полочкам: желаешь существования Бога, значит, он есть, не желаешь – значит, его нет. По крайней мере – для тебя. Вопрос же слепой веры рациональным разумом не ставился в принципе. Не потому что хороший ты человек или плохой, а потому что категории «думать» и «верить» абсолютно параллельны. Только чудо сплетает их в нечаянный узел, но и этот узел, становясь фактом, попросту превращая неверие в знание. Не больше и не меньше. Чудес же и сказочных откровений в жизни Сергея, как это ни прискорбно, не наблюдалось, во всяком случае – в своих явных проявлениях. Хотя уверовать в вечное, конечно, временами хотелось, только вот как? Этого он не знал.

Собственно, в теории смерть представлялась не страшной. Еще одна командировка в неведомое, только и всего. Другое дело – оставлять дочку с женой. Вот кому будет по-настоящему тяжело и муторно! Друзья – ладно, выпьют и переживут, приятели – тем более, но маленькую Санечку было жалко до слез. Детям таких сюрпризов лучше не преподносить. Даже он, взрослый и забуревший, практически слег, узнав о смерти отца. Точно кто подошел и дал по-носорожьи жестко под дых. Так и осел – там же в прихожей возле телефона, кусая губы, не имея сил подняться. А когда, наконец, встал, наоборот уже не мог остановиться. Словно кто кипятком окатил. В одну минуту осиротевший, Сергей метался по комнатам, бессмысленно трогал и ронял случайные вещи, глазами цеплялся за что-нибудь прочное, еще с того, час назад абсолютно счастливого времени. Но между тем часом и этим уже пролегла вселенская трещина. Совсем даже неширокая – вроде тех крымских разломов, которые, попривыкнув, они, юные студенты, перешагивали, не задумываясь. Вот и с ним произошло похожее. Еще шагом раньше ноги ощущали твердую почву, все были живы, здоровы и счастливы, но на противоположном краешке-берегу ситуация коренным образом изменилась. Шагнули все, кроме одного сорвавшегося в трещину. И на новом фундаменте, не менее прочном, чем тот, оставшийся в прошлом, ноги уже держали Сергея совершенно иначе. Казалось, его самого стало меньше. На какую-то весьма существенную часть. Он это чувствовал почти физически. Как если бы взяли и ампутировали одну из конечностей. Все было на первый взгляд по-прежнему и на месте, и все-таки мир дал трещину – ту самую, которую не удалось переступить отцу.

Уже потом обнаружилось, что нигде нет ключей, которые всегда лежали у отца во внутреннем кармане. Не нашли их ни там, где он упал, потеряв сознание, ни в сумке, ни в каком-либо ином месте. Любимые «командирские» часы по-прежнему тикали на окаменевшей руке, покоилась в кожаном футляре золоченая, подаренная на последнем юбилее ручка, а вот ключи пропали. И так же бесследно исчез его последний диплом. Не юбилейный, а за инженерные заслуги, за новации, о которых Сергей имел весьма смутное представление. Всевозможных грамот у отца набиралось, как карт в колоде, но этот, в малахитовой окантовке, с голографическими вензелями, отцу особенно нравился. Может, оттого, что был последним – предпенсионным. Именно его отец не постеснялся повесить на стену. Так и красовался диплом несколько лет, пока отца не стало. А после смерти куда-то пропал. Как и ключи от квартиры.

Тогда-то один из знакомых, нервно и стеснительно улыбаясь, поведал Сергею теорию о соприкасающихся вселенных, о зонах силы, где происходят перемещения из жизни в жизнь, из мира в мир. Потому что последних еще больше, чем грамот, – в сущности, бессчетное количество. И вовсе они даже не параллельные, а просто вложены друг в дружку, как стопка пластиковых стаканчиков, как деревянные матрешки. Само собой, есть масса точек, где означенные жизни спутываются, пересекаются и вновь расходятся. В этих-то критических точках люди и могут меняться местами. Кто-то, споткнувшись, убегает в соседнюю параллель, ну а его двойник рассеянно делает шаг и занимает освободившееся место. Впрочем, бывает, и не занимает по тем или иным причинам. Не хватает духу шагнуть, а то и делает внезапный поворот. А случается и так, что шагает весь мир, а он единственный остается недвижным, оставив при себе какую-нибудь любимую мелочь. Словом, обо всем этом знакомый узнал из какой-то телепередачи, которую честно и пересказал Сергею. При этом не забыл осторожно покритиковать концепцию, хотя и предположил, что нет дыма без огня, и какая-то толика всех этих сказочных нагромождений, возможно, является правдой. С ним, во всяком случае, однажды такое приключилось. Ехал в троллейбусе с кошельком, а вышел без кошелька. Мистика? По его словам – да. Потому как за карманами своими знакомый следил крайне бдительно.

Странную теорию Сергей выслушал с недоверчивой улыбкой, однако что-то такое в душе все же шевельнулось. Наверное, хотелось поверить не столько в многомерную сказку, сколько в то, что отец по-прежнему живет где-то там, в неведомой близи, привычно перебирая любимые книжки, смешливо хмурясь из-под очков, читая вслух понравившиеся рассказы. И ключи, понятно, все так же при нем – на брелке с миниатюрным фонариком, в замшевой пещерке кармана. И семья, и квартира, и сад – все абсолютно схоже – за одним-единственным крохотным исключением. Не хватает командирских часов, потерянных где-то по рассеянности, и нет подаренной на пятидесятилетие золоченой ручки. Все это осталось здесь, а отец ушел туда. Миры поменялись местами, и тот, кто командовал рокировкой, конечно же, не мог уследить за всеми мелочами. Тихо и буднично, как это происходит с каждым из нас, мы пересекаем загадочные меридианы и, сами того не ведая, умираем за жизнь не раз и не два. Что-то забываем и теряем, а на самом деле перемещаемся туда, где этого забытого нет и в помине, и все наши новые друзья тоже, вероятно, проявляются в иных параллельных кочевьях. Калитки меж мирами, как объяснял приятель, совершенно не изучены. Да и кто возьмется их изучать, если имеется риск уйти и не вернуться…

– Да сейчас! Говорю же, быстро обернусь… – неподалеку от Сергея вниз сбежал кожаный человечек. Куртка, лоснящиеся штаны, кепка. Все чистенькое, не по погоде – такие выскакивают обычно из теплых, содрогающихся от ударника иномарок.

– Человек! Товарищ… – Сергей неожиданно смутился, не зная, какое обращение выбрать. Господа вроде как не вызрели, товарищи – устарели… Но не звать же мужчиной, как в магазине…

Обладатель кожаных штанов остановился шагах в десяти, пару раз нетерпеливо притопнув, пустил струю, радостно матюкнулся. Поливая снег, обернулся на Сергея, глянул, точно на пустое место.

– Скорую… Пожалуйста! – голос Сергея совсем сдал. Он и сам себя едва слышал. Какое-то змеиное шипение, не голос…

– Не понял! Что ты сказал?

– Скорую… – повторил чуть громче Сергей и даже приподнял руку.

– Да ты гонишь! Каких пять кубов! Ты с дуба рухнул!.. – опорожнив мочевой пузырь, мужчина поправил пластиковую кривулину на правом ухе, и только теперь до Сергея дошло, что мужчина отвечает не ему, а невидимому собеседнику. Блютуз, уже и не новинка в телефонных технологиях, практически – вчерашний день. Можешь болтать, не отрывая рук от руля, или помочиться у дороги… Сергей подумал, что сейчас ему подобная игрушка могла бы очень пригодиться. Все сегодня бегают с мобильными телефонами. А он вот не любил. Сотовый не просто раздражал, – отвлекал от работы. Глядя на девушек с приклеенными к ладоням телефонами, Сергей не понимал, отчего еще не поставлен где-нибудь памятник сотовому аппарату. Та же женщина, только не с веслом, а с телефоном. Что любопытно, мир не стал разговаривать грамотнее и лучше, не изменилось ровным счетом ничего.

– Эй, товарищ!..

Но «товарищ» уже уходил. Застегнул все, что положено, и сноровисто поднимался по откосу. В такт его быстрым шагам в голове громче и громче застучал зловещий маятник. Сергея мужчина, конечно, заметил, но разговор был важнее. Опять же машина, оставленная на дороге. Не кожаная, но тоже дорогая…

Сергей почти не удивился. Люди молились иным богам, и цена человеческой жизни, едва пузырившаяся в прошлом веке, теперь обратилась в плевок на водной поверхности. Многопиксельное и объемное, телевидение не просто примирило со смертью, он научило получать щекотливое удовольствие от фильмов ужасов и фильмов-катастроф. Уже и «террористы» с «маньяками» перекочевали в анекдоты и шутки. А то ли еще будет! Интернет пока только собирался с силами, готовясь продемонстрировать всю свою разрушительную мощь. Человечество же продолжало восторженно отбивать ладоши в аплодисментах прогрессу…

Сергей сухо сглотнул. Подчиняясь плеточным ударам метронома, страх удавом переполз выше, явно примеряясь, не стиснуть ли кольца окончательно. Веки Сергея затворили небо, но так стало еще хуже. Господи, ну, почему именно он – и именно сейчас? Ну, лет бы семь-десять еще! Неужели так сложно? Не для себя ведь – для семьи. Хоть что-то успеть!

Ему показалось, наверху выстукивают каблучки. Сергей с натугой приподнял голову.

– Пожалуйста… – голос все-таки пробил сипловатую наледь, сгустком пара вырвался наружу. Сергей ждал реакции кусачего зверя, но зверь тоже замерз. А может, задремал, так и не сомкнув до конца челюстей.

– Помогите!

Конечно, это было женщина. Прошла мимо, остановилась, вернулась назад.

– Послушайте! – снова позвал Сергей. – Я здесь… Внизу…

Снова цокнули каблучки – на этот раз ближе. Теперь он сумел рассмотреть ее. Она стояла, вглядываясь в смуглеющий склон, пытаясь понять, кто ее звал, и зачем она вообще здесь остановилась.

– Вам плохо? – недоверчиво поинтересовалась она, и ее недоверие он тоже понял и простил. Сергей и сам в прошлом не один десяток раз натыкался на лежащих. Одного ветерана стаскивал с трамвайных рельсов, другого выволакивал из мусорной тумбы, даже милиционера как-то находил – помог выбраться из подвального пыльного лаза. Ни инфарктом, ни инсультом там не пахло. А пахло откровенной мочой и сивухой. Женщина, что стояла на дорожке, тоже была вправе ожидать чего-то подобного.

– Я не пьян! – выдохнул Сергей. – Что-то с сердцем…

– А лекарства? Лекарства у вас есть?

– Ничего…. – Сергей снова откинулся на снег. Зверек в груди сонно шевельнулся, вслепую скребнул коготками.

– Слушайте, я сейчас спешу, но я вызову «Скорую», хорошо?

Сергей вздохнул, и, приняв вздох за согласие, женщина извлекла сотовый телефон, стала торопливо вызванивать «Скорую». Сергей устало прикрыл глаза. Ну вот… Первый нормальный человек. Добрый и отзывчивый. Может, потому что женщина. Им спасать мир, не мужчинам. Приедет «Скорая», и все решится само собой.

– Вы меня слышите? – женщина чуть нагнулась, хотя говорила почему-то приглушенно, точно чего-то стеснялась. – Я только что позвонила им, сказала про вас. Они обещали приехать.

– Спасибо… – шепнул Сергей.

Выпрямившись, женщина покрутила головой, снова неловко склонилась, руками для удобства подперла колени.

– Тогда я побежала, хорошо? Я бы постояла, но мне правда некогда. Вот-вот магазин закроют, а дома ни крошки, муж будет ругаться…

Конечно, она могла идти. Сергей и не думал возражать. Добрый человек сделал свое доброе дело, и он был ей по-настоящему благодарен.

***