– Такие же на ногах. Это стигматы, Моргот. Печать, подтверждение договора. Символ, указывающий на право собственности. Если этого недостаточно, можешь заглянуть мне в глаза. За последние пару сотен лет мой взгляд выдержало лишь четыре человека. И вряд ли его выдержишь ты.

Демон онемел. Он разговаривал с Младшим – достигшим познания полноты и ставшим отражением Высшего. Напротив него, в простом кресле, в одежде из верблюжьего волоса сидел Теграмтон. Монах кивнул, подтверждая догадку.

– Ты посягнул на мою собственность. Выкупленную дорогой ценой. Я мог бы отправить тебя в бездну. Но… Я оставлю тебя здесь.

Теграмтон встал, заложил руки за спину.

– Давай пройдемся по моему чудному дому.

Моргот, сдерживая ярость, поплелся за монахом. В голове роились беспокойные мысли. Вот идиот, зачем я убил эту мелкую тварь? Наверняка Ишгар осведомил богов о моей темнице. Конечно, они сонмами охраняли черную скалу, чтобы защитить свою любимую картину с этими жалкими людишками. Надо было молнией мчаться подальше – туда, где царствует насилие и похоть. В Первую Землю. Среди темных пятен человеческой падшей природы его маленькую серую точку бы и не разглядели.

Младший средоточенно промолвил:

– А ведь мальчишка разорвал путы Ишгара. Одним лишь словом. Если бы он вступил с тобой в бой, но… Ты не убил Корво… Не успел.

Теграмтон провел огневика по немногочисленным комнатам. Все пустовали, украшенные лишь мутноватыми окнами и прибитыми к стенам картинами:

– Мы находимся в его душе. Это я создал ее. Чистую, опрятную. С необходимыми для жизни удобствами.

Монах повернулся. Демон от неожиданности отпрянул, глаза еще искрились яростью, но в них застыл немой вопрос. Младший коснулся рукой своей груди:

– Я заключаю тебя в душе Корво. Ты сможешь увидеть рост и жизнь человека изнутри, его мысли, удачи и ошибки.

Помолчав, продолжил:

– Может даже… Научишься у него чему-то. Любить, понимать… Прощать. В обмен, он будет иметь часть твоей силы. Придет время, когда тебе и Ирэну предоставят возможность сделать выбор. Еще один раз…

Теграмтон начертил в воздухе прощальный знак и во мгновение ока исчез. Изумленный Моргот какое-то время стоял, обескуражено пялясь на пустую стену. Затем, поняв, что из одной тюрьмы попал в другую, вспыхнул яростно, распустил снопы красноватых молний. С усилием, на какое только был способен, демон бросался на стены, бился о затянутые дымкой экраны, ломал когти, пытаясь сорвать замысловатые картины. В новой обители от его стараний не оставалось и царапины. Перед заклятием Теграмтона повелитель Огнистого Еннома был абсолютно бессилен.

Проходили годы. Корво рос, набирался сил. Моргот наблюдал за жизнью людей изнутри. Он привык к тому, что в его вынужденной обители появлялись и исчезали разные вещи – символы характера, души человека. На мутных экранах отображались мысли рыжеволосого. Часто слова отличались от внутренних дум. Огневик размышлял об этом все чаще. Демоны, как и ангелы были проще, целостнее. Они являлись воплощением выбранной стороны – люди звали это злом и добром. Каждый из них обладал разной властью и возможностью влияния, но люди разительно от них отличались, были чем-то необычным. Их душевные потоки менялись по нескольку раз в день. Какие-то потоки застывали, отвердевали, иногда ломались. От зла душа темнела, от добра наполнялась светом. В этом доме светлых потоков было больше, чем темных – и при этом они уживались вместе, не вредя друг другу. Тёмные и светлые бы давно друг друга перебили.

Моргот ненавидел людей, как и все остальные творения Высшего. Но он решил разгадать секрет их силы. Когда Корво прыгнул в священный костер, Моргот защитил парня от жара. Не то, чтобы хотел спасти. Огневик чувствовал, что не пришло нужное время, не набрался еще опыта. Да и хотел попробовать, каково это – делать что-то против своей природы. И не раз и не два демон помогал парню, который крепчал на глазах. В Дольснее, во время поединка с янычаром, он дал столько своей энергии, что изумленный Корво без усилий опрокинул навалившегося здоровяка и, словно талый воск, смял мужичине шею. После этого Повелитель Еннома ощутил, как в него вливается иная, человеческая сила, а стены тюрьмы местами потемнели, местами потрескались, где-то стали прозрачнее.

В странном пустынном лесу, после битвы со злобными мантикорами, демон подлил в сердце рыжеволосого лютой страсти, подтолкнув его на ночь утех с воительницей Вирсавией. Моргот научился искушению человеческой души – не передавать сообщенные Ишгаром фразы, но создавать самому, играть на слабостях, похотях, подпитывать темные мысли и угашать светлые. Стенки души ветшали и демон мог бы пробиться наружу, но медлил. Ведь там, рядом был юноша с камнем Высшего, священным лазуритом – сильнейшим из восьми камней. Потом в отряде появился зрелый воин с рубином, притороченным к черному ятагану. Вырвись он на свободу – мало ли, отправят в бездну, а сменить ещё одну тюрьму ему не хотелось. Огневик помнил, как слово юного мальчишки сняло мощнейшие узы Темного, а тут находились зрелые мужи с символами власти. И Моргот выжидал.

Случай представился скоро. В пещере, окруженной турмами, было много первого огня, идущего из самого сердца земли. Камненосцы сбежали, он сам наорал на них, чтобы сбежали. Огневик впитывал жар земного ядра, впитывал злобные потоки, исходящие от находящегося в капище идола. Когда сила распирала его духовное тело, демон решился на удар. Но… Дух уже умирающего Корво оказался весьма силен. Дом-душа, который многие годы с участием демона разрушался, воспротивился огневику. И в момент, когда Моргот пролезал в трещину, кромки стены сузились, зажав бунтаря. Потоки – и светлые и темные, доселе беспрепятственно текущие в душе Корво, обвили тело Повелителя Еннома, высасывая, сколько могли силу. Святич, подпитываемый демонической энергией, хоть уже почти мертвый, ощутил дружеские следы и застал их в обители Зуритая, подсобив в битве с огненным турмом. В тот момент он испытал особые ощущения – соприкоснувшись, смешавшись с душой человека. Моргот стал Корво, а Корво стал Морготом. Единство продолжалось недолго. Схватив ятаган, Моргот вобрал силу Ригура – мелкого демона. Это помогло ослабить хватку человеческого духа. Сил хватило, чтобы уничтожить Зуритая, вобрав и его силу. Моргот побеждал рыжеволосого, вырывался на свободу. Его ненадолго задержало заклятие юноши с лазуритом – демон разрушил связывавшие оковы и оказался в слякотном мире в тот миг, когда земные существа перелетали горную цепь, разделявшую Первую Землю от Второй, в которой находится Царство Веллоэнс. В мгновение ока, прорвавший воздушную сферу, материализовавшийся огневик долетел до подножия горы и забился в ближайшую пещеру, не заметив, что в пепел спалил обосновавшееся там семейство аггов. После трехсот лет заточения в скале и тридцати лет томления внутри человеческой души демон жаждал мести, но сейчас нужно было затаиться на какое-то время, чтобы обдумать план. Что-что, а ждать Моргот научился…

Боги отринули нас, ангелов восхотевших свободы. Почему? Потому что никто не дал нам права быть вольными. Мы низринуты, хоть и обладаем мощью, способной ввести вселенную в хаос. Но даже Ишгар, могущественнейший из падших, не может предугадать действий Высшего. Змей всего лишь строптивая пешка в его игре.

Боги создали людей и дали им право выбора, которое было у нас лишь единожды. Они отвергают богов, противятся им, слепо повинуются и пресмыкаются перед светлыми. Их проступки тяжелее наших во сто, тысячи крат… И они живут дальше, повторяют свой выбор по три десятка раз на дню.

Жалкий мальчишка, не видящий дальше своего носа, не изучивший глубин и тайн бесконечного космоса, даже не испивший из духовного потока сдерживал мою мощь тридцать четыре года.

Кто вы такие, люди, что вам дана такая власть? Вы – жалкие, глупые, ничтожные существа. Разве можете вы управлять миром? Нет…

Я был светлым до начала времени! Я был флегретом, правителем Огненного Еннома тысячи лет и отвергся власти Ишгара. Я прожил лучшие годы человеческой жизни, видя его истинную натуру изнутри. О, да! Только я, без властелинов и правителей, изучивший все три мира! Истинный Правитель – Я! Я достоин стать владыкой всего сущего! И ваша власть не вечна! Веллоэнс – достойная цель. Подчинив его, не останется преград, сила Высшего иссякнет на этой планете. Затем я захвачу владения падших, заключу Ишгара в бездну, отомщу за позор. С армией демонов уничтожить мирок ослепших умом людей не составит труда.

Но, пока у человека, а тем более правителей Веллоэнса есть такая опасная сила, пусть они ее и не осознают, нужно действовать осторожно. О, Люди! Вы так слабы и мелочны, что не составит труда злом извратить ваши души и подтолкнуть к падению. Там, где невозможно чего-то добиться силою, в ход пускают хитрость. Вы и понять не успеете, как сами отдадите власть мне.

Ваша порочная натура скоро забудет, что у вас есть одна надежда – это Единство, Единство – самая хрупкая вещь на свете, ведь каждый из вас так склонен любить себя! Царство Веллоэнс падет жертвой разобщения и самолюбия!

Глава 6. Дожи

По извилистой тропке бодро шагал, беззаботно напевая, худощавый паренек. За спиной болтается узел с пожитками, рука уверенно сжимает посох. День чудесный. Весенний ветер окатывает теплыми волнами, в кронах деревьев щебечут птицы, гудят нагруженные свежей пыльцой шмели. Десять дней назад Авенир покинул Элхои. Монахи подсказали короткий путь до поселений, там юноша рассчитывал разыскать сабельщика и вместе отправиться в Веллоэнс.

Что они будут делать, когда придут в Обетованное Царство? Волхв старался об этом не думать. В голове звучало наставление Калита – «герой делает шаг, не зная, куда ступит нога. Разум всегда отстает от сердца». Эти слова вселяли покой – есть на кого пенять, если всё пойдёт прахом.

Волхв уселся на большой плоский камень, снял походный мешок, отцепил от пояса бурдюк с подкисленной лимонами водой. Руки выудили ломоть хлеба и кусок засоленной рыбины. Авенир склонил голову в благодарении за пищу. Едва кончил молитву, рядом с камнем зачавкала сырая земля. На залитую солнцем поверхность выскочила тощая белка. Любопытный зверек подергивал усиками, просяще смотрел на незнакомца. Тот протянул кусочек хлеба. Белочка молниеносно выхватила подарок, отскочила на край булыжника. Оприходовав краюху, отряхнула мордочку, ожидающе уставилась на парня.

– Думаю, рыбка тебе не понравится. Вот, держи еще хлеба. Но на этом все.

Белка, осмелев, подскочила поближе, уцепилась лапками за хлеб. С недоумением взглянула на волхва. Тот держал крепко, улыбнувшись, разжал пальцы. Лесной житель спрыгнул с камня, держа наживу в зубах, быстрехонько забрался на ближайший ясень, скрывшись в редких листьях. Авенир собрал пожитки и продолжил путь.

Дорога вывела на опушку, с неё поселение видно как на ладони. Маленькие, перекошенные временем бревенчатые домишки. Из труб вьются тоненькие ручейки дыма. На улочках на удивление тихо, нет привычного для таких мест детского смеха, женских перепалок, мужицкого бормотания.

Авенир спускался к хаткам. Внутри ёкнуло, сердце забилось часто, рубаха прилипла к телу, мысли в голове спутались. Почему так тихо? Почему никого нет на улице, ведь сейчас уже день? Должно быть много людей!

По спине стегнуло холодом, волхв упал на четвереньки. В горле стал ком, живот стянуло, захотелось зарыться под землю, оказаться подальше от этого заброшенного неприветливого места.

Юноша начал задыхаться, в груди метались молнии. Пересиливая панический страх, приоткрыл глаза – взгляд уперся в худую черную лапу. Лихорадка стала отпускать, в голове посветлело. Авенир завалился на спину, повернул голову в сторону животного. За ним безучастно наблюдал громадный худой пес. Из под гладкой черной шкуры выпирали ребра и лопатки. Кожа на хребте натянулась, позвонки местами прорвали истончившийся плен и теперь белели на солнце. Когти и зубы уродливой твари неестественно длинны и тонки, клыки остры – легко распорют даже медвежью шкуру. Выпученные глаза налиты кровью, зрачки-угольки застыли в ожидании, следят за малейшим движением.

Авенир зажмурился, до рези в лёгких вздохнул. Медленно, стараясь не спровоцировать зверя, перевернулся на бок. Пес не двигался. Юноша осторожно поднялся, со странным чувством спокойствия поднял оброненный посох, ноги привычно ступали по пыльной земле. Краем глаза увидел, что странное животное идет рядом, подстраивается под ритм странника, словно шкурой ощущая – незнакомец не испытывает страха, а значит, безопасен, не будет вопить, бросаться камнями, гнать палкой.

Солнце вошло в зенит, припекало все сильнее. После прохлады лесной чащобы пыль с дороги забивала легкие, во рту пересохло, дышалось трудно. Поселение проплыло мимо, со своими испуганными, закрытыми для чужаков домиками. Спустя час, перед волхвом выросла другая деревенька. На краю расположилась угрюмая едальня, старые бревна поросли мхом, крыша прохудилась, со стороны перекошенного нужника серым блеском отливало осиное гнездо. Пес остановился за несколько шагов до корчмы, повернулся и обыденно засеменил к ближайшему ручейку.

Юноша заскрипел дверью, нагнувшись, вошел. Внутри темно и чадно. Столы тесно жмутся друг ко другу, грязные стены влажны от пара. Несколько мужиков, поругиваясь, перекидываются в карты. Все заржали. Один из игравших – здоровяк с квадратным лицом и перебитым угреватым носом, зардел, через секунду загорланил небылицу:

«Ехала деревня мимо мужика,

Вдруг из-под собаки лают ворота.

Выскочила клюшка с бабкою в руке

И огрела деда клюшкой по башке.

– Тпру! – сказала лошадь, а мужик заржал,

Лошадь пошла в гости, а мужик стоял.

Лошадь ела шани, а мужик – овес.

Лошадь села в сани, а мужик повез»…

Братия снова задалась смехом. За другим столом проснулся кряжистый дед, осоловело взглянул на ржущую кодлу, сердито забурчал – мол, нет у старухи моей клюшки, да сама она три года, чай, как померла – и захрапел, уронив немытую голову на отесанные доски.

Авенир принялся уплетать овсяную кашу. Варево было мерзким и холодным, пахло рыбой, то и дело попадалась жесткая шелуха. Хлеб же просто таял во рту – горячий, только из печи, слегка почерневшая корка, а запах мгновенно уносил воображение в поля колосящейся ржи. Волхв набирал полный черпак каши, задерживая дыхание, впихивал клейкую массу в рот. Проглотив гадкий ком, тут же нюхал хлеб и откусывал маленький кусочек – дабы хватило до конца трапезы.

В дверь вбежал потрепанный, грязный мальчишка. От него несло гнилью, в нечёсаных засаленных волосах копошились вши. Волны жира перекатывались под бледной, словно сырое тесто, кожей, рот почернел, под узенькими глазками-щелочками нависли огромные желто-зеленые синяки. Умалишенный обвязан истлевшими лоскутьями, штаны проела моль, босые ноги покрыты сеткой кровавых, сочащихся сукровицей, струпьев.

В корчме все замерло, только наглые черные мухи беспечно жужжали, выписывали в воздухе кренделя. Оборвыш неестественно запрокинул голову, с ловкостью белки бросился к столу, где только что смеялись мужики. Те мгновенно протрезвели, сидели, не дыша. Мальчишка орал им в уши, запрыгивал на стол, пихал изувеченные ноги в лицо. Ни один не шелохнулся. Бесноватый бросился к аккуратному, ухоженному мужику. Тот грустно глядел в окно – будто и не заметил детеныша. Бутуз побегал возле него, бросился к другому, потом завизжал и кинулся к гулякам.

Наконец, запыхавшийся мальчишка подсел к одиноко сидящему печальному мужчине, ужасно скорчился и принялся выть.

Авенир наблюдал недоуменно, в голове вспыхивали и роились противоречивые мысли, на белом листе памяти проступали пятна. Вдруг всё сложилось в хрупкую нестройную картинку. Ровным тоном произнес:

– Не положено по уставам древних бросать отцу незаконнорожденного. И тем более уносить младенца в старые склепы.

Забыв на секунду про сумасшедшего, все устремили взгляд на волхва. Тот равнодушно пожал плечами, кинул хозяину медяк и, опираясь на посох, вышел из корчмы.

Пройдя пару домов, чаровник узрел приличную лавку – оскобленную и даже закрашенную. Из вещевого мешка выудил запыленный наруч, аккуратно протер холщовкой. Выудил сверточек с кистью, которую подарил Калит, краюху хлеба, путевой свиток и плащ. А вот и книга, самая драгоценная вещь в пути. Руки дрогнули. Почти самая драгоценная. Ладонь бережно погладила висевший на шее кулон. Искра Церсы, хрупкий прозрачный флакончик в форме семиконечника, хранил в себе душу Корво. Монахи указали на карте Озеро Чистых Душ, находящееся на границе Бангхилла – тёплого богатого края и земель Фаэлсиргра – правителя Мерзлой пустоши, граничащей с грядой суровых гор, за которыми по легендам, кончался мир людей и начинался мир Бездушных. Это озеро уходило далеко от прямого торгового пути в Заветное Царство. Караван дошел бы от ближайшего перепутья за четыре – пять месяцев, с крюком уйдет около года. Хотя, куда ему торопиться, важнее оживить друга, найти потерявшихся соратников. Фатира… Образ возлюбленной возник мимолетно, сердце тоскливо сжалось. Что-то большее, чем ночь в шатре, связывало их – не только на уровне тел, но глубже, на уровне души или даже духа. Авенир ощущал, что она жива и в безопасности. А значит, когда-нибудь он отыщет её.

– Кто ты?

Авенир оторвался от горестных дум. Неподалеку стоял мужчина из едальни. Невысок, полноват. Сапоги из красной кожи, прошиты тонкой, позолоченной нитью. Добротный кафтан украшен медными пряжками, прилажен к телу ровно. Светлое квадратное лицо, кожа не закалена палящим солнцем и морозным ветром. Глаза темны, в зрачках играют огоньки страха, надменности, алчбы. Черные волосы зачесаны, собраны в хвост, щедро умащены маслом. Волхв молчал. У мужчины дернулся глаз, рука нервно погладила короткую бородёнку.

– Бесёнок не тронул тебя. Когда ты вышел из корчмы, он мигом кинулся вон. Почему?

– Ваша деревня его боится, а я – нет. Мне нужно остановиться на пару дней в хорошем доме. Тогда отвечу на все вопросы.

Староста Реджекет жил в старом родовом поместье. У палатей расположились свинарня и конюшня. Из добротной будки выбежал здоровенный соломенношёрстный пес. Двор залился радостным собачьим лаем, зверь оказался добрейшим на свете существом. Хозяин смущенно улыбнулся:

– Коврижка. Нельзя на охрану ставить – залижет вора насмерть.

Молчаливая хозяйка торопливо просеменила через двор в небольшой солярий, заперла за собой воздушную, свитую из тонкой ленты дверь. Послышался всплеск.

Ветер донес аромат жареного мяса, рот волхва наполнился слюной. В сопровождении Реджекета юноша зашел за угол. На раскаленных камнях шипели, испуская капли кипящего жира, тоненькие розоватые пластики. Марх то и дело подсовывал в ямку под камнями уголья из костерка, спрыскивал жаркое яблочным уксусом, подсыпал специй. На сабельщике была черная безрукавка-волчовка, у пояса болтался ятаган. Черная сталь не отражала солнце, рубин в навершье сверкал точеными гранями. Завидев пришедших, растянулся в улыбке.

– И Авенир здесь. Старик оказался проницателен. Как и всегда. Не зря хозяина пятый день подряд в корчму отправляю.

После трапезы Реджекет проводил мужчин в свой кабинет. Жена принесла поднос, кокетливо улыбнулась мужу и исчезла за дверью. На столе остался кувшин терпким травяным настоем и три пиалы. От напитка прошибло пот, полуденный жар казался не таким мучительным, задышалось легче. Хозяин завел разговор.

– Так кто же ты, Авенир? И почему бесёныш тебя не тронул?

Юноша хмыкнул:

– Я странник, ищу то, не знаю что. Но сейчас хотя бы понимаю, где оно находится. Иногда во мне просыпается дар предвидения. Кто-то зовет это догадливостью, смышленостью, умом. А бесёныш не тронул меня, потому что я не трогал его.

Реджекет смутился: