Глава 1
Труд, досуг, социальность

Человек труда

«Труд создал из обезьяны человека», – не писал Фридрих Энгельс. Он писал, что «труд создал самого человека», что труд есть «первое основное условие всей человеческой жизни», и что труд вместе/в связи с прямохождением, инструментальным использованием рук, членораздельной речью и пр. превратил мозг обезьяны в человеческий мозг, а стадо обезьян – в человеческое общество. «И в чем же опять мы находим характерный признак человеческого общества, отличающий его от стада обезьян?», – задавался вопросом классик, – и тут же отвечал: «В труде»^[1]. Как известно, речь шла не только о роли труда в процессе превращения обезьяны в человека, а о том, что, словами другого классика, труд есть «вечное естественное условие человеческой жизни»: совместный и орудийный труд как целенаправленная деятельность по производству благ, удовлетворяющих потребности человека, есть то, что перманентно воспроизводит его в качестве такового. В процессе производства Homo Faber создает не только вещи, но и себя самого как продуктора/производителя в отличие от присваивающего у природы животного, так что и при коммунизме, предполагающем изобилие предметов потребления, человек не просто продолжит трудиться – «труд станет первой жизненной потребностью людей и из тяжелого бремени превратится в наслаждение»^[2].

Все это вещи известные. Относиться к данному идейно-идеологическому комплексу можно по разному: кто-то считает, что капиталистическая в плане генезиса и коммунистическая в смысле прогнозиса «религия труда» есть средство добровольной самоэксплуатации работника, предающегося извращенным радостям трудоголизма, этой болезни, разрушающей его как физически, так и психологически^[3], а кто-то убежден в том, что труд есть судьба человечества, то, что создало человека и дает ему смысл жизни, в отсутствие этого самого труда деградирующей до потребительского паразитизма^[4]. Как бы то ни было, стоит заметить, что марксистская позитивная аксиология труда сложилась не на пустом месте, а в русле [младо]гегельянства, тогда как Гегель, следовавший за Кантом в проекте создания Универсальной Истории, смысл которой усматривался в осуществлении человеческой свободы («всемирная история представляет собой ход развития принципа, содержание которого есть сознание свободы»; «всемирная история есть не что иное, как развитие понятия свободы»^[5]), считал труд тем, что поднимает преобразующего природу раба над лишь потребляющим производимые им блага господином. Как пишет Ф. Фукуяма, «согласно Гегелю, работа есть сущность человека: трудящийся раб создает человеческую историю, преобразуя естественный мир в мир, обитаемый человеком»^[6]. Окончивший евангелическо-лютеранскую Тюбингенскую теологическую семинарию философ был достаточно укоренен в протестантской традиции, в связи с чем нельзя не вспомнить о протестантской этике и духе капитализма. Конечно, то, чему учился и то, чему учил Гегель, имело весьма отдаленное отношение к кальвинистскому пуританству, но все же интересны замечания М. Вебера о присущей последнему страстной проповеди «упорного, постоянного физического или умственного труда», где труд – это не просто средство аскезы, «он как таковой является поставленной Богом целью всей жизни человека», тогда как «нежелание работать служит симптомом отсутствия благодати»^[7]. В данном контексте конфессиональные (и национальные) различия, видимо, не столь важны – Л. Февр прослеживает, как понятие «труд» во французской католической среде с XVI по XIX век приобретало все более положительные коннотации, а его денотат все чаще мыслился не проклятием, тяготеющим над обездоленными, а обязательным общественным долгом, противопоставляемым пагубной праздности монахов, вельмож и рантье^[8]. Игры закончились, наступила эпоха серьезных дел и деловитой серьезности: с промышленным переворотом пришли экономическое мышление и поведение, так что в XIX столетии, словами Й. Хёйзинги, «труд и производство становятся идеалом, а вскоре и идолом. Европа надевает рабочее платье»^[9]. В индустриальном обществе труд начинает восприниматься как сущностная способность, обязанность и потребность человека («Как известно, важнейшим видом человеческой деятельности является труд»^[10]), вследствие чего происходит формирование «трудоцентричного образа жизни»^[11].

Труд человека

«Идея труда, которая кажется нам самоочевидной, является определенным историческим изобретением», – указывает П. Бурдье^[12]. Это «изобретение» принадлежит индустриальному обществу, где наемный пролетариат пришел на смену самозанятому крестьянству в качестве наиболее массового социального класса. На протяжении полутора столетий население Европы и Северной Америки перемещалось из деревни в город, а рабочая сила – из сельского хозяйства в промышленность. В 1800 г. во Франции 64 % общей занятости приходилось на долю сельского хозяйства, 22 % – на долю промышленности, в США на ту же дату это соотношение выглядело как 68 % и 18 %. Столетием спустя, в 1900 г., на французское сельское хозяйство пришлось 43 %, на промышленность – 29 % занятости, в США – 41 % и 28 % соответственно. Через полвека, в 1950 г., промышленность Франции обеспечивала 33 % занятости по сравнению с 32 % сельского хозяйства, а в США при тех же 33 % промышленной занятости на долю сельского хозяйства осталось только 14 %^[13].

Переход от аграрного хозяйства к индустриальному производству изменил характер труда. Крестьянский труд отличался нерегулярностью и временно1й дискретностью, периоды интенсивной, буквально от зари до зари работы чередовались с периодами работы низкоинтенсивной и отдыхом в дни многочисленных праздников (к тому же и средства контроля были не настолько развитыми, чтобы организовать постоянную регулярную работу даже барщинных крепостных и дворовых людей, не говоря уже об оброчных и тем более о государственных крестьянах)^[14]. «В аграрном обществе труд и работа подчинялись сезонному ритму и погодным условиям, – пишет Г. Стэндинг. – Идею о регулярном десяти- или восьмичасовом рабочем дне в те времена сочли бы нелепой. Пахать или собирать урожай под проливным дождем – какой в этом прок?»^[15]. В отличие от крестьянина, городской рабочий трудился под крышей заводского цеха – утром и вечером, зимой и летом, и его труд был не столько природно-биологически, сколько социально-экономически обусловленным, а потому организовывался дисциплинарно контролируемыми последовательностями смен и недель. Индустрия эпохи пара и электричества предполагала присутствие в одном месте в одно время определенного количества работников, взаимодействующих с машинами и друг с другом в процессе производства^[16]. В результате труд стал постоянным, регулярным и хронометрически упорядоченным и именно в этом виде был аксиологически и идеологически введен в массовое сознание как самоцель и самоценность. О том, насколько широко и глубоко распространились и проникли соответствующие представления и ценности, свидетельствует тот факт, что по данным общеевропейского опроса 2016 г. 64 % респондентов высказались за введение безусловного базового/основного дохода (выплаты, обеспечивающей удовлетворение всех основных нужд, которая может быть предоставлена вне связи с наличием или отсутствием других источников дохода и вне зависимости от того, работает человек или нет), но только 7 % указали, что в случае получения ББД станут меньше работать^[17]. «Работа очень глубоко въелась в нашу идентичность», – отмечают Н. Срничек и А. Уильямс; «Тот факт, что большое количество людей не может даже представить себе осмысленной жизни вне работы, показывает, до какой степени наше сознание заражено трудовой этикой», преодоление которой «потребует от нас преодоления самих себя»^[18].

Мне представляется, что преодоление индустриальной трудовой этики, если таковое действительно потребуется, не будет сопряжено с подобными подвигами, так как само индустриальное общество на протяжении последних десятилетий все больше выглядит уходящей натурой. Возвращаясь к приводимым Т. Пикетти цифрам занятости в сельском хозяйстве и промышленности, отметим, что в США на 2012 г. в первом осталось 2 %, в последней – 18 % трудоспособного населения (вместе со строительством; без него – 10 %), во Франции – 3 % и 21 % соответственно; в Германии с 1980 по 2011 г. доля занятых в промышленности снизилась с 34 % до 20 %^[19]. От двух третьих до четырех пятых занятости в развитых странах теперь обеспечивает сфера услуг. В настоящее время в сельском хозяйстве последних занято от 1,5 % до 4 %, в промышленности доля занятых не превышает 20–25 % (как и в развивающихся странах), а все остальное приходится на сферу услуг – это 70–80 %^[20]. Тенденция к росту сервисной сферы обсуждается более полувека: уже в 1970–1980-е гг. теоретики постиндустриализма констатировали прогрессирующее снижение доли рабочего класса в структуре занятости, когда «синие воротнички» уступили первенство «серым» и «белым» и все большая часть работников оказывалась задействованной в сфере услуг и управления^[21]. Следует заметить, что речь здесь идет только о последнем скачкообразном увеличении доли занятых в сфере обслуживания, но она поступательно росла и до этого, поглощая деклассирующееся крестьянство наряду с промышленностью: если на 1800 г. в ней было занято 14 % трудоспособных во Франции и 13 % в США, то в 1900 г. – 28 % и 31 %, в 1950 г. – 35 % и 50 %, в 2012 г. – 76 % и 80 % соответственно^[22].

Перетекание рабочей силы из индустрии в сервис имело ту же причину, что и предшествовавшее ее перетекание из сельского хозяйства в индустрию – повышение производительности труда как результат технико-технологического развития^[23]. Производительность труда в промышленности с 1960 по 2011 г. выросла в Германии в 4 раза, в США – в 5 раз, в Японии – в 12 раз^[24]. Соответственно, за те же полвека численность пролетариата в развитых странах уменьшилась вдвое, и этот процесс продолжается. Металлургические, машиностроительные, химические и прочие индустриальные корпорации, увеличивая выпуск продукции, сокращают количество рабочих – с ростом производства коррелирует не увеличение, а снижение занятости^[25]. По мере автоматизации промышленности все меньшее число трудящихся создают все большее количество продукции/стоимости, а высвобождающаяся рабочая сила поглощается сферой услуг.