Так я попал в военный госпиталь внутренних войск города Екатеринбурга. Меня сразу отправили на операцию. Таких, как я, с опухшими конечностями, перед операционной выстроилась целая очередь.  Пока я в ней стоял, то от криков, раздававшихся в операционной, делалось очень жутко. Операцию делали на живую, без обезболивания. Не было анестезии, что-то там с поставками. Когда я вошёл мне, без всяких прелюдий, разрезали палец насквозь мимо кости и вставили резинку для дренажа гноя. Не буду описывать свои мучения, но наорался я здорово. После операции я почувствовал небольшое облегчение.  Меня  обкололи разного рода препаратами и температура спала. Я смог, наконец-то, нормально поспать.

Несмотря на то, что здесь все были больными, дедовщины тут тоже хватало, но всё же на порядок меньше. В отделении был старшина, назначавшийся из выздоравливающих, которых гонял «духов» на уборку и по мелким поручениям. Но вобщем обстановку можно было оценить как «лафа».  Когда с утра «духи» «отлетали» уборку, были процедуры, и можно было посмотреть телек в коридоре. Но лежать  дедам было скучновато, поэтому «кач» и «лоси» были тут неизменными атрибутами.

Запомнился один случай. В госпитале давали концерт раненым. Нас молодых погнали для массовки туда. Девчонки пели, плясали, потом желали здоровья воинам чеченцам и раздавали подарки. Я чувствовал себя неловко. Ведь я не воевал. После концерта я отнёс подарок безногому воину, лежащему в нашем отделении. И у меня осталась шоколадка, которую я намеревался съесть. Зайдя в палату, я разломил её пополам и поделился с соседом по палате. Мы умяли шоколад в пару секунд. Спустя некоторое время в палату ворвался парень постарше призыва и начал что-то искать. Уж не понимаю, как он про шоколад узнал, чуйка у него что ли? Когда обнаружил у меня обёртку от шоколада, ударил меня под дых:

– Тебя делиться никто не учил?

Я, корчась от боли, вопросительно посмотрел на соседа по палате. Сосед молчал…

И ещё в копилку дедовщины. Тот парень без ног, которому я относил подарок, потерял их на войне. Был уважаемым всем отделением и обладал непререкаемым авторитетом. Где-то я провинился, а может, просто ради развлечения он скомандовал:

– Лося!

Сложно описать бурю эмоций, которая пронеслась во мне. Ослушаться я не смел. Раздумывал, что же делать? Ведь он был без ног, и я мог просто уйти. А ещё лучше «вломить». Стоп! Нельзя. Он же инвалид. Кто я буду после избиения калеки? Оглянувшись вокруг, я понял, что сделают со мной другие, если я его ослушаюсь. Пауза затянулась.

– Лося! – ещё громче потребовал безногий.

Я приложил здоровую руку  ко лбу и нагнулся над ним. Он взялся за поручни у себя над кроватью и треснул мне со всей дури в лоб, а дури у него хватало, уж поверьте! Он довольный рухнул на кровать. Было неприятно. Сейчас, спустя годы, я его смог  бы понять. Потеряв ноги, ему нужно было какое-то утешение, какое-то признание в том, что он в этой жизни всё ещё что-то значит, ведь армия забрала главное, что может быть у человека, здоровье и его ноги. Но тогда я его не понял, А подумал: «Вот сука! Уже и ноги потерял, а всё туда же! Дедуля бл…!».

Через неделю предстояло вынимать резинку. Было также очень больно. Инфекция добралась до сухожилия. Мне  рекомендовали разрабатывать палец, что бы он мог сгибаться. Ещё через неделю меня выписали обратно в учебку (в её медчасть), потому что начали прибывать раненные из Дагестана и Чечни и госпиталь нуждался в койко-местах. В санчасти палец долго не заживал, болел и доставлял кучу проблем,  да и лечение уже не то. Поплевали, посмотрели и всё! Свободен! Так и выписали в учебку недолеченным. Ну а в учебке меня, конечно же, ждали коллеги по несчастью:

– Что это, мы одни будем «втухать»? Ты, я смотрю, в госпитале совсем расслабился. – разорялся мой сосед по кровати из спецназа. – Иди тоже сержантов подшивать.

Я отказался. Завязалась небольшая потасовка. Сосед задел мой недолеченный палец, что причинило мне жуткую боль. Я заорал. Сквозь лейкопластырь обильно на пол потекла кровь. Это испугало соседа. Он молниеносно выдрал из своего матраса кусок ваты, вручил его мне со словами:

– Не ори! На, приложи!

«Ну вот и отмазался!,» –  подумал я, корчась от боли.

Палец  долго не заживал, потому что его нельзя было мочить, но сержантов это не интересовало, и мне приходилось мыть пол вместе со всеми. Хотя я и пытался разрабатывать палец, но сухожилие так и не удалось заставить полноценно работать.

Был у нас такой сержант Дмитриев. Мелкий, но лютый, спасу нет! Гонял курсантов как «сидоровых коз», при этом с охотой раздавал всем пинки и тычки. Как-то после очередной умопомрачительной, я бы сказал, фееричной физзарядки, на следующее утро у меня на голени появился огромадный синячище с кровоподтёками. Гематома была с ладонь.  Наверное, ударился об какую-нибудь железку в процессе занятий и не обратил внимание. За время несения службы нервная система поняла, что я на её сигналы никак не реагирую должным образом и отключилась.  Боль я практически не чувствовал.  На осмотре этот ужасный синяк увидели и доложили сержантам. Те, пригласив меня в каптёрку, устроили мне «кач», пытаясь выяснить, кто же из них наградил меня таким произведением искусства.

– Кто тебя бил!

– Да на зарядке, видимо, об столб ударился.

– Врёшь! (Мат опущен). Не мог ты так звездануться сам. Явно кто-то помог. Говори кто!

– Да не помню я, – после получаса приседаний уже начинаю чувствовать, что рассудок мой поплыл.

– Значит, помнил! Давай вспоминай! Делай раз! Делай два!

 -Да не помню я, товарищ сержант! Никто не помогал.

– Пока не скажешь, будешь качаться.

И тут я понял, что с меня живого не слезут, если кого-нибудь не назову. Уже как в тумане сказал:

– Это сержант Дмитриев, но это не точно.

– Дмитриева сюда!  – Проорал дневальному один из моих палачей,  открывая дверь каптёрки.

Дмитриев появился в дверях, спустя несколько секунд.

 -Чё у вас тут?

– Ты его бил? Ну-ка покажи ногу!

Я продемонстрировал гематому. Дмитриев аж присвистнул.

– Ого! Да хрен его знает, пацаны, может и я. Всех не упомнишь…

 Было решено отправить меня с офицерских глаз в санчасть на недельку, пока не заживёт. Так я «загасился» от солдатской службы ещё на месяц. Потому что с лазарета меня опять отправили в госпиталь, о дальнейшем пребывании в котором я изложу позже, потому как это достойно отдельного рассказа.

Когда я вернулся из госпиталя, полон сил и «нежелания» служить, то Самохвал решил меня «опустить» совместно с сержантом  Дмитриевым.  Сначала Дмитриев заставил меня «драить очки», потом Самохвал крикнул своих сподручных с нашей эскадрильи Волкова и Черных, и они решили окунуть меня  головой в унитаз. Данные персонажи меня просто ненавидели за то, что я прохлаждался в санчасти и госпитале,  и,  по их мнению, постоянно «гасился»,  пока они тянули службу.  Втроём они схватили меня и потащили  к «Очкам». Я яростно сопротивлялся и отбивался. В какой-то момент мне удалось встать на ноги. С ног меня опять сбили и понесли дальше. Моя нога каким-то образом оказалась между одним из нападавших  и бетонной перегородкой. В процессе борьбы нападавший навалился на мою и так зажатую ногу. Я почувствовал резкую боль и заорал. Противники слегка опешили и бросили меня на пол. Наша схватка начала приобретать ну очень шумный характер, и продолжать её уже не имело смысла, так как можно было привлечь внимание офицерского состава. Конечно, все участники поединка были удивлены, включая меня. Откуда  столько силы появилось? Трое вполне здоровых парня со мной не смогли справиться, хотя я считался слабаком. Таким образом, мне удалось уйти от позора. До сих пор мне кажется это каким-то чудом.

 Приближался день выпуска. Наш курс должен был совершить марш, как подведение итогов учёбы. Всю «доподготовку», двадцать восемь человек, погрузили в автобус и вместе с десятью грузовиками колонной двинулись в сторону Тюмени в в\ч 6715 менбат, захватив с собой какое-то оборудование, ящики, кровати матрасы и т.п. По ходу марша курсантов по очереди сажали за руль грузовиков и давали порулить с десяток километров. Вот собственно ради этого  десятка километров нас мучили три месяца в учебке.  Из письма домой:

«…20-го числа у нас был марш. Ездили в Тюмень за якобы ценным имуществом. Нас разделили на 5 смен. Я оказался в третьей, и мне досталось ехать на ЗиЛ-131 почти 50 км. Больше всех. В марше участвовало около десяти машин, половину из которых вели курсанты.

Вести грузовик понравилось, хотя я им вилял по всей ширине дороги. Инструкторов даже удалось попугать. На перекрёстке с уклоном пришлось остановиться. Когда начал трогаться – покатился назад. Хорошо, что инструктор вовремя дёрнул ручник. Хотел было меня покрыть матом, но когда узнал, что за весь курс я сел в машину в первый раз (у некоторых уже было по пять выездов) , успокоился. В Тюмени поселились в в\ч 6715. Ну там и бардак!!! Долгоиграющий ремонт везде, на зарядку личный состав не соберёшь. Каждый день ходят в патрули, в общем, расслабляются. А кормят вообще классно. Хлеб всегда свежий. Масло вкуснее нашего раз в десять. Жалко, что мы там были всего сутки.

Загружали ценное имущество. Стулья из кинозала, солдатские бляхи, ремни, рукавицы, пианино, целый духовой оркестр и куча разного хлама типа «старая мебель». Наши курсанты этим воспользовались. У многих появились новые рукавицы и ремни. Я ничего не брал, т.к. меня устраивали свои вещи.

Обратно ехали также долго. Через каждые 10 км останавливались, у кого-нибудь что-нибудь ломалось. Обед нам устроили такой, что все курсанты крыли армию трёхэтажным матом. Дело в том, что мы брали с собой походную кухню, а нам выдали по одной консерве и булке хлеба на четверых. Комбат сказал, что если бы варили обед, то потеряли бы очень много времени, а так перекусили и поехали дальше. Все наши сухпайки, которые должны были нам достаться с тушёнкой, сгущёнкой, сухарями и чаем офицерский состав съел сам, причём за всех курсантов. Остатки увезли по домам. Вот мы поклевали холодных консервов, закусив чёрствым хлебом, и материли их. А они наш обед ещё и водкой запивали, включая водителя автобуса, который вёз курсантов. Короче, маршем довольных нет. Особенно из ребят пятой смены. Им машину вообще вести не удалось, хотя экзамен им засчитали…Первоклассные водители получились, ничему не научились. Некоторые даже не знают, где карбюратор расположен…»

Сногсшибательный финал! Уже в тюменском менбате я начал думать о том, что скоро придётся возвращаться в эскадрилью, где меня ждала «махровая» дедовщина.  И в какой-то момент я понял, что нужно что-то делать. Но что? Я пока не знал.