Полёт астероида

Когда Александр только родился, об этом астероиде ещё никто не знал. Но он был. Он летел где-то на окраине Солнечной системы, серый, испещрённый мелкими кратерами, со скоростью 25000 километров в час, направляясь к Земле. И через 27 лет астероид должен был встретиться с ней.

Между тем Александр подрастал. Как и все, сначала он пошёл в детский садик, потом в школу. В школе он учился хорошо, хотя и не был отличником. Часть летних каникул он проводил в городе: за телевизором и компьютером, в дворовых играх со своими сверстниками. С тех пор картина жаркого полдня в летнем городе навсегда врезалась в память Александра. Было так жарко, что плавился асфальт. Солнце тысячами слепящих зайчиков отражалось в окнах многоэтажных домов. От этого зноя спастись можно было только где-нибудь в подвале, где в полутьме из труб гулко капала вода, или, в крайнем случае, в подъезде одного из домов, где нет-нет да просквозит струя прохладного воздуха.

Другую часть летних каникул Александр проводил в деревне у дедушки с бабушкой. Здесь ему больше всего полюбились деревенские вечера. В эти часы он один пробирался на зады бабушкиного дома, где был заглохший сад со старой баней, и наблюдал закат. Тёплая земля дышала своими ароматами, заря заката тихо догорала, на тёмном небе зажигались первые звёзды, сова неслышно пролетала между яблонь сада, направляясь на свой ночной промысел, деревня затихала… Но нужно было возвращаться в город.

А астероид тем временем проделал уже половину пути до Земли. Позади остались Нептун, Уран. Впереди приближался гигантский Сатурн со своими кольцами. Но на Земле об астероиде по-прежнему никто не знал.

Александр был увлекающимся ребёнком, и интересовало его многое. В разное время он посещал рисовальный, драматический, шахматный, радиотехнический кружки. Самостоятельно занимался физикой, биологией, историей, астрономией, философией. Но ближе к старшим классам школы, по мере того, как Александр всё больше узнавал, что есть этот мир и жизнь человека, всякий интерес в нём стал угасать, на его взгляд, выражение лица, движения тела легла печать грусти и лени, сквозь которые проглядывала уже скука.

Александр не был одинок. У него были прекрасные отношения с родителями, имелись друзья. В старших классах школы его посетила первая настоящая любовь, которая, правда, оказалась безответной. Но и общение скоро перестало спасать Александра от надвигавшейся душевной пустоты и скуки. Окончательно они настигли его, когда он уже был студентом.

Именно в это время в средствах массовой информации стали появляться сведения об астероиде. Поначалу им никто не придал значения. Но Александр их заметил. Каждый раз, когда в программе вечерних новостей говорили о приближающемся к Земле астероиде, непонятная внутренняя радость наполняла Александра. Это была смутная надежда на всеразрешающий конец, который должен был уничтожить ту пустоту, в которой он, Александр, оказался.

Постепенно вал сообщений об астероиде нарастал. Их пик пришёлся на тот период, когда Александр уже окончил институт и стал работать мелким чиновником в администрации одного из районов города. Дни тянулись особенно однообразно, и сообщения о надвигающейся катастрофе развлекали Александра. А комментаторы не скупились: рисовали картины конца света одну страшнее другой.

Первоначально все утверждали, что при столкновении с астероидом наша планета просто-напросто расколется на мелкие части. Однако вскоре кто-то лысый, с улыбкой превосходства на лице, напомнил, что Земля в своей основной массе представлена расплавленной магмой, и уж расколоться точно никак не сможет – разве что расплескаться.

Тогда все стали говорить о том, что метеорит может сбить Землю со своей орбиты. При этом, если Земля получит ускорение, она удалится от Солнца и остынет; если же, напротив, затормозится, то приблизится к Солнцу, а то и вообще упадёт на него. Однако скоро какие-то молодые, но уже бородатые учёные одного из научно-исследовательских институтов провели расчёты и со спокойным, даже отрешённым видом, заявили, что ничего подобного случиться не может, так как масса Земли неизмеримо больше массы астероида.

После этого получила распространение третья версия катастрофы. Её сторонники доказывали, что в результате удара астероида о землю в атмосферу поднимется много пыли, которая закроет небо и преградит путь солнечным лучам. Наступит зима, и всё живое на планете погибнет. Однако и тут нашлись оптимисты-очкарики, которые заявили, что некоторые неприхотливые виды растений и животных всё-таки выживут, и, в частности, на чём почему-то делался особый упор, жить останутся тараканы.

Выдвигались и другие версии катастрофы. Появились даже сообщения о том, что правительства некоторых стран предпринимают определённые меры и тому подобное. Но никакой паники нигде не наблюдалось.

Скоро об астероиде стали говорить всё меньше и меньше, хотя по расчётам астрономов до Земли ему оставалось лететь всего два года. Почему так случилось, объяснить трудно. Казалось, об астероиде совсем забыли, но только не Александр. Он теперь стал часто вставать по ночам и подолгу смотреть на звёздное небо, стараясь заметить там какое-нибудь движение. Но тщетно. Ночное небо оставалось недвижимым.

Два года прошли. В этот душный июньский вечер Александр, как обычно, пришёл с работы, принял душ, съел приготовленный матерью ужин и устроился перед экраном телевизора посмотреть традиционные вечерние новости. Каково же было его удивление, когда диктор сообщил, что астероид благополучно пролетел мимо земли, и что теперь человечеству ничто не угрожает. Это было неприятное удивление. Последние огоньки, которые ещё светились в глазах Александра, погасли.

В одной книге Александр когда-то прочитал, что натуры, подобные ему, к тридцати годам, если можно так сказать, успокаиваются и начинают жить обычной жизнью, как все. Наверное, нечто подобное случилось и с ним. Карьера Александра пошла в гору. В 35 лет он удачно женился, вырастил двоих прекрасных детей, чьей заботой был окружён в старости. Но… Но что бы ни делал Александр всю свою жизнь, у него была только одна цель – убить время.

Когда Александр умер, и родственники забрасывали его могилу землёй, плакали и сморкались – астероид был уже далеко. Он покинул Солнечную систему, и Солнце превратилось в крошечную звезду. Астероид летел со скоростью 25000 километров в час, медленно вращаясь вокруг своей оси. Он летел в тёмном и холодном космосе, совершенно неслышно.

2002 г

Докука

Говорят, что тяжело пахать землю, выращивать хлеб. Говорят также, что тяжело в одиночку переплыть океан или взобраться на Эверест. Я не знаю. Вполне возможно. Но зато я точно знаю, что очень тяжело целыми днями лежать на диване и ничего не делать! Не верите? Попробуйте сами, и вы убедитесь, что я прав. При этом вы не должны ни читать, ни смотреть телевизор, ни слушать музыку – необходимо исключить всякие занятия, а также всякое общение, разговоры по телефону и тому подобные вещи, и так провести целый день.

Ну как? Попробовали? Легко вам было? И это ведь только один день, а не неделя, не месяц и не год. Тем более, что всё это вы проделали специально, ради интереса, чтобы испытать себя. Одним словом, вы не почувствовали и десятой доли той скуки, которую ощущает человек, лежащий целыми днями на диване не ради какой-то забавы, а потому, что ему действительно всё на свете не интересно, не интересно по-настоящему.

В старших классах школы, когда мне было ещё интересно жить, я прочитал роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Эта книга сразу стала мне очень близкой, а её главный герой – Григорий Печорин – моим любимым героем, которому я стал подражать. Во всяком деле я напускал на себя равнодушный вид, и это доставляло мне огромное удовольствие. Я думал, как хорошо быть безразличным ко всему, мне казалось, что я отлично понимаю и Печорина, и самого Лермонтова. Но года через три, когда я действительно потерял всякий интерес к жизни, и мне стало по-настоящему скучно, я понял, как жестоко ошибался. Я понял, как на самом деле было тяжело Печорину и самому Лермонтову. Я почувствовал всю невыносимую тяжесть скуки и ничегонеделания. Когда жизнь перестает приносить тебе радость, перестаёт быть тебе интересной, то тогда она просто берёт тебя и укладывает на диван. И начинается самая нудная, самая изощрённая пытка.

Я лежу на диване уже десять лет! Нет, я, конечно, не прикован к нему. Я могу сесть или даже встать и походить по комнате, посмотреть в окно. Естественно, мне приходится выполнять какие-то самые необходимые дела. Я завтракаю, обедаю, ужинаю, моюсь, чищу зубы. Я могу починить сломавшееся реле старого холодильника или смазать заедающий дверной замок. Однако необходимых дел у меня не так много, придумывать же себе какие-то другие дела я не хочу. Потому что придуманные дела не являются необходимыми, а какой смысл делать то, что не является необходимым, тем более если это не приносит тебе никакого удовольствия. И поэтому основную часть времени я всё-таки провожу на диване.

Бывает, лежишь так час, два, три, наконец, до того надоедает лежать, что уже больше не можешь. Тогда ты поднимаешься и садишься, а делать-то всё равно нечего. Сидишь так час, два, три, блуждая взглядом по комнате. И вот то, что ты сначала лежал, а потом сел, уже является для тебя событием дня – до того однообразна и скучна моя жизнь.

А бывает, такая хандра находит, такая апатия наваливается, что даже и просто сесть ты не можешь, потому что и это тебе кажется бессмысленным делом. И ты лежишь уже, действительно, как прикованный, и тебе до того всё неинтересно, что даже думать не о чем, и мыслей в голове никаких нет. В такие моменты я погружаюсь в забытьё: нечто среднее между бодрствованием и сном, и для этого мне не нужна ни медитация, ни самогипноз. Я достигаю транса естественным путём, не прикладывая к этому никаких усилий. Это помогает скоротать время, но не на много. В основном же я просто лежу, и в голову мне лезут всякие дрянные мысли, от которых и сойти с ума недолго. Да, десять лет на диване – это вам не шутка.

Сначала я ещё на что-то надеялся. Думал, что всё ещё может измениться, и что на моей улице тоже будет праздник. Поэтому я каждый день ждал завтрашний день, и от этого моя скука была ещё невыносимее. Но вскоре я ясно для себя осознал, что и ждать-то мне нечего. Да, меня ничто не ждёт в этой жизни, кроме душевной пустоты и скуки. Уяснив для себя это, я перестал считать время и ждать завтрашнего дня. И мне стало даже легче. Раз жизнь не имеет особого смысла, то, действительно, не лучше ли просто лежать на диване и ничего не делать? В буддийской философии говорится, что лучше сидеть, чем стоять; ещё лучше лежать, чем сидеть; а ещё лучше спать, чем просто лежать; но лучше всего умереть. Но так как умирать мне страшно, сплю я тоже плохо, то мне остаётся просто лежать. И я буду лежать. Я буду лежать и стараться ни о чём не думать, стараться быть спокойным. В мире нет ничего ни хорошего, ни плохого, и равнодушие – это наиболее объективная форма отношения к окружающей действительности. Я буду лежать на своём диване тридцать, может, сорок лет, а потом я умру, как и все умирают. И скорее всего, меня некому будет схоронить. Но это меня не тревожит. Я буду и мёртвый лежать на диване, и это не станет большой переменой в моей судьбе. Я буду лежать на диване, в зале обычной двухкомнатной квартиры, с плотно задёрнутыми шторами на окнах. Там, на улице, будет падать холодный снег, а в зале будет тепло от батарей центрального отопления. На столе будет стоять золочёный подсвечник с тремя горящими свечами, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а с дивана будет смотреть мой мёртвый зрак…

Да, скорее всего, так оно всё и будет. И всё же у меня есть ещё одно, последнее желание. Дело в том, что не только скучно сорок лет лежать на диване, но и умирать на диване, одному, тоже скучно. И мне хочется хотя бы умереть не на диване, а в бою, и не одному, а с ещё миллионами и миллионами людей. Да, я мечтаю о третьей мировой войне! Это моё ожидание войны порой бывает таким нетерпеливым, что я часами смотрю по телевизору новости, переключаясь с одного канала на другой, и в потоке репортажей из разных уголков земли пытаюсь уловить её приближение. У меня много времени, и я часто подолгу думаю о том, какая это будет война. Может быть, это будет война современных великих держав за новый передел мира, как первая и вторая мировые войны. Возможно, это будет война многолюдного и бедного юга с богатым, но малочисленным севером, и тогда, если победит юг, наступят новые средние века. А может быть, падение нравственных устоев в капиталистическом обществе приведёт к анархии на земле и всеобщей бойни. Порой, желание войны настолько обуревает мной, что я начинаю к ней готовиться: делаю гимнастику, читаю книги о прежних войнах, изучаю оружие. Но главное, я на тысячу ладов стараюсь представить себе тот последний мой бой.

…Обычно, мне чудится промышленная окраина какого-то небольшого южно-сибирского города, с трубами молчаливого завода, грудами металлолома и длинным бетонным забором с колючей проволокой и надписью: «Осторожно, территория охраняется злыми собаками». Мне чудится поздняя осень, ясное небо после дождя, холодно, на земле подмораживает грязь. Нашему подразделению будет дан боевой приказ обороняться на высоте, недалеко от города, а затем отходить в сторону леса, который на карте будет обозначен как «Прозрачный лес». Бой начнётся вечером, когда низкое солнце зальёт окрестности багровой краской заката. Особенно ярко в его лучах будут гореть огромные многосекционные окна одного из корпусов завода. В самый разгар боя взрывом реактивного снаряда меня оглушит. Из моих ушей потекут струйки тёплой крови, которые я буду стирать грязными закоченевшими пальцами рук, и дальше бой будет для меня продолжаться как в немом кино. Земля будет в дыму. Я буду видеть взрывы в тишине, наблюдать передвижения солдат и боевых машин противника, трассы пуль. Наше подразделение не выдержит натиска врага, и мы начнём отходить к лесу. В редком лесу, больше похожем на городской парк, негде будет укрыться, голые стволы деревьев будут розоветь в лучах холодного заката. И вот, на опушке леса, одна из огненных прерывистых линий от трассирующих пуль прожжёт меня насквозь где-то в области сердца, и я ещё успею оглянуться и увидеть, как она будет уходить за спиной… между розовых стволов деревьев… в прозрачный лес…

Да, именно так, в большинстве случаев, я представляю себе свой последний бой. Однако сколько бы я ни всматривался в сводки новостей, я не мог разглядеть никаких признаков новой надвигающейся мировой катастрофы. Конечно, в разных местах происходили какие-то локальные войны, но в них гибли единицы, а миллионы в это время продолжали жить как ни в чём не бывало. Погибнуть, даже в бою, в такой войне у меня не возникало желания. Ведь если умирать, так всем вместе. Я не верю, что вторая мировая война была последней большой войной, я не теряю надежды, и, может быть, моё последнее желание всё-таки исполнится.