Понемногу приходя в себя, молодой человек еще раз внимательно осмотрел помещение. Осанистое, надежное, грубое. Крепкие, вкопанные в землю столбы, толстые не струганые доски. Что это – бук или граб? Какое-то южное твердое дерево. Голыми руками не возьмешь, нечего и пытаться. Что же тогда остается? Подкоп? Опять незадача – почва-то твердая, почти как камень. Лопатой, и той не возьмешь, только киркою. М-да-а-а, угодил, однако…

Некоторые узники негромко переговаривались все на том же непонятном языке, большинство же сидело молча. Кто-то дремал, а кто-то просто тупо пялился прямо перед собой, устремив взгляд в одну точку. Их можно было понять – стресс, однако.

Сколько они все тут уже сидели? День, два… а может, и больше? Геннадий покривился – из дальнего угла остро пахнуло мочой. А в туалет тут, похоже, не водят. Чертовы мрази!

Приглушенные голоса узников вдруг резко замолкли. Снаружи послышались шаги, что-то скрипнуло… и дверь, точнее говоря – тяжелые двустворчатые ворота узилища распахнулись настежь.

Все те же гопники, правда – их уже стало намного больше, человек десять. Одеты также в рубища, зато с короткими копьями и кинжалами, а тот, что в тюрбане – с мечом в потрепанных ножнах!

Ну, надо же – мечи, копья… Средневековье какое-то. Варварство. Правда, игиловцы (запрещенные в РФ) как раз его и возрождают. Отсюда, верно, весь этот псевдосредневековый антураж. Сейчас, поди, головы рубить начнут, сволочуги!

Нет, не начали. Тот, что в тюрбане, похоже, признавался всеми за старшего. Невысокого роста, но коренастый, крепкий, он чем-то напоминал крепко сбитого колхозного битюга или старого быка с мутным взором. Широкие штаны, расшитые (такое впечатление – стразами) туфли, короткая туника, распахнутая на волосатой груди. Круглое, обрамленное небольшой черной бородкой, лицо, вовсе не жестокое, а, скорее, усталое. Обычное, ничем не примечательное лицо, разве что загорелое.… у Петровича, трудовика, такое с похмелья бывает. Щегольской зеленый тюрбан, толстая шея. На кожаной перевязи, на поясе – меч с затейливой рукоятью и почти без перекрестья. Металлические браслеты на руках, круглая серьга в ухе. Наверное, медь, хотя, может, и золото. На шее – ожерелье из серебряных монет, какие когда-то любили носить цыгане… И среди монет – мобильник и та самая сердоликовая бусинка, Гена ее сразу узнал! Вот ведь гад… ладно – мобила, но бусина-то тебе на кой хрен сдалась?

– Файрутдин… – отчетливо прошептали позади, рядом. – Файрутдин-гази.

Файрутдин-гази. Значит, так зовут предводителя исламистов. Впрочем, это имя ничего Иванову не говорило.

Выйдя вперед, Файрутдин-гази подбоченился и что-то властно сказал. Все узники торопливо встали и стали выходить из сарая по одному – экстремисты сразу же связывали им руки за спиною. Вышел в свою очередь и Геннадий, покорно подставил руки. А что было делать-то? Нарываться на верную смерть? Удобного для побега направления покуда нигде не просматривалось. Сарай располагался на неширокой улочке, с обоих сторон перекрытой крепкими парнями с копьями и кинжалами. Проверять их на готовность применить оружие что-то не очень хотелось. Лучше уж обождать, выбрать более подходящий момент.

Узников быстро выстроили в колонну. Кто-то из гопников щелкнул бичом, опустив его на спину первого попавшегося парня. Несчастный дернулся и вскрикнул от боли. Никто не обратил на него никакого внимания. Пошли.

Это точно была Таррагона! Только какая-то непонятная, чужая. Был пляж, были знакомые камни – но не было железной дороги, и не маячили на рейде дожидающиеся разгрузки корабли. Хотя корабли-то в гавани были – но только парусные. Убогие рыбацкие фелюки. А где же фешенебельные яхты гнусных мошенников и ворюг? Где сухогрузы, где танкеры? Где, наконец, портовые краны, где? И железнодорожный вокзал куда-то делся… и «Балкон Средиземноморья». Нет, собственно, утес-то был, только смотровой площадки – не было. Зато римский амфитеатр – вот он, пожалуйста, на своем месте. Все те же развалины, никуда не делись. Какие-то изможденные люди таскали оттуда камни, бесстыдно разворовывая археологические древности. Куда только полиция смотрит… Вот уж действительно – куда?

Экстремисты вели себя чрезвычайно нагло – шагали себе спокойно, ни от кого не прячась, вели пленников, и никого это не интересовало. Разве что пара полуголых мальчишек, любопытствуя, увязались следом, да и те тут же отстали, едва только увидели гневный взгляд Файрутдина-гази.

Не доходя до того места, где должна была находиться железнодорожная станция Ренфе, колонну узников резко завернули направо, в город. Вместо просторного бульвара Рамбла карабкалась на холм какая-то грязная немощеная улица, сворачивая меж хижинами к крепостной стене, прямо к распахнутым воротам! Ну, точно – средневековье. Прямо хоть фильм снимай.

Никаких признаков цивилизации вокруг видно не было: ни автомобилей, ни мотоциклов, одни только гужевые повозки, запряженные медлительными волами. У ворот, как и положено, находилась стража – воины в панцирях с нашитыми металлическими бляшками. В руках – короткие копья, длинные кинжалы у пояса, сферические блестящие шлемы на головах. Кино, да и только!

Стражники, как видно, хорошо знали предводителя гопников. Подойдя к ним, Файрутдин-гази приветливо поздоровался и сразу же протянул каждому по большой серебряной монете – надо полагать, взятку сунул, стервец. Благосклонно кивнув, стражи заулыбались, и караван узников спокойно прошел сквозь ворота в город… представлявший собой некую смесь из древних римских развалин и архитектурного антуража «Тысячи и одной ночи». Угрюмые серые башни крепостных стен и мрачные строения времен раннего Средневековья соседствовали с изящными башенками минаретов и шумным восточным базаром, на который и вошла вся процессия буквально через пару минут.

Узкую площадь закрывали от солнца шесты с натянутой тканью, дующий с моря ветер приносил приятную прохладу, вообще, по всему чувствовалось, что здесь любят жизнь… и по возможности – комфортную, пусть без кондиционеров, зато – с навесами, тенью и ветерком. Геннадий вдруг ощутил жажду и заводил глазами по рынку. Торговали тут всем – и тканями, и антикварной посудой, и еще какой-то непонятной хренью, и, кроме всего прочего, фруктами, овощами, мясом. Вот только воды вокруг видно не было. Ни одного киоска. Ни намека на прозрачные холодильные шкафчики с «Фантой», «Колой», «Аквой»… Не было! Гена все глаза просмотрел, да так и не высмотрел. Правда, как оказалось, воду все ж таки продавали. Смачно зевнув, Файрутдин-гази подозвал мальчишку-разносчика с чем-то вроде самовара за спиною. Кинул парню монетку, и тот налил ему стаканчик воды… или чего-то подобного, от чего и сам Иванов не отказался бы.

Базарный шум вдруг прорезал истошный, пронзительный крик, донесшийся откуда-то сверху:

– Алла-а-а-а и-и-и… бисмилла-а-а-а….

С ближайшего минарета кричал муэдзин, созывая народ на молитву. Ну, правильно – у мусульман как раз сейчас время намаза.

Многие принялись расстилать коврики, ориентируясь по крику. Упал на колени и Файрутдин-гази. Примеру хозяина последовала и вся его кодла, и многие торговцы, правда, далеко не все.

– Алла-а-а бисмилала-а-а-а… илляху-у-у алл-а-а-а…

Бежать! Вот теперь наконец-то самое время!

Узник рванул, не думая, куда глядели глаза. Свернув за угол, помчался, не разбирая дороги, лишь бы подальше от фанатиков, от всего этого средневекового анклава. Заявить в полицию? Несомненно. И как можно быстрей. Может, еще удастся спасти остальных заложников. Хотя бы попытаться, успеть.

На него уже глазели, показывали пальцами, и беглец, сдерживая себя, перешел на быстрый шаг, а, когда закончился намаз, свернул в первую попавшуюся таверну. Заспанный хозяин – добродушный светлобородый толстяк – что-то спросил, как показалось Геннадию, по-немецки. Верно, принял за немца.

– Нихт шиссен, – виновато улыбнулся молодой человек. – Гитлер капут, ага. Не шпрехаю я по-немецки, понимаешь, не шпрехаю!

Толстяк между тем продолжал что-то говорить, почти силой усадил гостя за столик, даже принес кувшинчик вина и кружку. Понятно, мусульмане-то к нему не заходили – грех, а до аншлага, до вечера еще было рановато.

– Не, не, не надо мне вина, платить нечем, – замахал руками беглец. – Лучше воды принесите, понимаете, воды. Дринк… Тринкен…

Хозяин заулыбался, пододвинул Гене кружку… что-то сказал, на этот раз, похоже, что по-испански или по-каталонски. Как ни странно, Иванов почти все понял – мол, пей, платить не надо, угощаю, мол.

Что ж, раз угощают…

– Спасибо. Грасьяс. Мне бы в полицию позвонить. Понимает? Полис. Срочно.

– Но, но, – округлил глаза кабатчик. Похоже, с полицией он дела иметь не хотел. Что ж, бывает.

Геннадий улыбнулся: что ж, этот не хочет, найдем другого. Главное ведь – свалил! Получилось-таки. А этот Файрутдин-гази, похоже, опаснейший террорист. Вон, сколько заложников захватил, собака.

– Ну, я пойду. Грасьяс за вино, грасьяс. Не, не, не, вина больше не буду. Мне полицию бы. Полис!

– Полис, полис, – неожиданно закивал толстяк.

Все так же улыбаясь, он мягко усадил гостя обратно за стол и, приложив палец к губам, направился к выходу. На пороге кабатчик чуть задержался, обернулся, успокаивающе кивнув:

– Полис, полис… Полис.

Наверное, участкового позовет – расслабленно подумал Гена. Или как он тут у них называется – инспектор? Да какая разница, как бы ни назывался. Хоть какая-то официальная власть. Сообщить, да возвращаться поскорее к друзьям – они уж его, верно, обыскались.

Хозяин таверны отсутствовал недолго. Не прошло и минуты, как он уже вернулся, и не один… а в компании все тех же экстремистов! Войдя, Файдруддин-гази что-то довольно бросил кабатчику и, взглянув на беглеца, торжествующе ухмыльнулся. Потом что-то сказал и, не дождавшись ответа, махнул рукой своим подручным.

Гопники не заставили хозяина повторять приказ дважды, быстренько окружили Геннадия, поигрывая копьями и плетьми. Похоже, убивать беглеца они вовсе не собирались, иначе бы пристрелили сразу – что мешало-то? Пистолетов ни у кого в руках не было, даже у главного. Ну… раз так…

Швырнув тяжелую табуретку в того гопника, что оказался слева, молодой человек рванул вправо, ударив копьеносца в челюсть – снизу, кривым. Хороший вышел удар – парняга отлетел к стенке и, ударившись затылком, «поплыл», медленно оседая на пол. Брошенная табуретка вывела из строя и того, что слева… однако остальные, быстро сориентировавшись, выставили вперед наконечники копий. Ловко так, попробуй, прорвись!

Ну, так на то еще и стол имеется! Правда, тяжелый оказался, гад, не свернуть. Да и главный экстремист неожиданно заменил копейщиков на амбалов, здоровяков с бычьими загривками. Таким что табуреткой по башке, что лбом об стол – один хрен, ни черта не почувствуют. Оглоблины, что и сказать.

Однако делать нечего. Одного Гена ударил с ноги, второго достал апперкотом, третьему уж хотел было залудить кривым ударом в печень… да не успел. Зарядили самому! Зазевался слегка – вот и прилетело кулачищем в ухо! А поди, не зазевайся тут, когда трое на одного.

Снова все поплыло перед глазами. Ну, тут уж было ясно, от чего. Не нокаут, так нокдаун, однозначно. Победа гопников по очкам.

К упавшему тут же подскочили, пнули пару раз под ребра… но на том и закончили, повинуясь строгому окрику старшего. Едва беглец немного оклемался, как его тут же вздернули на ноги, да, связав за спиной руки, поволокли вон из таверны. Как оказалось – обратно на рынок, где у невысокого деревянного помоста покорно дожидались остальные узники. Правда, их уже осталось меньше полвины. Остальных что же – убили?

Да вот, оказывается, нет… Не веря глазам своим, Иванов увидел, как одного из заложников возвели на помост, окруженный какими-то людьми в балахонистых одеждах. Встав рядом с узником, Файрутдин-гази улыбнулся, что-то сказал… словно бы прокомментировал…

Один из «балахонщиков» показал ему три пальца. Второй – угрюмого вида старик – четыре. Четыре. Ровно четыре монеты и легло в подставленную ладонь Файрутдина. Старик махнул рукой каким-то парням, по виду слугам – и те проворно свели с помоста покупку.

Вот именно – покупку! То, что сейчас происходило пред глазами изумленного до глубины души Геннадия, было не чем иным, как куплей-продажей невольников, никаких не заложников, а самых обыкновенных рабов!

Что же… на органы продали? Тогда уж лучше бы сразу убили. Гена дернулся и сплюнул, правда, выругаться матом не успел – подошла его очередь выставляться на продажу. Оставшиеся покупатели угрюмого, с синяком под левым глазом невольника откровенно побаивались – кому нужен такой строптивый раб? Однако хитрый Файрутдин-гази рассчитывал вовсе не на них, а на кое-кого другого… не замедлившего появиться, как в хорошем спектакле – под занавес.

Это был статный, хорошо сложенный мужчина лет сорока, явно европеец, с красивым вполне интеллигентным лицом, обрамленным щегольскою «шкиперской» бородкой, одетый в узкие, заправленные в сапоги брюки и просторную темную тунику, подпоясанную богатым наборным поясом, на котором висели меч в коричневых ножнах и плеть.

– О, Али-Акбар, – завидев нового покупателя, радостно воскликнул Файрутдин-гази.

Он еще что-то добавил по-своему, кивая на Иванова, а потом принялся что-то быстро рассказывать, кивая и помогая себе жестами. Надо сказать, в искусстве мимики хозяин гопников не одну собаку съел: момент удара табуреткой изобразил, как вживую, так, что и Али-Акбар не выдержал, засмеялся, поглядев на Геннадия с явным одобрением. Похоже, неудавшийся побег невольно прибавил беглецу очки.

Выслушав рекламную речь Файрутдина, Али-Акбар поднялся на помост и лично пощупал мускулы Иванова, и даже не поленился заглянуть в рот. Что и говорить – классика! Работорговец и раб.

Черт побери! Да что ж тут такое делается-то? И, главное, похоже – на полном серьезе всё.

После осмотра принялись торговаться. Долго, со вкусом и смаком. Али-Акбар несколько раз уходил… потом возвращался снова и снова уходил… и так несколько раз. Геннадий даже усмехнулся: ну словно дети малые, совсем уж больше заняться нечем.

Порешили на паре десятков золотых монет! Золотых явно – сверкнули. Геннадий волей-неволей возгордился, приосанился – отнюдь не за каждого такую цену дают, отнюдь. Приосанился и тут же сплюнул – еще не известно, чем вся эта гнусная бодяга закончится.

Расплатившись, вальяжный покупатель не спешил откланяться, а еще о чем-то долго говорил, периодически повторяя «Мухаммад» и поднимая глаза к небу. То ли пророка упоминал, то ли какого-нибудь султана-халифа-эмира. Ну да – эмира. Испанией ведь когда-то владели арабы. Неплохо, кстати, владели – искусства всякие расцвели, ремесла, художества. Так это что же, получается – реконструкторы? Тогда какого хрена посторонних в своих играх используют, да еще – иностранцев? А ну-ка, те возмутятся? Как в том фильме – «Это роль ругательная, прошу ее ко мне не применять». Нет, у самих башка сбрендила, так и играйтесь, радуйтесь, чего на других-то переходить? Может, кому-то не очень хочется, чтоб его копьем по башке били… даже и тупым концом.

Наговорившись, сладкая парочка – Файрутдин и Али – чуть и не в обнимку потащились в ближайшую таверну. Ту самую. Не забыли прихватить с собой и часть прихлебателей, и даже купленного раба – Иванова. В кабаке уже стало довольно-таки многолюдно, однако выбежавший навстречу хозяин – у-у-у, гадина! – усадил почетных гостей на террасу в прохладной глубине внутреннего двора. Туда же потащились и прихлебатели с невольником Геной.

Что продавец, что покупатель наверняка считали себя правоверными мусульманами, тут и думать нечего. Однако же мусульмане-то они мусульмане, а винище жрали ничуть не хуже всех прочих – в три горла! Кстати, великий Омар Хайам тоже ведь мусульманин, а как вино любил! Какие стихи ему посвящал! Даже не стихи – вирши. Вот, помнится…

Подходящие строчки из богатого наследия Омара Хайама Иванов так и не вспомнил, да не очень-то и старался. Ему тоже поднесли вино, правда, руки благоразумно не развязали. Пришлось пить так, по-собачьи прихлебывая из принесенной предателем-кабатчиком чаши.

Странно, но Геннадий уже больше ничему не удивлялся. Вот – совершеннейше! Наверное, привык, или просто интересно стало – а что дальше-то будет? Вроде никто его больше не бил, наоборот, вином вот угостили… кстати, весьма неплохим.

Али-Акбара и Файрутдина в таверне явно знали – заглядывая во дворик, завсегдатаи уважительно раскланивались. Высокие гости тоже не чинились, кивали в ответ, а кое-кого и приглашали к себе на террасу, выпить. Средь этих последних, кстати, было как-то не особенно много мусульман, все больше добрые христиане католики, судя по четкам да крестам. Ну, понятно – в одной игре участвовали… в каких-то отвратительных, явно запрещенных игрищах!

Снова подошел хозяин. Гнусная рожа! Улыбался, улыбался, поддакивал – а потом сдал. Видать, Али-Акбар с Файрутдином-гази тут вместо полиции. По крайней мере, влиятельней – уж точно.

Что-то казалось странным в этой таверне, словно бы чего-то такого недоставало. Табачный дым, льющаяся из динамиков музыка (рок, попса или джаз), болтовня по мобильникам, светившаяся над рядами бутылок «плазма» – ничего этого не было! Ни-че-го. Так и не могло быть, если уж тут реконструкция – так все по-настоящему, как в старину было. Именно так, по-настоящему и поступали с пленниками, обычными, ничего не подозревающими людьми. Били, истязали, продавали в рабство. Или пленники тоже были в игре, в деле? И он, Геннадий Викторович Иванов, оказался средь них просто по воля случая. Так надо объяснить! Хорошо бы… только ни английского, ни уж тем более русского, здесь, похоже, не знали. Или притворялись, что не знали, такое ведь тоже могло быть.