Самая хардкорная вещь из того, что я пока читала у Платонова. В абсурдности своей диалоги (не забывайте, что это пьеса) приближаются к антилогичным обменам репликами в поэмах Введенского; действие напоминает не по-своему величественный босхоидный кошмар, как в "Котловане", а путаный и беспокойный предрассветный сон, из которого хочешь проснуться, но не получается - какие-то похищенные избушки, какие-то оплетенные колючей проволокой кузовки, голодные дети, все куда-то несется, сливается, трудно уже и разобраться, что к чему. И сквозь всю эту мешанину проступают ключевые для Платонова образы и мотивы - как неотвязные воспоминания, от которых не удается отделаться даже во сне: знакомый косноязычный советский новояз, знакомые фигуры старика, матери и прежде всего - в центре всего - умирающий ребенок. Удивительно даже: сквозной (до навязчивости) мотив у Платонова, практически все это отмечают, но ни одного толкового ладно бы объяснения - исследования на тему того, откуда он мог в творчестве (жизни) А. П. взяться, я не нашла. В свете его биографии, надо сказать, он выглядит зловещим пророчеством; но до того - откуда? Двое детей из семьи Климентовых погибли в начале 20-х годов, по дурацкой случайности - отравились грибами в пионерском лагере; но оба они на тот момент были уже подростками, у Платонова же всегда жертва - малыш, дитя, младенец по церковной терминологии (до 7 лет). Это же, впрочем, касается и другой частой у него темы - темы сиротства. Платонов сиротой не был и ребенка тогда еще не потерял (при том, что другие повторяющиеся у него мотивы - советский быт, человек и машина, тот же голод, причины которого так причудливо объясняются в "Избушках", - как раз более или менее автобиографичны, хоть и преломлены под невероятным углом). Ребенок, потерявший родителей, и потеря ребенка - эти образы кажутся как-то взаимосвязанными; и хотя не хочется делать поспешных пафосных обобщений, трудно удержаться от мысли, что здесь через Платонова говорит сама эпоха - если не вся история страдающего человечества, ведь и в золотой век дул ветер, и землю пахали мужики на жаре, и матери умирали у маленьких детей.
Глас на Руси слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет.