Иван, проводив взглядом спросившего, спрыгнул на землю и пошел в вагон для личного состава. Съездить домой и увидеться с женой, сыном и матерью за прошедшие два дня у него не получилось. Солдат загрузили работой по подготовке техники к отправке в район учений. Надежда приезжала сегодня с коляской на вокзал, в части ей с огромным трудом удалось выяснить, где ее муж. Она уткнулась в зеленый бушлат Ивана и плакала, но прапорщик Ситников не дал им долго обниматься, сказав Надежде, что нечего отрывать солдат от дела «телячьими нежностями». Касаткин залез на платформу крепить тросы, а Надя долго стояла на перроне и не уходила, пока малыш не заявил криком, что его пора кормить. Жена помахала издалека Ивану рукой и крикнула, что навестит его завтра.

Ранним ноябрьским утром воинский эшелон был подцеплен к локомотиву, и городской вокзал вскоре растаял в тумане.

Колонна бронетехники поднималась вверх по отрогу Терского хребта. Гравийная дорога была покрыта полуметровым слоем снега, выпавшим за ночь, и шедший впереди мощный тягач то и дело сбивался с пути. Зима в этом году началась непривычно рано для южных мест. В первых числах декабря выпал первый снег, а вместо обычных в начале зимы оттепелей ударили пятнадцатиградусные морозы. При очередной заминке Касаткин вылез на свежий воздух из стального брюха боевой машины пехоты.

– Что, брат Ванька, вылез на свет божий уши поморозить? – спросил его сидевший на броне прапорщик Ситников. – Правильно, нечего в этой душегубке сидеть, – сам же ответил прапорщик на свой вопрос.

Прапорщику было лет тридцать, он был небольшого роста, но зато весь будто сделанный не из мышц, а из стальных тросов, не знавших усталости. Мороз тоже не брал его, и он, похлебывая небольшими глотками спирт из фляжки, с самого начала движения колонны сидел на броне.

Иван посмотрел на Ситникова и, поежившись от мысли, какой холодной должна быть покрывшаяся инеем броня БМП, спросил:

– Не замерзли, товарищ прапорщик?

– Русский солдат никогда не мерзнет!

Прапорщик приложился к фляжке и, поглядев, как бронированные машины штурмуют покрытые снегом каменистые холмы, от переизбытка чувств запел:

Брала русская бригада,

Галицейские поля,

И достались мне в награду,

Два еловых костыля.

Голос у Ситникова был как у петуха, но он, не чувствуя этого, кричал от нахлынувшего на него восторга:

Из села нас трое вышло

Самых видных на селе.

И остались в Перемышле

Двое гнить в сырой земле.

Слова солдатской песни о старой войне начала века, отразившись от скал, эхом пронеслись над Н-ской бригадой.

– Хороший ты солдат, Ванька, а знать не знаешь, где на БМП нужно сесть, чтобы не замерзнуть, – сказал прапорщик, улыбнувшись широким ртом, обнажив два ряда зубов, одетых в стальные коронки. – Возьмем Грозный, представлю я тебя, Ванька, в ефрейторы.

Двигатели боевых машин снова загудели, и Касаткин поспешил скрыться в люке.

Утром последнего дня 1994 года Н-ская бригада вышла к северо-западной окраине Грозного. Жилые и промышленные районы города хорошо просматривались в бинокль. Армии, с которой еще совсем недавно народ был един, предстояло брать свой собственный город. Три года назад войска покинули республику, возжелавшую суверенитета, оставив сотню танков, несколько сотен артиллерийских стволов и огромные склады со стрелковым оружием и боеприпасами. За три последующих года бандформирования обучились и разрослись до двадцати тысяч штыков и представляли теперь маленькую, но сплоченную, боеспособную армию. Только когда из Чечни потянулись тысячи беженцев, стронутые с насиженных мест новой бандитской властью, а республика превратилась в никому не подвластную черную дыру, великие политические деятели современности, сидевшие в Кремле и делившие богатство и власть новой России, спохватились. На усмирение мятежной республики была отправлена армейская группировка и части МВД.

– Войдя в город, мы должны лишь подавить очаги сопротивления боевиков, – говорил командир Н-ской мотострелковой бригады полковник Санин собравшимся утром на совещание офицерам. – Огонь на поражение открывать лишь при обстреле. Наша задача захватить главные узлы города и выставить блокпосты. Наводить порядок – это прерогатива внутренних войск. Кстати, командующий группировкой поблагодарил меня и всех офицеров бригады за то, что мы, двигаясь по Чеченской республике, не потеряли ни одного солдата, а в некоторых частях есть потери. Так что после завершения операции все готовьте дырки в погонах для новых звездочек.

Офицеры одобрительно зашумели.

– Я же сказал после! – остудил их окриком Санин. – А то вы такие рьяные, дай волю, хоть сейчас за шильцами побежите! Майор Вересов, выделите один взвод из своего батальона для разведки вот сюда, – указал карандашом командир бригады место на карте.

Три БМП, выбрасывая сизый выхлопной дым, ушли искать брод через речушку. Гусеницы, отбрасывая мелкую гальку, вошли в воду и через полминуты вынесли головную машину на другой берег. Впереди показались одноэтажные домики частного сектора.

– Что за черт? – вспомнил лукавого Ситников, высунувшись по грудь из башни, идущей впереди БМП. – База, база, ответь пятому, – прокричал он, нажав на кнопку рации.

– Что у тебя случилось, пятый? – услышал прапорщик вопрос в шлемофоне.

– Вижу один танк и два БТРа боевиков. Буду принимать бой.

– С Богом! – благословил через эфир Ситникова начальник штаба бригады.

Слабенькое орудие БМП не могло пробить броню танка, поэтому Ситников приказал приготовить для стрельбы выносные ПТУРСы. Нацелившись на идущий впереди танк боевиков, прапорщик несколько раз нажал на гашетку, но ракета так и не понеслась в сторону противника. Между лопаток Сергея пробежал холодок, мозг начал усиленно соображать, в чем причина.

– Касаткин, мать твою за ногу, ты ПТУРс с предохранителя снял?!

– А где этот предохранитель, я его в глаза никогда не видел?!

Прапорщику пришлось самому проделать нехитрую операцию, на которую ушло несколько драгоценных секунд. Будь в танке противника более толковый экипаж, БМП, наверное, уже полыхал в огне, но танк только бессмысленно вращал башней, и его огромная стодвадцатимиллиметровая пушка никак не могла поймать цель. Наконец, противотанковая ракета, оставляя за собой белую полоску дыма, стартовала, и через пару мгновений танк запылал. Ситников, вошедший в азарт боя, действовал четко, как на учебном полигоне, самолично поджег из орудия оставшиеся без прикрытия два БТРа боевиков, так и не дав вступить в бой идущим в хвосте БМП. Выскочивших из горящих бронированных машин боевиков никто не преследовал. Прапорщик передал по рации в штаб радостную весть и получил приказ возвращаться.

В бригаде вернувшихся из разведки встретили как героев. Первая победа вселила в души офицеров и солдат уверенность в собственных силах. Ситников, радостно скаля стальные зубы, уже в десятый раз рассказывал, как долго танк не мог направить на них свою пушку.

– Да куда им, недоучкам, без офицеров совладать со сложной техникой, – одобрительно сказал подполковник, заместитель командира бригады по вооружению. – Пошли, прапорщик, к штабной БМП, там все еще раз подробно расскажешь, у нас сальце отменное есть.

Возле штабной БМП собралась элита бригады: заместители комбрига, командиры полков и батальонов. Они пили крепко разведенный спирт и закусывали сухим пайком. Сергей Ситников опять во всех подробностях обрисовал бой, кое-что уже приврав для красного словца.

– Налейте прапорщику сто грамм наркомовских, – распорядился веселый заместитель по вооружению.

Один из майоров робко предложил сделать солдатские медальоны. На него дружно зашикали все собравшиеся.

– Что за пораженчество! – высказал ему общее мнение начальник штаба бригады. – Вы, как командир батальона, должны не о потерях думать, а о том, чтобы их вообще не было!

Комбриг полковник Санин одобрительно кивнул, поддерживая своего заместителя. Свиная кожица хорошо засоленного сала приятно разжевывалась на мелкие кусочки, и он ничего не добавил к сказанному, чтобы не прерывать удовольствие. В головах отцов командиров от легкой победы и выпитого спирта бродило шальное головокружение от успехов.

Через полчаса возбужденные офицеры разошлись по подразделениям. Между солдатами поползли слухи, что перед Новым годом войска в город вводить не будут, и они немного расслабились. Но после обеда, когда нежаркое зимнее солнышко стало проглядывать сквозь рваные облака, полковнику Санину пришла радиограмма: «Быть готовым к выступлению».

Двигатели БМП и танков заурчали, прогреваясь на холостых оборотах. Деловые офицеры ходили между машинами, отдавая последние распоряжения. Большинству командиров, не говоря о солдатах, еще ни разу не приходилось участвовать в боевых действиях. Единицы из них, кто прошел через Афганистан, тоже никогда не воевали в городских условиях, но сейчас в голове почти каждого была уверенность, что бандформирования, увидев грозные боевые машины, вмиг разбегутся, отчистив от своего присутствия город.

Ситников, подбежав к своему взводу, справил малую нужду на гусеничный тракт и, портя свежий воздух водочным перегаром, весело крикнул:

– Взвод, стройся!

Через минуту раздался приказ ротного:

– Экипажам по машинам!

Бойцы мотострелковой бригады погрузились во чрева боевых машин и заняли свои места по штатному расписанию. Еще минута, и первая БМП разведроты, набирая скорость, поползла в сторону города, за ней двинулись и остальные машины, выстраиваясь в длинную колонну. Правда, в этой колонне было только два батальона мотострелков и батальон танков поддержки. Большая же часть бригады осталась раскиданной по разным блокпостам. Но и в этом куцем составе в бронегруппе полковника Санина было более тысячи человек.

Колонна бронетехники медленно выдвинулась на окраину города, но даже командир бригады пока толком не знал, какой район Грозного предстоит им занять. Лишь, когда бронегруппа миновала окраины города, по радио был получен приказ захватить железнодорожный вокзал.

– Щас я вас быстренько к нему выведу, – сказал начальник связи майор Агрипенко, находившийся в штабной машине управления.

Майор родился и долгое время служил в Грозном и теперь выполнял роль проводника. Но через десять минут оптимизм Агрипенко начал улетучиваться.

– Что за черт, – комментировал он перегородивший улицу завал из бетонных блоков. – Щас выведу, все равно выведу, – бубнил себе под нос майор. − Поворачивай вправо, а затем налево, – кричал он в рацию, передавая приказы головному танку.

Но на следующей улице их ждал новый сюрприз из сгоревших КамАЗов.

– Майор! – поднял на подчиненного голос Санин. – Что мы тут петляем как зайцы! Я уже полчаса назад должен был доложить командующему, что ж/д вокзал нами занят.

– Щас. Щас, выйдем мы к вокзалу, не переживайте. Откуда мне было знать, что они тут баррикад понастроят.

– Да, лейтенант на головной машине по карте и указателям быстрее дорогу найдет! – не вытерпел оправданий майора полковник.

– Надо бы связаться с правым и левым флангом, – беспокойно посоветовал начальник штаба. – Не оторвались ли мы от них?

– Ну так вызывайте самарцев! И тех, кто у нас справа!

– Волгоградцев?

– Да, волгоградцев. Выполняйте, Агрипенко, не надо раздумывать! – приказал комбриг.

Агрипенко недовольный, что его заставляют заниматься двумя делами сразу, начал выкрикивать в эфир позывные соседей. Командир бригады припал к окуляру перископа, выдвинутого из штабной БМП. Вдоль улицы тянулись однотипные корпуса панельных девятиэтажек, затем показалась кирпичная пятиэтажка. Полковник не чувствовал ничего враждебного в этом городе. Обыкновенный советский город с булочными и парикмахерскими на первых этажах зданий, со своими заводами, фабриками и институтами. Даже свой каменный или бронзовый Ильич должен был тут где-то стоять на постаменте у здания местного республиканского исполкома. Только окна, зашторенные окна, смутили Санина и отсутствие людей, полное отсутствие людей в полумиллионном городе. Он не знал, что из многих окон и подъездов на его танки и БМП направлены прицелы автоматов, снайперских винтовок и гранатометов. Полковник сейчас желал лишь одного: поскорей занять вокзал, выставить посты и встретить так бурно начинающийся Новый год.

Майору никак не удавалось установить связь с соседями, рация издавала бестолковую трескотню, и вдруг сквозь помехи прорезался четкий гортанный голос:

– Я одинокий волк! Я одинокий волк! Добро пожаловать в ад!

Маленький Владик, спавший в кроватке, громко вскрикнул. У Надежды от неожиданного детского крика что-то будто оборвалось в груди и сердце бешено застучало.

– Не надо плакать, мой маленький, – взяв сына на руки, успокоительно засюсюкала Надя. – А-а-а. А-а-а, Владик, Владик, засыпай.

Во рту малыша тут же оказалась соска, но она не спасла положения. Малец выплюнул ее и опять захныкал.

– Надя! Хватит его убаюкивать! – крикнула из кухни Тамара Сергеевна.

– Мама, но он же не доспал.

– Я сказала, хватит! Сейчас сядем обедать, будем Старый год провожать.

– Так рано еще, только темнеть начинает.

– Ничего, главное, что не поздно!

После отъезда Ивана на учения семья Касаткиных жила только одним желанием, чтобы он поскорей вернулся или хотя бы прислал весточку. Первое и единственное пока письмо пришло из Моздока в первых числах декабря. В нем он сообщал, что бригада выезжает на полигон, где будут проходить учения, и просил о нем не беспокоиться. В конце была приписка, что писать больше пока не будет, потому что с полигона невозможно отправлять письма, и расскажет обо всем при встрече.

Тамара Сергеевна тогда долго возмущалась:

– Что это за полигон такой! В наше время письма ребенок не может даже отправить! Я пойду к начальству, я им все выскажу!

Но потом как-то свыклась и никуда жаловаться не пошла.

Надя с Владиком на руках уселась за стол. Тамара Сергеевна налила в маленькие рюмочки вина. За окном бухнул взрыв от брошенного каким-то торопливым мальчишкой взрывпакета. Успокоившийся было Владик, вновь зарыдал, а в сердце Надежды опять что-то екнуло, и неприятный холодок побежал по спине.

Бронетехника Н-ской бригады, наконец, вышла к железнодорожному вокзалу. Один батальон мотострелков и танки поддержки выкатились на привокзальную площадь. Второй батальон, растянувшись гусеницей, остановился на улице Рабочей. Где-то в городе уже слышались выстрелы – это вступил в бой самарский полк.

– Ваш приказ выполнен, вокзал в наших руках, – доложил Санин по рации командующему.

Полковник был горд, что его бронегруппа первая справилась с поставленной задачей, а остальные части и соединения еще топчутся на месте.

– Выставляйте посты! – приказал он начальнику штаба. – Будем ждать, когда подтянутся соседи.

Голос Санина был спокоен, он так и не сумел ни просчитать человеческой логикой, ни почувствовать инстинктом зверя хоть какое-то предстоящее движение противника.

Сразу после слов комбрига полыхнул поминальным огнем первый танк. Привокзальная площадь моментально превратилась в огненный мешок, в котором, как спичечные коробки, вспыхивали бронированные машины.

Командир взвода армии Ичкерии Аслан Джавхаев, положив гранатомет на плечо, сидел в подъезде пятиэтажки на улице Рабочей и смотрел через прицел на ближайший к нему БМП. Джавхаев не дослужил в Советской армии до дембеля полгода. Заехавший в воинскую часть дядя просто забрал его домой, и никто не стал искать дезертира из почти отделившейся республики. Время было веселое, и человеку с ружьем везде была открыта широкая дорога. Аслан поспешил вступить в одно из вооруженных формирований, а попросту, банду. Они ездили по республике на нескольких машинах и, угрожая автоматами, обирали тех русских, которые были побогаче. Но над такой привольной жизнью вскоре нависла опасность, и банда поспешила влиться в Ичкерийскую армию.

На привокзальной площади послышались первые взрывы, и Джавхаев поспешил нажать на спусковой крючок. Выпущенная им кумулятивная граната прожгла борт ближайшей БМП и разорвалась внутри.

– Горим, товарищ прапорщик! – крикнул Касаткин.

– Сам вижу, что горим, – отозвался Ситников, до которого, впрочем, не совсем еще дошла непоправимость случившегося. – Немедленно всем покинуть БМП! – приказал он после секундной задержки.

Большие люки в задней части боевой машины распахнулись, и отделение солдат начало выскакивать наружу. Иван прыгнул в неизвестность, но не успел сделать и трех шагов, как его настигла длинная автоматная очередь. Шесть пуль, одна за другой, на косую прошили его туловище от правого бедра до левого плеча. Он упал лицом на тонкий наст снега, покрывший асфальт, и его еще неостывшая кожа успела растопить непорочные белые снежинки. Касаткин уже не слышал разрывов нарастающего боя, не видел рассыпающихся со свистом метеорным дождем трассирующих пуль, его уже просто не существовало в вакханалии наступающего новогоднего вечера.

– Ты что патроны зря расходуешь! – рыкнул Джавхаев на стрелявшего рядом молодого чеченца. – Смотри, как надо! – крикнул он, поднимая свой автомат. – Два, два, три, три, – принялся коротко отсчитывать Аслан.

Из ствола его автомата как по заказу короткими очередями вылетало по две или три пули.

Ситников покинул горящую БМП последним, поняв, что машину спасти не удастся. Большинство его бойцов лежали убитыми возле гусениц. Прапорщик кубарем выкатился из объятой пламенем боевой машины. Бушлат его дымился, источая вонь тлеющей ваты. Несколько пуль цокнуло об мерзлый грунт рядом с головой Ситникова. Увидев огневую точку в подъезде дома, прапорщик выпустил туда длинную автоматную очередь, и сразу со всех сторон в него полетели пули, но только одна из них впилась в ногу. Ситников дернулся, перевернулся на спину, чтобы затушить бушлат и затих. Сапог медленно заполнялся кровью, а он, лежал без движения и смотрел на изрыгающие огненные очереди этажи близлежащих домов. Прапорщик вдруг всем своим нутром осознал, в какую западню попала бригада, и ему стало до ужаса обидно, что захотелось завыть от безысходности. Он больше уже не стрелял, а едва заметно отполз в сторону от дымящейся БМП, решив, что для него этот бой уже закончен.