Надевая мокасины, я обдумал другой вариант – схватить скальпель, приставить к шее Эллы и скомандовать конвоирам, чтобы бросили оружие… Нет, тоже не получится. По ним хорошо видно, что они успеют достать пистолеты и открыть огонь прежде, чем я проверну все это, а если не успеют, то мои угрозы перерезать девице горло не помешают им хладнокровно стрелять.

– Михаил, подопытного в столовую номер три, – приказал Губерт. – Там все готово. Пятнадцать минут на обед, потом в центральный зал. Элла, с результатами анализов немедленно ко мне.

Вскоре мы оказались в небольшой опрятной столовой. Здесь все было пластиковым – мебель, панели на стенах, тарелка, блюдце, даже ложка, вилка и нож, поджидающие меня на столике у двери.

– Стой! – Конвоир шагнул к столу и забрал оттуда маленький белый ножик. – Теперь садись. Ешь быстро.

За десять минут я разделался с тушеным мясом, салатом и стаканом апельсинового сока. Вытер губы салфеткой, встал и зевнул, потянувшись:

– Поспать бы сейчас.

Вместо ответа конвоир взял меня за плечо и подтолкнул к двери.

Потом были несколько коридоров, комнаты, тихо переговаривающиеся люди в разноцветных комбинезонах и непонятные приборы. Распахнув очередную дверь, охранник сказал мне:

– Шагай.

Я оказался в небольшом зале с керамической плиткой на стенах. В центре его была слегка приподнятая над полом железная площадка, опоясанная трубой метрового диаметра, то ли из дымчатого стекла, то ли из полупрозрачного пластика. Вокруг вились провода, по углам зала высились массивные емкости, полные бледно-желтой вязкой жидкости, внутри которой то и дело всплывали пузыри.

На краю площадки доктор Губерт, облаченный в ярко-оранжевый комбинезон, рассматривал рулон компьютерной распечатки, которую перед ним держала Элла.

– Как настроение, Разин? – спросил Губерт, не поднимая головы. – Ложись туда.

Посреди площадки на раскладных кронштейнах стояла пластиковая плита-лежак с фиксаторами для рук и ног. На ней черной краской была нарисована восьмерка – или знак бесконечности, это с какой стороны смотреть.

Я не двинулся с места.

– Вначале расскажите, что за эксперимент.

Тут Губерт впервые взглянул на меня.

– Зачем? – спросил он немного удивленно. – Тебе это ничего не даст, абсолютно ничего. А объяснения довольно сложны и займут много времени. Ложись.

– Нет, сначала вы все расскажете.

С легкой досадой доктор кивнул охраннику, стоявшему позади меня:

– Миша, пожалуйста…

Я не успел обернуться – конвоир ткнул меня дубинкой между лопаток.

Что-то подобное я видел у коменданта авиабазы в Казахстане, только та дубинка громко трещала, а разряды выдавала послабее, когда комендант испытывал ее на местных дворнягах.

Меня тряхнуло, ноги подогнулись, и я повалился на пол. В голове будто молния полыхнула. Все потемнело – и когда я опять смог видеть, охранники волокли меня к лежаку из пластика.

Тихо клацнули фиксаторы на запястьях. Зрение прояснилось, и я понял, что два бледных овала – лица склонившихся надо мной доктора и Эллы. Раздались шаги, в поле зрения появился узколицый парень в белом комбезе, с папкой в руках. Тот самый, что приходил ко мне в камеру и снимал какие-то показатели. Губерт, выпрямившись, что-то сказал ему и опять склонился надо мной, упершись рукой в край лежака. Я повернул голову и увидел прямо перед глазами его пальцы и перстень с квадратным черным камешком, украшенным инкрустацией: что-то вроде толстой шестерни, а в ней – человечек. Перевел взгляд обратно на лицо доктора. Губы его зашевелились.

– Егор… – услышал я. – Разин, очнись, ну!

Я моргнул. Зажмурился, открыл глаза.

– Разин, слышишь?

– Слышу, – хрипло сказал я.

– Слушай внимательно, – продолжал Губерт. – Сейчас твое сознание будет ненадолго перемещено в иную среду. Мы используем твой разум как шпионский зонд, понимаешь? Среда может оказаться смертельной или просто враждебной. А может и дружественной. Ты ничего не должен делать, просто наблюдать. Собственно, ты ничего и не сможешь сделать. А мы будем наблюдать за тобой. – Он повел вверх рукой, и я разглядел тонированные окна под потолком зала. – Наблюдать и снимать показания приборов. Все это продлится около минуты. Если получится, если сознание выдержит поток чужеродных сигналов, расскажешь все, что смог понять и запомнить. Все, что увидишь там. А видеть ты будешь, скорее всего, очень странные вещи.

Он выпрямился, и я спросил:

– Минута? А что потом?

– Завтра повторим опыт с иными исходными условиями. Наша задача – добиться корреляции между параметрами, которые мы вводим, и особенностями конечной среды. Грубо говоря, научиться управлять процессом…

– Завтра? – перебил я. – Ты сказал, после эксперимента меня отпустят.

Губерт вышел из поля зрения, его голос донесся слева:

– Конечно. Но ведь я не говорил, сколько будет длиться эксперимент. Он состоит из серии опытов, и это первый из них. Продолжительность всей серии определится в зависимости от того, как сознание будет справляться с воздействием различных конечных сред.

Что-то защелкало, раздался тихий звонок. Передо мной возник ассистент и сказал:

– Постарайся расслабиться. Медитировать никогда не пробовал? Сейчас…

– Заткнись! – выдохнул я. – Губерт! Эй!

– Да, Разин? – На этот раз его голос раздался сзади.

– А что меня ждет в этой конечной среде?

После паузы он откликнулся:

– Вечность.

– А серьезно?

– Я всегда серьезен, Разин. Кстати, это у нас кодовое слово, вроде внутреннего пароля для всех участников эксперимента. Запомни его на случай, если сознание потеряется в конечной среде.

– Что за бред? Губерт, сколько до меня… сколько людей ты раньше отправлял в эти конечные среды?

– Четверых, – откликнулся он после паузы. – Иногда материальное тело целиком проваливается туда вслед за сознанием, иногда нет.

Ассистент ушел. Щелканье стало громче.

– И ни один не выжил?

– Трое мертвы. Насчет четвертого мы не уверены. Хорошо, включайте контроллер виртуальных частиц.

Прозвучали и стихли шаги. Раздался стук. Я не видел, но спинным мозгом почувствовал: дверь в зал закрылась, теперь, кроме меня, здесь никого нет.

Согнув левое запястье и просунув кончики пальцев под рукав комбеза, я коснулся спрятанной там вилки, которую незаметно прихватил в столовой, и попытался вытащить ее. Пальцы заскользили по гладкому пластику.

Свет в зале начал гаснуть.

Вытащив вилку, я покрепче сжал ее, уперся концом в защелку браслета на запястье и попробовал сдвинуть. Свет пульсировал, по залу сновали тени.

Когда я стянул вилку в столовой, у меня не было никакого плана. Ведь нельзя же, в самом деле, надеяться с помощью этой ерунды разделаться с двумя вооруженными охранниками. Я просто хватался за соломинку, за любую возможность хоть как-то повлиять на ход событий.

Защелка не поддавалась. Жужжание сменил гул, тени метались по залу все быстрее, и вдруг я понял, что они возникают из-за пузырей, которые поднимаются в емкостях по углам помещения. Вязкая жидкость внутри тех двух, что я мог видеть с лежака, светилась, переливаясь блеклыми красками.

Я перестал давить на защелку и попытался поддеть ее. Из-под потолка донесся голос доктора Губерта:

– Базовая онтология загружена?

Его ассистент что-то неразборчиво пробубнил в ответ, и доктор продолжал:

– Хорошо, надеюсь, в этот раз получится и он не повторит судьбу Баграта. Вы должны снять все показания, включая… Почему работают наружные динамики?

В окне под потолком зала я разглядел три силуэта. Один исчез, возник в соседнем окне, раздался треск динамика, щелчок – и голоса смолкли.

Губерт придвинулся ближе к стеклу. Отступил назад. За его спиной прошла Элла.

Тени метались в безумном хороводе. Опоясывающая площадку труба начала разгораться призрачным сиянием, внутри нее по кругу неслись темные пятна.

Площадка затряслась.

Защелка браслета откинулась, и тут же вилка, треснув, сломалась. Я высвободил вторую руку, сел и занялся браслетами на ногах.

Гудение стало еще громче, пузыри в емкостях взлетали сплошным потоком, там клокотало и шипело, несущиеся по трубе темные пятна слились в узкие полосы. Я будто попал внутрь какой-то чертовой карусели. Выпрямился. Голова закружилась. Вцепившись в лежак, чтоб не упасть, увидел доктора Губерта, приникшего к тонированному стеклу.

Затрещал динамик, сквозь гудение донесся голос:

– Разин! Разин!

Сжав руку в кулак, я отсалютовал ему.

И зашагал к краю площадки.

– Разин, стой на месте! Мы уже не остановим загрузку новых параметров! Не двигайся, из-за тебя может произойти сбой метасистемы! Разин, стой! Тебя целиком засосет в конечную среду!!!

Идти было тяжело – все вокруг вращалось, площадка тряслась, надсадный гул заполнил помещение. Но все же я медленно шел к трубе.

– Разин, назад!!!

Силуэт за окном исчез. Я шагал дальше, а навстречу катились волны энергии, стремящиеся отбросить меня обратно. Глаза слезились, меня шатало, пришлось нагнуться вперед и сощуриться. На что я рассчитывал? Даже если удастся добраться до двери, даже если она не заперта – что дальше? Лабораторный комплекс большой, здесь полно людей, как я выберусь отсюда? Хотя можно разоружить охранника, взять кого-то в заложники…

Ничему этому не суждено было произойти. Подойдя к трубе, я остановился в изумлении. С этого места стал виден купол, накрывший площадку. Труба была его основанием, он как бы вырастал из нее – большой радужный пузырь, вернее, половина пузыря, тончайшая полусфера. Я разглядел сквозь нее силуэты – странные, чужеродные, они извивались, перемещаясь с места на место, сливались и распадались.

Я шагнул через трубу.

И тогда мир раскололся. Гул стал ревом, он захлестнул меня и опрокинул на спину. Широкая трещина расщепила пространство. В трещине этой что-то было – огромное тело, не то диск, не то остров… Я не мог понять, видел только, что оно парит высоко над землей, где-то под облаками.

Мир содрогнулся и пропал. Все пропало…