Цитаты из книги «Исправь своё детство. Универсальные правила»

В одной из пьес Франка Ведекинда юный герой говорит хрестоматийную фразу: «Умереть, так никогда и не узнав женщины, все равно что побывать в Египте и не видать пирамид». Вот, собственно, эти «пирамиды» и стали для нас в свое время «моментом истины». Ребенок всячески пытается скрыть от родителей свое взросление, за которое ему перед ними просто стыдно. Но сама эта необходимость скрывать, прятать свое возбуждение, свое желание неумолимо приводила к увеличению разрыва между нами и нашими родителями.

лидерство – это невротическая борьба за «первое место»

Так или иначе, но без последствий не остаются ни те ни другие. Первые – те малыши, которые очень хорошо чувствуют интригу этой стороны отношений со своими родителями и чей иерархический инстинкт переживает в подобных ситуациях стресс, – превращаются в людей с болезненной самооценкой (мы скажем об этом ниже). Вторые – те, что относительно спокойно переносят давление родителей и чей иерархический инстинкт позволяет им держаться в рамках, – или превращаются в людей с пассивно-зависимым типом поведения, или просто замыкаются, а впоследствии будут характеризоваться

Внешне все может выглядеть и вполне «невинно»: папа играет с малышом в игру «кто быстрее съест суп», кто быстрее добежит куда-нибудь наперегонки или кто – папа или сын – победит в дружеском боксерском спарринге. Такие «соревнования», к сожалению, вещь небезобидная для психики ребенка. Потому что, каким бы ни был их исход, мальчик все равно может почувствовать унижение – если папа «выигрывает», мальчик чувствует себя проигравшим, и, конечно, это не может его радовать. Тем более если отец сопроводит свою победу словами «ну ты и слабак», «а… не можешь выиграть!» или чем-то еще в этом духе. Если же папа поддается и проигрывает, то сын чувствует, что с ним играют «в поддавки». С одной стороны, ему, конечно, приятно победить, а с другой – его унижает его собственная слабость. И всю эту борьбу чувств нетрудно разглядеть на лице ребенка – он напряжен, он боится, он раздражается, он изображает «веселье игры», тогда как ему, на самом деле, совсем не весело

Да и с кем мы, собственно говоря, воюем? Получается, что сами с собой. В нас есть комплекс, он заставляет нас или страдать от собственной никчемности (что, заметим попутно, полная ерунда), или преодолевать бесконечные страхи (оказаться в последних рядах, не сохранить лица и т. п.). Не легче ли избавиться от этого злосчастного комплекса неполноценности, от этого «пережитка роста», освободиться и жить дальше? Конечно, легче! И Адлер предлагал рецепты. Если речь идет о ребенке, то родителям и окружающим надлежит заставить его почувствовать свою ценность. Если же речь идет о взрослом, то воспитывать в себе желание помогать другим людям, а не бороться с ними.

С одной стороны, она должна была избавиться от тех избыточных, завышенных требований к себе, которые сформировались у нее как защита, как средство противостояния нескончаемой родительской агрессии. С другой стороны, мы должны были сформировать в юной девушке уверенность в собственных силах. Иными словами, одного человека в ней мы должны были убедить в том, что «лучшей» быть не обязательно, главное – быть счастливой. Другого субъекта в ее душе мы должны были разубедить в том, что у Лики нет шансов.

Глубокая внутренняя беззащитность – вот то, что знакомо каждому рожденному человеческому существу. Сможем ли мы преодолеть это чувство? Хватит ли в нас силы отказаться от мечты, от поиска бога, которого нет, который лишь реминисценция нашего детского переживания счастья? Каждому из нас надлежит ответить на этот вопрос. И прежде чем мы сделаем это, несколько соображений, если позволите… Во-первых, если мы не признаем собственное ощущение внутренней беззащитности, ставшее оплотом нашей постоянной скрытой тревоги, у нас ничего не получится. Возможно, мы будем успешными, возможно, мы многого добьемся, но мы будем продолжать испытывать тревогу и потому мучиться. Во-вторых, с детских пор мы находимся в неустанном поиске своего счастья, пытаемся вернуться в тот Эдем, из которого нас исторгли. Но давайте задумаемся над этим – Эдема, о котором мы грезим, не было! Мы испытывали лишь ощущение Рая, так что это своего рода мираж, галлюцинация, сон. Мы можем создать свое счастье, сделать его собственными руками, но его не вернуть, потому что то счастье было тогда, когда нас самих еще не было, не было того «я», с которым мы себя отождествляем. В-третьих, и это самое важное, – есть ли вообще в нас эта беззащитность? Кажется, что этот вопрос противоречит первому из утверждений, однако я задаю его совершенно серьезно. Да, мы испытываем беззащитность, но беззащитны ли мы? Не является ли это ощущение такой же иллюзией, как и покинутый нами Эдем? Иными словами, если наш Рай был иллюзией, то не иллюзия ли то, что мы чувствуем себя беззащитными, потеряв эту иллюзию? И что тогда все эти наши бесконечные поиски некоего бога (у кого «настоящего», у кого подсознательного), некоей защищенности? В действительности нам не от чего защищаться, и наша несвобода, рожденная страхом перед будущим, – такая же иллюзия, как и иллюзия нашей беззащитности! И вот именно это мы должны осознать: наша глубокая внутренняя тревога – фикция, привычка тревожиться, чувствовать себя слабыми, но вовсе не адекватная оценка реального положения дел. А потому если нам и следует что-либо искать, то прозрения, осознания того, что эта тревога – блеф, игра нашего собственного психического аппарата. Как бы ни страшно, кощунственно, странно нам было признавать это, но в нашей жизни не было ни Эдема, ни Рая, ни богов. Было детство, которое уже миновало, но которое мы не сподобились отпустить вместе со всей своей тогдашней детской зависимостью, слабостью, неполнотой. Теперь мы взрослые, мы равные среди равных, и переднами жизнь, которую мы строим собственными чаяниями и поступками. Какой она будет? Ровно такой, какой будут наши чаяния и поступки. И главное, что мы должны усвоить, что детство кончилось, и это очень хорошо.

И, разумеется, для того чтобы этот протест был весомым, опять требовались мужчины, проявляющие к ней внимание. Ведь если они проявляют к ней внимание, значит, она особенная, уникальная. «Мне необходимо чувствовать себя любимой!» – в этой фразе звучит желание приблизить к себе отца и максимально отдалить мать, защититься от нее. В действительности, женщине значительно важнее любить, но Анастасия могла влюбляться только в ответ на чье-то чувство. Так она не чувствовала себя обязанной, должной что-то делать, она как бы перекладывала ответственность за эти отношения на другого человека. Когда же ее муж ушел, Анастасия почувствовала беззащитность. При всем при том, что она хотела быть «особенной», «уникальной», она не чувствовала уверенности в себе. Потому что с самого начала, с самого раннего детства эта ее естественная уникальность стала оружием, средством противостояния матери и потому перестала быть естественной. Теперь Анастасии предстояло вновь ощутить свою уникальность – как женщины, как человека, чтобы почувствовать себя защищенной. И когда мы прошли этот этап, она влюбилась, причем в человека, который поначалу не был ею увлечен. Сначала она испугалась своего чувства, ей хотелось, чтобы он как-то грубо отстранил ее, чтобы ее чувство умерло. Но справившись с этим страхом, она смогла открыться ему своей естественной – женской и человеческой – уникальностью, тогда он ответил ей взаимным чувством. Помню, как она сказала тогда: «Я счастлива тем, что люблю!» «Все еще необходимо чувствовать себя любимой?» – спросил я с подвохом. «Нет, не необходимо, – ответила она, – но это приносит радость».

Это вообще странно – жизнь ведь такая штука – тебе дали, чтобы ты пользовался, причем дали временно, известно, что заберут обратно. Какой смысл избавляться от нее раньше времени? По меньшей мере – напрасный труд.

наша глубокая внутренняя тревога – фикция, привычка тревожиться, чувствовать себя слабыми, но вовсе не адекватная оценка реального положения дел.