Оставшись один, он постоял еще минут пять, слушая, как хлопают двери туалета, как повышается голос проводницы, что-то объясняющей невидимому и бестолковому пассажиру. Усмехнулся. Потихоньку прорезался из отека подбитый левый глаз, заморгал, заслезился. Исчезла ноющая боль над бровью. Проклюнулся, раздвинул десны новый зуб.

Кровь, гной Шумер смахнул рукавом.

За окном мелькнуло болото – черная вода и островки земли с белесой травой и березами, похожими на палки.

Живем.

Дверь открылась снова, явив Шумеру соседа с «дипломатом». Упрямый был человек.

– Они ушли, – сообщил он, заговорщицки блестя глазами. – А я сразу сюда, думаю, как вы. Этот амбал и меня побил.

Его взгляд опустился на измазанный кровью пол.

– А вас сильно, да?

– Терпимо, – сказал Шумер.

– Я просто не сразу понял…

– Ничего, вам не стоило лезть.

– Но как? – удивился мужчина. – Какие-то, извините, уроды… – он протиснулся в тамбур целиком со своим непременным «дипломатом». – А вы мне все-таки голову успокоили, я не мог не вступиться.

– Это не я, – сказал Шумер.

– А я верю, что вы. Вы как, в состоянии двигаться?

– Куда?

– Обратно, на место. Иначе займут. Я, конечно, попросил подержать, но, знаете, сейчас полагаться на кого-либо проблематично.

Шумер отлип от стенки.

– А как там с парнем?

– Злится на вас, – сказал сосед.

– Но деньги-то сохранил?

– Рыжий и этот… Алексей Александрович, они сразу разобрали свое, доигрывать не стали, – мужчина подставил Шумеру плечо. – Я уж подумал, не убили ли вас.

– Это вряд ли.

Вместе они прошли в вагон.

У бойлера стояла крупная женщина со злым лицом и держала пластмассовую кружку у крана. Тонкой струйкой тек кипяток.

– Вы нас не пропустите? – спросил Шумер.

– Вы не видите? – сразу окрысилась женщина. – Долью – и пожалуйста. Хоть по проходу раком. Ждите.

– Хорошо.

Нос перестал сипеть.

Шумер подумал: взведенные люди. Злые. А где причина? В поезде? В людях? Но человек не может сам по себе быть злым. Окружающее делает его злым. Только если я принадлежу к окружающему, получается, и я вношу свою долю в этот процесс?

Женщина посмотрела на него.

– Кипяток кончается, – сказала она. – Извините.

– Подождите до Пустова, – раздался голос проводницы из купе. – Там пополнят. А то воду хлещете как не в себя.

– Так бесплатная, – сказала женщина.

– Во-во, – выглянула проводница, – привыкли к халяве. А вы чего? – заметила она стоящих мужчин. – В туалет? Не работает.

– Нам пройти, – сказал Шумер.

– А, чай за шесть рублей, – узнала его проводница. – Морду, смотрю, успел расквасить. Понарожали уродов.

Сказала она это, впрочем, беззлобно, обыденно. Чего уж, факт жизни, понарожали.

Женщина с кружкой посторонилась. Шумер и сосед прошли, поддерживать Шумера уже не понадобилось.

– В тамбуре вы хуже выглядели, – сказал сосед.

– Там освещение плохое.

– Просто над бровью у вас…

– Что?

– Кажется, кровь была.

– Так я стер.

Они дошли до своих мест. Худой, волосатый парень в майке и шортах, увидев их, поднялся с нижнего сиденья.

– Ну, все, я больше не нужен? – спросил он.

– Нет, – сказал сосед с «дипломатом». – Спасибо.

Парень, кивнув, полез на верхнюю полку.

Шумер сел на освобожденное место, на свой край, вытянул ноги. Вместо шулеров обнаружился мрачный военный лет тридцати пяти в звании старшего лейтенанта и его, видимо, жена, коротко стриженная брюнетка с мягким тючком на коленях.

На столике перед ними парила химическая лапша. «Остров сокровищ» исчез. Кто его читал, интересно?

– Что-то вас не сильно побили, – наклонился, ловя Шумеров взгляд, Дима.

– Наверное, да, – сказал Шумер, закрывая глаза и откидываясь на стенку перегородки. В затылок выстрелило болью.

– А может вы с ними были заодно?

– Дим, ты совсем? – одернула его Людочка.

Шумер открыл глаза.

Действительно, подумалось ему, почему нет? Логичный вывод.

– Если бы я был с ними, я бы тоже убрался из вагона, – сказал он.

Мрачный старлей посмотрел на него острым взглядом.

– Киря, ты ешь, – сказала ему жена.

– Чего тут есть? – буркнул тот, играя желваками на бритых до синевы щеках. – Давай ты. А я потом.

Сосед щелкнул замками «дипломата», вытянул из его недр крохотный целлофановый пакет, развернул и вытащил два куцых бутерброда, украшенных тонкими кружками сырокопченой колбасы. Запах поплыл замечательный.

Шумер невольно сглотнул слюну.

– Хотите? – спросил его сосед.

– А сами?

– Я не ем в дороге.

Шумер улыбнулся.

– Я тоже разучился. Вы лучше армии дайте.

– Как скажете, – сосед пожал плечами и протянул оба бутерброда через проход между полками. – Будете?

Брюнетка посмотрела на мужа.

– Спасибо, мы возьмем. Киря, – она передала один бутерброд мужу, наклонилась к нему ближе. – И лапшу тоже съешь, пожалуйста.

Старлей дернулся, словно его пронзили раскаленным прутом, повел по свидетелям затравленным взглядом.

– Довольствия не дали, – выдавил он.

– Нас под Пустов перевели, – поделилась его жена. Она откусила чуть-чуть от своего бутерброда. – Приказ. А денег нет. И пайка нет. Ничего на складе нет. Даже крупы. Одни билеты на руки выдали, сказали, на месте все получим.

Старлей хмыкнул над миской.

Шумер наблюдал, как он ест, жадно заглатывая желтоватые ленты лапши, как ходят его щеки и блестят синтетическим жиром губы.

– А хотите крекеры? – спросила Людочка. – У нас крекеры есть.

– В бойлере вода кончилась, – сказал Шумер.

– Ой, у нас есть! – вслед за коробкой крекеров из пакета под ногами Людочка достала бутылку простой воды. – Угощайтесь.

Старлей кивнул.

– Спасибо, – сказала его жена и чуть повернула голову к Шумеру. – У вас кровь, вы знаете?

Шумер кивнул.

– Вот, – она достала из тючка блестящий квадратик, – это влажная салфетка. Она и для рук, и для лица.

– Спасибо.

Шумер надорвал пакетик и вытянул белую, похожую на промокашку тряпочку. Сложил вдвое, провел над глазами, по губам, по подбородку, собирая красные пятна. По ощущениям казалось, будто чей-то язык облизал кожу.

Собачий? Человечий?

– Так лучше?

– Да, – улыбнулась женщина.

Улыбка на мгновение преобразила ее лицо, сделав светлее и моложе. Шумер подумал, что она удивительно хороша.

– Девять двадцать семь, – сказал он.

Салфетку некуда было деть, и Шумер просто скомкал ее в кулаке. Вставать и идти выбрасывать не хотелось.

– Что?

– Девять двадцать семь.

– Не понимаю, – женщина оглянулась на мужа.

Тот подбирал пластиковой вилкой остатки лапши.

– Наш сосед – загадочная личность, – пришел на выручку мужчина с «дипломатом». – Мне сказал, когда у меня пройдет голова, и, представьте, не ошибся.

– Но что значит «девять двадцать семь»?

– Видимо, время.

– Время чего?

Сосед посмотрел на Шумера, который молчал.

– Скорее всего, это время какого-то события.

– Но какого? Хорошего или плохого? – заволновалась женщина.

– Настя! – одернул жену старший лейтенант. – Что ты, честное слово! Сказал человек и сказал. Хрущев вон коммунизм обещал. Сбылось?

Он отряхнул крошки с ладоней в пустую миску и кивнул мужчине с «дипломатом».

– Спасибо. Бутерброд был в тему.

– Кирилл, – легко толкнула его жена, – а у тебя что-нибудь намечается к половине десятого? Мы во сколько в Постниково приезжаем?

– Давай не при людях, – скривился старлей. – Ты бутерброд доешь. А то держишь его, как сокровище. Можно?

Он взял предложенную Людочкой бутылку воды. Щелкнул, заголубел на столике раскладной стаканчик.

– Этот «девять двадцать семь» только что меня на бабки опустил, – с обидой в голосе заявил мажор Дима.

– Серьезно?

Старлей отвлекся от наполнения стаканчика.

– На полторы тысячи.

– Ё!

Вода пролилась на брюки.

– Киря! – потянулась к бутылке жена.

– Все, все, – старший лейтенант совладал с собой. – Это же три оклада, Настя! Три оклада!

– Не слушайте его, – возразил сосед с «дипломатом». – Молодого человека едва не облапошили, а он думает, что едва не выиграл.

– У кого?

– У шулеров.

– Да какие они шулера! – сорвался на крик Дима. – Алексей Александрович что сказал? Что деньги для него значения не имеют! Для него опыт важен.

Шумер улыбнулся.

– Это он вас к проигрышу готовил.

– Да как бы я проиграл?

– Очень просто, – сказал Шумер. – Через кон слетели бы с «бочки», не набрав очков, а Коля, который рыжий, поймал бы фарт. Вы же слышали, как он жаловался, что ему не везет. А тут повезло бы.

– Это что, ясновидение такое?

– Но почему они тогда ушли, не доиграв? – спросил Диму сосед с «дипломатом». – Согласитесь, были бы честные люди…

Шумер закрыл глаза.

– Деньги не являются мерилом человеческого труда, – заговорил он. – Они единственно являются мерилом человеческой жадности. Да, это лукавый посредник, который предлагает как бы равноценный обмен одного товара на другой через возможность судить через себя об этой равноценности. Но здесь-то, господа, и кроется грандиозный обман. Потому что наибольшей ценностью после признания за деньгами права оценивать любой товар, произведенный человеческим трудом, и даже самого человека, становятся, увы, сами деньги. А все остальное неизбежно теряет в цене, как вторичный от них продукт.

Шумер умолк, перевел дыхание. Глаза его так и остались закрыты. Ну, вот, подумалось ему, понесло.

Несколько секунд во всем вагоне было тихо. Ни рева детей, ни разговоров, ни постукиваний и поскрипываний полок и сочленений, непременных во время поездки. Ничего, словно голос пассажира, прижавшегося к перегородке и имеющего шесть рублей в кармане пальто, неожиданно подчинил и людей, и вещи своей власти.

Впрочем, стоило за одно, за два купе звякнуть ложечке в стакане, и звуки, освобожденные, посыпались отовсюду, нагоняя друг друга, нахлестывая – и заговорили все разом, и музыка заиграла, и какого-то ребенка тут же одернули на гортанном, незнакомом языке.

Сосед с «дипломатом» хмыкнул.

– Как вы интересно поворачиваете. А как же сейчас без денег?

– Пока никак, – вздохнул Шумер. – Но они портят людей, это совершенно точно.

– Извините, – сказала жена старшего лейтенанта, тиская тючок, – но быть таким примером безденежья, как вы, совсем не хочется. У нас тоже есть опыт, и когда в квартире из еды только… – ее голос пресекся, – …только манка, полкило…

– Ладно, Насть, – скривился старлей. – Чего ты, выжили же.

– Все равно, никому не пожелаю.

– А че вы так все бедно живете? – неожиданно спросил Дима. – Мозгов нет? Сейчас деньги из воздуха делать можно.

Старший лейтенант пожевал губами.

– За словами следи, парень, – сказал он.

– Ну а серьезно, – придвинулся к столику Дима, – вот у меня почти «кусок» в кошельке…

– Твой? – хмыкнул военный.

– Вообще-то это отец дал, – сказал Дима, – но он дал бы мне и в десять раз больше, потому что умеет зарабатывать.

– Позвольте, а где он работает? – спросил сосед с «дипломатом».

– В мэрии, в Телегине, – ответил Дима.

– Ха! Это не работает, – раздалось с верхней полки, – это, получается, ворует.

– Много вы знаете! – покраснел Дима.

– А ты, типа, не в курсе? – со смешком сказал невидимый «полочник».

Через мгновение он свесился, сквозь спутанные волосы посмотрел на мажора.

– Ну, может быть, – признал Дима. – Я его дел не знаю!

– А то!

«Полочник» утянулся наверх.

– Говорят, в Пустове то же самое, – сказала Настя.

– Я думаю, что похлеще, – сказал мужчина с «дипломатом». – И город побольше того же Телегина, и в советские времена точно побогаче был. Тут и агрохимия, и камвольный комбинат, я сейчас туда с аудитом еду, и ремонтный завод, и несколько НИИ, помню, были еще, с опытными цехами и производствами. Четыреста тысяч населения. А у Телегина, кажется, всего сто пятьдесят.

– Там плохо, – сказал Шумер.

– И вы туда едете? – спросил старший лейтенант. – Вы же туда едете?

Шумер улыбнулся и кивнул.

– И зачем?

Шумер пожал плечами.

Он и сам себе, пожалуй, не мог ответить на этот вопрос. Что это – возвращение блудного сына в родные места? Тяга преступника к месту преступления? Ностальгия по памятным детским и школьным годам?

Судьба?

– Потому что там плохо, – повторил Шумер.

– Парадокс, – сосед стукнул кончиками пальцев по «дипломату». – За вами, пожалуй, записывать надо.

– Некоторые пытались, – сказал Шумер.

На верхней полке хохотнули.

– Помню, помню, – свесился парень, – у Булгакова, где Пилат допрашивает. Там тоже, как это… «Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет…»

– Вы прямо по тексту, – сказал Шумер.

– Ну дак!

Парень пропал, но его физиономия, перевернутая, в обрамлении волос, тут же возникла снова. Из-за неправильного положения – глаза внизу, рот вверху – о выражении недоумения еще следовало догадаться.

– О! Извините, но минут десять назад вы выглядели гораздо хуже.

– Возможно, – сказал Шумер.

Сосед с «дипломатом» с живостью повернулся.

– Нет, действительно! – он отклонился в сторону и слегка прищурился, чтобы рассмотреть левую сторону Шумерова лица. – У вас, прошу прощения, бровь разбита была. А сейчас… сейчас только некая желтизна, и все.

– Значит, я ничем не рисковал, – сказал Шумер.

– Еще скажите, что вы бессмертный.

Шумер промолчал.

– Вот если б я был бессмертный, – произнес Дима, – хрен бы меня в такой поезд заманить можно было!

– И че ты тогда тут делаешь? – с вызовом спросил старлей. – Богатенький он, видите ли, а тоже, вместе со всеми, в общем вагоне. Че так?

– Киря, – затеребила его жена.

Но военный только сморщился.

– Отец машину отнял, – глядя в окно, сказал Дима.

– А на такси?

– Ага, там такие цены заламывают!

– Мы хотели сначала на автобусе, – сказала Людочка, – но маршрут отменили. Раньше был маршрут «Телегин – Пустов».

– Где теперь тот маршрут? – вздохнул сосед. – Кажется, междугородные перевозки вообще прикрыли.

– Бессмертие, – произнес вдруг Шумер, – все люди мечтают о бессмертии. Но что является его противоположностью? Смерть? Нет, одиночество. Бессмертие человека без человечества бессмысленно. Оно приподнимает его над ежедневной суетой, которая и составляет человеческую жизнь, и тем же самым отторгает за ее пределы. Добившийся бессмертия или каким-то образом приобретший его перестает чувствовать себя частью того мира, в котором он находился изначально. Да, в некотором роде, это можно сравнить с перерождением, с рождением. Но следует ли за этим рождением что-то еще? Ведь преимущество в бессмертии у человека перед человечеством всего одно: он начинает видеть однообразие жизни. Вернее, он прозревает, что всякое развитие есть всего лишь череда смертей. И сильные, и слабые мира сего превращаются сначала в мертвецов, затем – в могилы и надгробные плиты, потом на них прорастает трава, наносится слой почвы, их имена забываются или кочуют в памяти тех, кто умирает в следующую очередь, пока не остается ничего. Кости, может быть, фрагменты чудом сохранившейся челюсти. Такое одиночество чаще всего порождает безумие. Это медицинский факт. Потому, может быть, версия о том, что наш мир создал сошедший с ума от одиночества демиург, имеет право на существование. Но тогда бессмертие и одиночество тождественны? Или – каждый, кто бессмертен, одинок, но не каждый, кто одинок, бессмертен? Возможно, вовсе не спасения от одиночества ищет человек в бессмертии. Но чего тогда? Ведь бессмертие, в сущности, от самого человечества неотделимо, поскольку является движущей силой его развития, а вся человеческая история единственно может рассматриваться как множество попыток его достичь. И здесь мы приходим к выводу, что один бессмертный человек не сможет разрешить неизменное противоречие, возникающее в собственном бессмертии…

Шумер умолк и оглядел своих невольных слушателей. Все они смотрели куда-то в пустоту, глаза их были неподвижны, дыхание – едва заметно.

Через секунду, через пропущенный такт сердцебиения очнутся. Но держать, держать их – получалось. Он улыбнулся.

– Значит, бессмертными надо делать всех? Что же мы получим в результате? Мы неизменно получим то же человечество с его множественными болезнями, страстями и пороками, только бессмертное. Есть вероятность, да, она есть, что обретя бессмертие, изжив основное препятствие к самосовершенствованию, люди, в большинстве своем, в подавляющем большинстве, обратят себя к созиданию, к исследованию удивительной своей природы и к изучению окружающего их мира. Но вероятность этого ничтожна. Почему? Потому что это самое бессмертие послужит для людей универсальным оправданием собственных слабостей. Самосовершенствование всегда можно будет отложить на потом, до лучших, подходящих времен. Найдутся тысячи, миллионы других занятий, не требующих от человека умственных и физических усилий или требующих их по минимуму, тем не менее, как выяснится, более срочных, более необходимых. Появятся тысячи, миллионы причин, по которым лучше не делать ничего, не развиваться, быть как можно проще, забыть, не заморачиваться, в конце концов, объявить все бессмысленным и бесполезным. Вредным. Гарантировать же можно одно: бессмертный человек с удовольствием станет тратить время и силы на то, чтобы насолить своему бессмертному ближнему. Унизить его, продвинуться самому. Представьте на мгновение миллиардный пантеон богов, плетущих бесконечные интриги. Это оно, человеческое бессмертие. Не самый приятный взгляд.

Шумер посмотрел на салфетку в одной руке и стакан в другой.

– Тогда что? – спросил он дрожащую на донце стакана воду. – Как поступить? Получается, необходимо менять человечество. Пытаться вложить в головы людей что-то помимо их низменных желаний и великолепной лени. Вернее, нет, нет, не вложить, в людях все это есть и так, но выявить, разбудить, сделать необходимым, насущным условием существования. Но не это ли есть ограничение, после которого…

Он зажмурился.

Ту-дук, ту-дук – первыми осмелились издать звук вагонные колеса. Ту-дук. Гудок встречной электрички вызвал уже переполох. Что-то упало, что-то покатилось, кто-то наконец с облегчением заревел.

Очнулся, вытаращился сидящий напротив Шумера полный мужчина:

– Что, Пустов уже?

– Нет, – улыбнулся Шумер.

– Я проспал! – сделал вывод мужчина. – Господи, что ж вы не разбудили-то! Люди, люди…

Он подхватил пакет в ногах и хотел уже бежать к выходу, но общий смех его остановил.

– Что? – обернулся он.

– Сорок четыре минуты, – сказал Шумер.

– Ах, в этом смысле, – мужчина, отдуваясь, опустился на скамью. – А я уже думал – все, рвать стоп-кран.

Он издал смешок, показывая, что эта мысль была не серьезна.

– Возьмите, – Настя, жена военного, подала ему салфетку.

– Спасибо, – кивнул тот.

Пока мужчина вытирал потное лицо, вытирал долго, шумно, все молчали. Но то Дима, наклонившись, проверял, не пропал ли Шумер со своего места, то старший лейтенант поднимал глаза, целясь прищуром Шумеру в висок, то сосед с «дипломатом» вроде бы просто так подворачивал голову – с интересом бросал взгляд как бы в боковое окно.

– И вы, значит, тоже до Пустова? – спросил наконец Дима.

Шумер кивнул.

– И Иисус Христос вам как бы родственник? – спросил сосед с «дипломатом».

– Нет.

– Кто же вы тогда? – свесился с полки волосатый парень.

– Человек.