Глава 2

– Прошу прощения, – привстав, приложил руку к груди Мёленбек, – я не представил тебе, Алексей, своего напарника. Это Иахим Штессан, третий… э-э, нет, это не важно. Важно, что он теперь с нами.

Лёшка с трудом проглотил картофелину.

– А я… я его… – показал он пальцем.

– У вас есть способности, молодой человек, – сказал Мёленбек. – Поэтому я вас и взял. Хотя вы э-э… ещё достаточно молоды.

– Я его видел, – наконец выговорил Лёшка.

– Бывает, – легкомысленно заметил Мёленбек, усаживаясь обратно. – Мало ли что случается в мире? Хотя, соглашусь, не всё является таким, каким кажется. Даже простенькая костяная фигурка может быть совсем не простой.

Лёшка мотнул головой.

– Так я что, ясновидящий?

– Алексей, давай поедим, – сморщившись, попросил Мёленбек. – В своё время ты всё поймёшь. Есть процессы, которые, как ты их не торопи, совершаются медленно и не могут ускориться по одному твоему желанию. Так и с осознанием чего-то не совсем обычного…

Он вздохнул и вгрызся в картофелину.

Лёшка поискал глазами помощи у Штессана.

– Это Солье, – пожал плечами тот и тоже предпочёл заняться завтраком.

Что ж, Лёшка вооружился огурцом. Странно день начинается.

Ели в молчании. Мёленбек дотянулся до графина и разлил красное по демократическим картонным стаканчикам. Пояснил коротко:

– Сок.

Лёшка выпил.

Сок оказался вишнёво-яблочным, тёплым, и с огурцом как-то совсем не пошёл.

– Извини, что без разносолов, – сказал, дожевав картофелину, Мёленбек. – Но пока так.

Штессан разломал хлеб.

– Это ничего, – хмыкнул он, отщипывая крохотные кусочки мякиша. – Это ещё не Форвахт. И далеко не Гизенхут. В Гизенхуте даже подстреленная ворона была за лакомство.

– Это где? – спросил Лёшка.

Штессан с Мёленбеком переглянулись.

– Там, – сказал, помрачнев, Штессан.

По тону его Лёшка понял, что дальше лучше не выяснять. Наверное, «там» – это в Германии, решил он. Названия звучные. Рублено-немецкие. Хальт! Форвахт! Правда, про голод в Германии он что-то не слышал. Может, во время наводнения? Или схода лавины? А их долго не откапывали…

– Алексей, – придвинулся Мёленбек, – я бы хотел, чтобы ты запомнил одно условие работы моим секретарём. Ты знаешь его?

– Не задавать лишних вопросов?

– Нет. Об этом мы с тобой говорили вчера.

– Хранить секреты?

– Именно. Всё, что происходит здесь, ни с кем вне этого дома не обсуждается. Кто бы что у тебя не спрашивал. Даже если…

Мёленбек замолчал, и Лёшка по тяжелому взгляду черных глаз понял окончание фразы. «Даже если будут пытать», – хотел сказать Мёленбек. «Или убивать».

Лёшка сглотнул.

– А если я не выдержу?

– Возможно, ничего и не случится, – откинулся на спинку стула Мёленбек. – Здесь тихо. Но ты помни.

Перстень на вытянутом пальце предостерегающе блеснул.

Лёшка кивнул, судорожно цапнул стаканчик с остатками сока.

– А зарплата? – спросил он.

– Пятьсот рублей. В день. Это не много, – сказал Мёленбек. – Но жильё и питание бесплатно. Кроме того, Штессан и я берёмся тебя кое-чему обучить. Поверь, этот опыт стоит гораздо больших денег. Воскресенье – выходной.

Пятнадцать тысяч, подумал Лёшка.

В месяц. И за них могут убить. Подступят как-нибудь в темноте: знаешь такого-то? И никто не спасёт.

Он куснул губу.

– Я, наверное… я просто не уверен…

– Хочешь отказаться? – прищурился Мёленбек.

Штессан поднялся, обошёл стол за спиной своего компаньона.

– Я бы не отказывался, парень, – сказал он. – Таких шансов, знаешь, ещё поискать…

И принялся проверять ладонью гладкость дверных накладок. Будто не при чём.

– Вы мне хотели объяснить… – сказал Лёшка.

– Согласишься – объясню, – улыбнулся Мёленбек. – Не согласишься – мучайся потом всю жизнь, гадая, что да почему упустил. По-моему, это честно.

Лёшка покатал огрызок огурца.

– У вас какая-то странная контора.

– Возможно. Ладно, – Мёленбек хлопнул ладонью по столу. – Иахим, покажи Алексею его комнату. Правую, угловую.

– Но я ещё… – вскинулся Лёшка.

– А я знаю, – нахмурившись, перебил его Мёленбек. – Только мне нужна определённость. Посидишь один, взвесишь варианты. – Он бросил взгляд на часы. – Полчаса тебе хватит?

Лёшка кивнул.

– Сюда, – сказал Штессан, незаметно оказавшись у противоположных створок.

Оставив Мёленбека доедать картофель в одиночестве, они вышли в широкий серый коридор за обеденным залом. Створки щелкнули. Штессан почесал висок.

– Я бы не размышлял, – негромко сказал он.

– Что, сразу отказались бы?

Штессан скривился.

Оба коридорных конца оканчивались ступеньками, ведущими на второй этаж здания. Только один конец был глухой, а другой имел узкое окошко, глядящее через забор на поле с убогой сарайкой. По темно-синей дорожке Штессан повел Лёшку в глухой конец.

Всего комнат было четыре: две крайних, две центральных. Центральные казались побольше.

Лёшкино место жительства представляло из себя вытянутый прямоугольник с окном напротив двери. У одной стены – шкаф, у другой – койка. У окна – зажившийся на этом свете стол. Крашенные как в захудалой гостинице стены. Линолеум на полу. Ах, да, ещё пятачок розетки. Ни телевизора, ни компа.

Блин, уныло подумал Лёшка.

– Располагайся, – сказал Штессан.

– Угу.

Лёшка сел на койку, застеленную болотного цвета покрывалом. Взвизгнули пружины панцирной сетки.

– Что, – спросил Штессан, – не нравится?

– Так а чё? Будто ничего лучше нет, – Лёшка ударил кулаком ни в чём не повинную подушку. – Казарма какая-то.

В серых глазах Штессана зажглись странные огоньки.

– А тебе бы перину и наложницу?

– Я просто думал…

– Дури в тебе много, парень, – сказал напарник Мёленбека. – Это сразу видно. Изнеженный.

Лёшка вспыхнул.

– Ага! Сами вы…

– Что – я?

Штессан подступил и оказался рядом. Его лоб сверху боднул Лёшкин, крепкие пальцы сжались, собирая в комок куртку на груди. Лёшка почувствовал, что едва может дышать.

– Вы…

Голос предательски истончился.

– Я стоял у Гиммельлина, когда мне было двенадцать, – заговорил-зашипел Шпессан, и холодные глаза его были полны ярости. – Меч был тяжел для меня, и мне дали кинжал. Там я убил своего первого врага.

Сумасшедший! – мелькнуло в голове у Лёшки. Они все здесь…

– Слушай! – Штессан встряхнул его, и мысль пропала, словно перебитая щёлкнувшими зубами. – В четырнадцать вместе с Седьмым кнафуром я попал в засаду у Тишайших топей. Знаешь, сколько вышло оттуда из трехсот человек? Семеро! И Грохот потом истёк кровью. А мой счёт пополнился девятнадцатью мертвецами. А ты? Впрочем…

Он вдруг сник, кулак его разжался. Взгляд сделался беспомощным, даже виноватым.

– Впрочем, забудь, – глухо сказал Штессан, отступая к двери. – Со мной бывает. Просто молчи, если не знаешь…

Стукнули о косяк ножны.

Какое-то время Лёшка сидел неподвижно. Даже когда звонко клацнула «собачка» замка, обозначая, что Мёленбеков приятель покинул «казарменную» комнату. Пальцы дрожали, и внутри всё дрожало.

У какого Гиммельлина? Кто он такой? – прыгали мысли. Я им что… меня что ли можно… будто щенка. Девятнадцать трупов…

Он обмер. А если меня заперли?

От страха скрутило внутренности. Почему-то казалось, что Штессан всё ещё стоит за дверью и прислушивается. Что, мол, будет делать малолетний идиот.

Как назло от какого-то микроскопического движения-шевеления протяжно проскулила пружина. Ещё, зараза, чуть подружек в хор не втянула.

Блин, какого хрена он попёрся по объявлению?

Это маманя всё. Это её «когда устроишься?» его допекло. Вот, устроился. А тут какие-то убийцы вообще… Интересные у них, наверное, дела, филиал «заказушной» конторы открывают. Мы работаем по всей России!

И куда ему? В полицию бежать?

Во рту скопилась слюна, противная, тягучая, с оттенком вкуса вчерашнего торта. Лёшка сглотнул. Фу, блин! Нет-нет, закопошились мысли, дали же ему полчаса на «подумать». Значит, есть вариант… Он зашарил глазами по комнатке. Шкаф! Спрятаться, прикинуться ветошью… Но для этого надо встать. А они по пружинам сразу услышат, что он встал. Но ведь можно, типа, ещё и лечь, звук-то тот же! Или попротяжней.

Лёшка зевнул для прячущейся за дверью публики.

– Э-э-а-а!

Теперь скрипим!

Он качнулся раз, другой и сполз с кровати, но секунды две-три ещё тряс сетку ладонями. Пружины с готовностью отзывались – виу-виу. На всякий случай – контрольный: виу. Всё, теперь считаем, что потенциальный секретарь как бы в глубоких раздумьях. Или вообще спит.

Лёшка осторожно поднялся с пола. Прислушался.

За дверью Штессан или нет? Дыши – не дыши, фиг поймёшь. Так, пожалуй, и шагнуть будет страшно, если представлять, что сейчас как выпрыгнет, как выскочит… С ножом, блин. Мне что-то там в двенадцать!.. Гиммель-что-то-там и топи! Нормальные люди, впрочем, видеокамеры ставят, а не стоят под дверью. Надёжней, знаете ли. Может так и есть?

Лёшка повертел головой, осматривая углы крашеного потолка. Вроде никаких камер. Камзолы и шпаги, впрочем, с камерами диссонируют. Тут годятся разве что тайные зеркала и воздуховоды. Но это же в уважающих себя замках, а у нас купеческий особняк. Только, блин, и в этом случае хорошо бы не стоять, как вкопанному.

Затаив дыхание, Лёшка шагнул к шкафу.

Стук сердца напрочь перекрыл все остальные звуки. Ух, разбежалось-заколотилось! Адреналин! Спокойствие, только спокойствие.

Лёшка подцепил ногтями дверцу шкафа и неожиданно подумал: а на хрена? Во всех фильмах первым делом в шкаф и под кровать заглядывают. Вот сюрприз будет, когда они заглянут, а он им через губу: прикройте, я ещё ничего не решил.

Дурдом.

Лёшка повернулся.

Вот оно, решение. Окно. Отставить стол, распахнуть створку, предварительно отщелкнув шпингалеты. Кувырок. Перекат. Забор. Свобода. Глядишь, минут через двадцать только и хватятся. А там его уже ищи-свищи. Адрес он не давал. Фамилию… Фамилию говорил. Но даже в их трёхсоттысячном городке этих Сазоновых…

Стул удалось переместить бесшумно. Ножки чуть стукнули, но вряд ли за дверью было слышно. Со столом Лёшка провозился дольше – закусив губу и обливаясь потом, осторожно сдвинул-таки грозящее развалиться чудовище к шкафу. Хорошо, по линолеуму, а не по паркету. Окно же, похоже, не раскрывали со времен его покраски. Между стеклами лежали мумифицированные мушиные трупики. Створки держали мёртво даже после того, как шпингалеты с трудом (а один со скрежетом) вышли из пазов.

Лёшка подёргал ручку. Гадство. Нет, есть, конечно, люфт, но, блин, треска будет!

Покопавшись в кармане, он выудил ключ от квартиры и его «бородкой» принялся счищать наплывы краски между створками и рамой.

Время бежало, подмышки намокли, частицы сколотой краски похрустывали под локтем. Налегая на ключ, Лёшка упёрся в подоконник коленом. Не сломать бы! В смысле, ключ. Он прошёлся им снизу и сверху. И ещё со стороны петель.

В сущности, подумалось, пусть трещит. Главное, чтоб раскрылось. Будут они за ним по городу гнаться, ага.

Лёшка вытер лоб. Передохнув, он снова взялся за ручку. Солнечный свет, падающий под углом, рождал на стекле радужные разводы. Ну же! Створка со слабым скрипом отошла на пол-сантиметра. В образовавшуюся щель затекли запахи травы и пыльной улицы. Есть! Лёшка обрадованно надавил. Ещё чуть-чуть! Давай, давай, родненькая.

Он едва не вывалился наружу, когда створка распахнулась, немилосердно дребезжа стеклом. Так можно было и шею свернуть. Перехватившись, Лёшка вернул тело обратно и выбрался уже нормально, боком, предварительно спустив одну ногу и нащупав выступающий цоколь. Несколько секунд затем он сидел, прислонившись к стене под окном, и глядел на забор. Забор казался высоковатым, просто так не перелезешь. Ни ящика, ни лесенки какой-никакой.

Не, он не Бубка.

Поднявшись, Лёшка свернул за угол здания, но, вовремя сообразив, что его будет как на ладони видно из других окон, опустился на корточки. Диверсант, блин.

Он медленно двинулся вдоль стены, примерно представляя, что оставленные позади метра четыре – это его комната, как раз у полукружья фальшивой колонны начался коридор, это ещё метр-полтора, а дальше, по сути, тянется кабинет Мёленбека. В нём он был вчера, и это метров шесть, кажется. А там уже прямая до ворот.

Ещё бы не свербело в животе. Страшно всё-таки.

Опа! Окно кабинета было распахнуто, и оттуда вполне явственно слышались голоса Штессана и Мёленбека.

Лёшка замер под выступающей челюстью подоконника.

– Солье, – говорил Штессан, – я могу и один.

– Что ты можешь один? – волновался Мёленбек. – Докуда ты дойдешь? До Хависана или до Мериголда? Нужен отряд, пойми ты, отряд!

– А они в это время…

Штессан втянул воздух сквозь зубы и умолк.

– Не гляди на меня, – сказал Мёленбек. – Я знаю, я всё знаю, Иахим.

– Я видел, как Гейне… до того, как меня… Солье, я всё видел!

Лёшка вдруг расслышал странный звук. Будто что-то клацнуло. И ещё раз, и ещё. Штессан плачет! – вдруг понял он.

– Иахим!

Звон пощечины заставил Лёшку втянуть голову в плечи. Ни фига себе у них разборки! Какого-то Гейне потеряли.

– Ну же, Иахим!

– Я не могу здесь. Не могу, Солье.

– Терпи.

Лёшка подумал, что они, наверное, какой-нибудь орден. Типа тамплиеров. Или ещё какого. Их вроде много было, полу-рыцарских, полу-монашеских орденов. Вообще орденов было до хрена. Иезуиты, бенедиктинцы. Госпитальеры. Иерусалим, крестовые походы, Святой Грааль. Тайные знания. Индиана Джонс-третий. Нам-то не видно, а у них, возможно, до сих пор между собой скрытные войны идут. Отсюда и оружие холодное. Как традиция. И прячутся они, видимо, от такого же ордена, только более жестокого и многочисленного.

В подтверждение Лёшкиных мыслей почти над самой его головой раздался голос Мёленбека:

– Это временное убежище, Иахим.

Ну вот, убежище. Точно беглецы.

Плеснула, надуваясь воздухом, штора.

– Нам ещё повезло, – сказал Мёленбек, кажется, постукивая по подоконнику тростью. – Всё могло быть гораздо хуже. А тут сразу мальчишка попался не без способностей. Может быть, настоящий секретарь.

– Не нравится он мне, – сказал Штессан.

– А мы ему? Да нет, нормальный мальчишка, глупый только.

– И ты ему расскажешь…

– Со временем.

– Нет в нём духа. Силы нет. Знаешь, как мы называли таких? Вянгэ, гнилое мясо.

– А ты на что, Иахим?

Штессан ответил смешком.

– А согласится?

– Не знаю, – сказал Мёленбек. – Давай спросим.

И прежде, чем Лёшка успел что-либо понять, жилистая рука безошибочно ухватила его за шиворот и, больно приложив об угол, закинула на подоконник. Затащить Лёшку в кабинет целиком у Мёленбека не получилось – помешали согнутые ноги. Но и так Лёшкино положение выглядело совсем не завидным – он качался на животе, едва доставая ковра на полу кончиками пальцев.

– Бежать решил?

Лёшка поднял голову и встретился с черными глазами хозяина особняка.

– А чё вы!..

– Я? – удивился Мёленбек. – По-моему, это ты, Алексей, пытаешься что-то изобразить. Не пойму только, то ли бегство, то ли любопытство.

– Ага, вы же сами тут скрываетесь!

– Это совсем другое дело.

– Все знают, что я здесь. Так что если вы меня убьёте…

– Дурак.

Трость легко шлёпнула Лёшку по затылку.

– Уроды! – чуть не заревел Лёшка, скребя по стене ногами.

Качаться на подоконнике, не имея возможности сползти, было обидно до чёртиков. Нашли себе развлечение, поймали и лупят! Ничего, он их всех… В клочки! Чтобы помнили! Гады! Сволочи! Фашисты!

– Действительно, дурак, – присел рядом Штессан. – Чего повис-то? Руки – на подоконник, приподнимаешься, просовываешь колено…