Глава 5

Капля плыла над дорогой, и нифель, плотная, почти черная, трескалась под ней и раздавалась в стороны, открывая помимо красноватого, утоптанного песка космы бурой, омертвелой травы на обочинах и гнилые жерди оград. То тряпки, то кости попадались Клембогу под ноги, и он зло откидывал их с дороги носками сапог.

Траурно звенели кяфизы.

Впереди вырастал Шиганнон – ползли по холму черные, будто обгорелые крепостные стены, темнело слева ярмарочное поле, полное дощатых рядов, рассыпались справа ремесленные лабазы. Но все это скорее угадывалось, рисовалось Клембогу дурной памятью, чем существовало на самом деле.

Нифель покрывала видимое мохнатым, будто моховым ковром с отдельными, устремленными вверх, к мутному небу, нитями.

Белесая фигура всплыла вдруг из узкой канавы, потянулась, зыбко покачиваясь, к топающим за Каплей воинам, но обожглась о свет и растаяла.

Клембог обернулся на ходу.

Порождения нифели держались на расстоянии, но, похоже, не собирались отставать. Шустрые выползни, прижавшись к земле, тенями скользили за людьми. Нифель смыкалась за Каплей, и они наплывали следом, щелкая зубами и посматривая на отряд алчными огоньками из глазниц. Посмертия и прочие твари тянулись за ними нестройной толпой, подвывая, постукивая, чем-то звеня. По бокам в толпу вливалась новая, поднятая неведомой силой нечисть – многоногая, шипастая, скрежещущая.

Лошадиного скелета гауф не заметил, но знал, чувствовал – он есть, следует в отдалении, размеренно прибивая нифель копытами.

– Какой кортеж! – весело сказал Худой Скаун, зашагав рядом с Клембогом. – Думаю, уже до пяти сотен очень хотят с нами познакомиться!

– Упаси боги от такого знакомства, – выдохнул Хефнунг.

– На перевале мы от них оторвемся, – пообещал Клембог, – там места хитрые, не для толпы. Правда, не знаю, как сейчас.

Худой Скаун хлопнул себя по ляжкам.

– А представьте, мы с такой армией на плечах выходим к Колодцу! Эрье гауф – как нифельный командир: колонна – на Шуанди, колонна – на Циваццер!

Большой Быр завел глаза к темно-серому, будто пленкой затянутому небу.

– Это хорошая мысль, Кеюм, – проронил вдруг старый цольмер, при каждом шаге опирающийся на подобранную Кредликом палку. – Нас все равно будут встречать.

– И ты предлагаешь вести нечисть за собой? – спросил Клембог.

– И чем больше, тем лучше.

– А если они атакуют нас на привале? Или какая-нибудь тварь, вроде той… – гауф усилием воли прогнал воспоминание. – Ты подумал об этом?

– Пока с нами Капля…

– А против нас – боги! – крикнул Клембог. – Если они здесь решают все, какая разница, что решим мы?

– Человек так устроен, – тихо произнес Ольбрум, – что ему всегда мало жизни, и он хочет жить как можно дольше. Даже если это невозможно. А еще люди склонны жертвовать своей жизнью, но не отступать перед самой скверной опасностью. Потому что думают не только о себе, но и о тех, кто нуждается в их защите, позволяя жить им. Я о детях, о женщинах и немощных стариках. Это называется ответственностью и долгом, Кеюм.

– Я знаю, старик.

– Я говорю тебе это, правитель Дилхейма, чтобы ты думал о живых, а не о мертвых. Не Арнготен и Беата, а мы идем рядом с тобой. Не Жаркий тиль и его сестра ждут твоего возвращения…

Клембог в ярости схватил цольмера за плечо.

– Что ты мелешь? – зашипел он, косясь на спины впереди идущих товарищей. – Ты увез меня тогда!

Ольбрум даже не поморщился.

– Чего ты хочешь? – заглянул он в сузившиеся от боли глаза Клембога. – Умереть? Сдаться? Сделать поход напрасным? Посмотри на нас!

Звякнули кяфизы.

– Тебе доверились, Кеюм, – сказал Ольбрум. – Будь достоин этого доверия.

Клембог со свистом выдохнул.

– Я помню это, старик, – сказал он. – Надо будет, я, Мрачный гауф, приведу к Колодцу всю нифельную армию, но, ради богов, не лезь мне под кяфизы!

Дорога переползла с холма на холм пониже, Шиганнон приблизился, нечеткий, расплывающийся перед глазами, полный черных уплотнений на стенах домов и мохнатых крыш.

– Шерстяна-ая задница! – протянул Худой Скаун, высмотрев что-то впереди. – Мы же идем в город! Вон у тех дальних рядов меня, помнится, когда-то ногами били за воровство. Ребра, братцы, до сих пор ноют. Но рыба была-а – и предкам не приснится. – Он причмокнул от удовольствия. – Эх, славные были деньки!

Капля скользнула между низкой каменной оградой и дощатым помостом, ведущим к зеву длинного складского здания. Свет ее, развеяв морок нифели, безжалостно обнажил выломанную в здании дыру, грязь и тряпье, кости в косматой глубине. Что-то метнулось там, раздраженно шипя, прочь от золотых лучей.

Отряд прошел дальше, минуя расходящиеся в стороны перед городской стеной торговые прилавки, большей частью под сиянием Капли тут же осыпавшиеся в труху.

Разговоры сами собой стихли.

Тенью накрыла людей широкая арка крепостных ворот, в углублениях за рассохшимися деревянными щитами мелькнули тяжелые барабаны с намотанными на них рыжими от ржавчины цепями. Цепи уходили вверх, к поднятой решетке.

Нифель трещала и шипела, отступая с гладких камней мостовой.

– Каплю тянет к северу, – сказал Ольбрум, – там уже прямая дорога на Хребет. А от него – через Карраск или Балимар – к Колодцу.

– Я думаю, мы еще успеем к Башне, – сказал Клембог.

– День длинный, посмотрим, – уклонился от спора цольмер.

Узкие улочки Шиганнона заставили отряд сбиться теснее. Мертвые, безмолвные дома взирали на идущих пустыми окнами.

Капля высвечивала ворсистый налет, оплывшие мансарды и скаты черепичных крыш. Кое-где развалившиеся каменные дома перегораживали улицу то с одной, то с другой стороны. Нифель бугрилась в дверях и подворотнях и будто черный плющ взбиралась на верхние этажи. Тонкие, белесые фигуры прорастали впереди, но таяли, едва отряд приближался.

Это уже не город, подумал Клембог. Это кладбище. Гигантская усыпальница. Он перехватил испуганный взгляд Кредлика.

– Раньше здесь было веселее, – сказал ему гауф. – Но ничего, мы все это вернем назад. Нам только дойти.

Звуки шагов глохли. Небо, и так темное, сделалось еще темнее. Нифель копилась на перекрестках, стояла застывшей пеной, волной, поднявшейся до балконов и верхушек фонарей.

Здесь, здесь, вспомнил Клембог, поворот на Гершиноля-мечника, к парку, к двухэтажному дому, к Беате. К прошлому. Не звените, кяфизы! Это Капля, она свернула к Шиганнону, не я. До Второй Башни через него короче.

Улица, расширившись, выплюнула отряд к площади перед домом наместника и кваргвейлем – зданием городского совета с невысокой колокольной башенкой под шпилем.

– Мать-нифель! – выдохнул Худой Скаун.

Площадь была полна тварей.

Они стояли плотно, одна к одной, подковой выгнувшись перед Каплей. Свет ее рассеивал нифельный мрак, и Клембог видел – морды, шипы, головы, и снова морды, шипы и головы до самого дома наместника. Ряды терялись в сумрачной дымке. Где-то не было и голов, но ощущение застывшей, ожидающей чего-то толпы вздыбило у гауфа волосы на затылке.

Стало очень тихо.

Твари не шевелились, но глаза ближайших посверкивали фиолетовым. Замерла и Капля, а люди в световом круге рядом с ней и вовсе забыли, как дышать. Над крышей кваргвейля сверкнуло, фиолетовая молния ударила в шпиль колокольни.

По тварям внезапно прокатилась дрожь, выползень в первом ряду щелкнул зубами, и опять все стихло.

– Что ты об этом думаешь, старик? – тихо спросил Клембог цольмера.

– Нифели не нравится вторжение в ее владения.

Ольбрум, закрыв глаза, сплел несколько знаков, и меч в руке гауфа залучился мягким сиянием. Клембог оглянулся – таким же светом заиграло оружие всего отряда.

Капля, дрогнув, медленно поплыла вперед.

Девять человек двинулись за ней, пытаясь держаться в центре светового круга. Нечисть с шорохом, глухим скрежетом и едва слышным ворчанием по ахату, по шажку стала подаваться от Капли в стороны.

Пять шагов. Десять.

Нифель отступала, отползала с пути. Что-то потрескивало под ногами. Бесшумно развевалось на Капле платье. Твари, казалось, сбивались так тесно, что чуть ли не прорастали друг в друга. Высились мечники. Вытягивали морды выползни. Посмертия разевали беззубые рты. Клембог же видел лишь тухлую, синеватую, в ошметках мяса стену.

– Их здесь несколько сотен, – прошептал Кредлик.

– Видимо, ждали нас, – заметил Хефнунг.

Худой Скаун хлопнул его по плечу.

– Сдается мне, будет весело.

Все в той же неестественной тишине, под вспухающим редкими фиолетовыми пятнами небом Капля добралась до центра площади и остановилась. Свет, исходящий из нее, заколебался, словно кто-то дохнул на него, собираясь загасить.

– Стоим! – страшным шепотом приказал Клембог.

В одно из темных мгновений ему привиделась совсем рядом уродливая морда со слепыми, выкаченными глазами, и он едва не полоснул пустоту.

Свет разгорелся вновь.

Все так же, не двигаясь, порождения нифели стояли на границе круга.

– Вот не хотел бы я здесь остаться, – прогудел Большой Быр.

– Спинами друг к другу! В кольцо! – скомандовал Клембог.

Свет погас, оставляя людям лишь сияние клинков.

Шорох разлетелся в темноте, будто множество лап и ног пришли в движение. Клембог почувствовал, как сжимается, тает защитный круг. То же самое, наверное, ощутил каждый из его маленького отряда.

Пуф-ф-ф!

Капля пыхнула светом ярче обычного. Покачиваясь, она приподнялась вровень со вторым этажом дома наместника и раскинула руки, будто принимая на себя всю тяжесть неба и мира под ним. Клембог содрогнулся, представив, каково сейчас девчонке.

Что ж вы, боги, делаете?

Из-под земли ответом пришел толчок, и гауф едва устоял на ногах. Каменные плиты площади полопались в нескольких местах. Вверх потянулись серые дымки. Стена тварей качнулась, свет обмазал клыки и кости.

Капля задрожала. Клембог расслышал стон.

Дымки не растворились в небе, а странно сплелись и косицами провисли к отряду.

Теплый ветер дохнул гауфу в лицо. Клембог сморщился от тошнотворного запаха.

– Мир гниет под нифелью, – прикрыв нос и рот рукавом, глухо произнес Ольбрум. – Без аззата нет в нем жизни.

– Если девчонка не выдержит, боюсь, жизни не будет и в нас, – сказал гауф.

Старый цольмер поднял глаза.

– Она сильная.

– А нифель?

– Ш-ш-ш, – прошипел Ольбрум.

Откуда-то с края площади донесся звонкий цокот. Твари за световым кругом зашевелились. Казалось, там, в чуть фиолетовой темноте, зажатые домами массы нечисти вспучиваются, раздаются, уплотняются, в беззвучной давке освобождая место…

– Предком буду, если это не та поганая лошадь с Баннесварди, – сказал Худой Скаун.

– Она самая, – вздохнул Ольбрум, по-особому складывая пальцы.

– Так что, стоим? – спросил Большой Быр.

– А куда ты из-под света?

Цок-цок-цок.

Звук приближался. Клембог почувствовал, что меч скользит из потной ладони, и перехватил рукоять. Слева бугрилось плечо Туольма. Справа из-под капюшона выглядывал крючковатый нос старого цольмера. Стоим!

Свет, идущий от Капли, вдруг загустел, сделался неярким, темно-желтым. Морды нифельных тварей облило будто медом.

– Почему Капля не двигается? – из-за спины дрожащим голосом спросил Кредлик.

– Наверное, потому что не может, малец, – ответил Хефнунг.

– Ш-ш-ш.

Лошадиный череп внезапно всплыл из темной массы нифельных тварей и закачался, ловя свет. Все те же ошметки мышц и кожи справа, все та же белая, выскобленная кость слева. Те же злые, пытливые огоньки в глазницах.

Челюсть щелкнула, и простая железка удил звонко отозвалась.

Выползни, мертвецы и прочая нечисть в шорохах, царапая по камню когтями – все подались в стороны, открывая для лошади проход к Капле и съежившемуся под ней, ощетинившемуся мягко сияющим оружием отряду.

Цок-цок-цок.