– Красиво построил. – Гость профессиональным взглядом оценивает интерьер гостиной, качество отделки.

– Старались. – Показываю Акраму дверь в туалет. Он смотрит на меня иронично, – Не бойся: мимо унитаза не хожу, бумагу не стащу. Мыло тоже.

– Бери, не жалко, – меня злит ход его мыслей. Думает, что в каждом мигранте вижу вора. Хотя, возможно, в жизни он с таким отношением сталкивался не раз. «Да и чёрт с ним! Пусть думает, что хочет. Он сейчас уйдёт и мы, скорее всего, больше никогда не увидимся».

Но, как бы назло ему, выхожу из гостиной во двор. Хочет доверия? Пусть гребёт его лопатой. В доме все равно нет ничего, что можно было бы взять и вынести. Ни денег, ни золота, ни акций. Единственная ценность – это сам дом. Да и то, потому, что я в него вложил время, силы, мозг и душу и, как раз те самые деньги, которых теперь уже нет.

– Чего ему нужно? – Маше тревожит, что я оставил чужого человека в нашем доме. – Он мне не нравится.

– Мне тоже. Но не здесь же ему справлять нужду?

– Батя, а что: в Киргизии реально людей резали? – Сашка никак не может забыть реплику Акрама.

– Реально. И в Киргизии, и в Таджикистане, и на Кавказе. Там и в советские времена с ножами ходили. Менталитет такой.

– У нас сейчас тоже с ножами ходить станут. – Лена рассматривает вино в пластиковом одноразовом стаканчике.

– Тётя Лена, почему? – Сашка заворожённо смотрит на Ленин стаканчик. Солнечные лучи прошивают мутный пластик, отчего вино становится тёмным, почти коричневым.

– Вино, как кровь в кино. – говорит сын.

– Только это уже будет не в кино. – Зло замечает Лена.

– Брось. Тоже мне, Ванга сибирского разлива. – Серёга пытается остановить супругу.

– А куда, по-твоему, вот эти все пойдут? У них работу отобрали. Дом далеко. Жить надо. А как резать они ещё помнят.

– Ладно, Ленка. Не девяностые. Полиция есть. Быстро порядок наведут. – Маша старается успокоить подругу, но в её голосе особой уверенности нет.

– Полиция? – Серёга нащупал родную тему. – Да им только проституток крышевать, да бабулек на базарчиках ощипывать. Вон, у нас под окнами шалавы дежурят. Я уж не знаю: какой у них график. Сутки через сутки. Двое через двое. Только вся страна на карантине, а экстренная сексуальная помощь ежедневно на посту. ППС подъедет, о здоровье справятся, мзду заберут и дальше пылят. Самоарестованных контролировать.

Серёга машет куда-то в сторону дома. Я рефлекторно смотрю по направлению взмаха его руки. Магия жеста: на балконе из ничего возникает мрачная фигура Акрама. Он стоит

по-хозяйски уверенно, широко расставив ноги, как капитан на мостике парусника. Синдбад-мореход. Кажется, ещё мгновенье и он уведёт парусник моего дома, подгоняемый попутным ветром, в далёкое никуда.

– Красиво, – оценивает Аркам ни то сам балкон, ни то вид на нежную, едва проклюнувшуюся зелень листьев рощи, начинающейся прямо за моим забором. Глаза полны недоброй иронии, но голос спокойный, безмятежный. Будто я его провёл с экскурсией по дому и предложил насладиться панорамой с балкона. – И книги хорошие.

– Что он там делает? – Маша поднимается из-за стола, и по её взгляду я понимаю: гостя сейчас выставят. И сделают это со скандалом. Потому, что Машино благоразумие имеет предел и когда черта предела перейдена, остановить её может только бульдозер. Да и то не всякий.

– Маша, я сам.

– Я с тобой, – поднимается Серёга.

– И я. – Сашка порывается идти с нами.

– Сиди здесь. Следи за калиткой. – Серёга привык принимать решения и отдавать команды: армия, отставка, завхоз в школе – это качество шлифовали на каждом этапе биографии.

С «Синдбадом» встречаемся у входных дверей.

– Ну, я пошёл. – Акрам просчитал наши действия. Он уходит сам. Уходит с достоинством, в сопровождении эскорта, как дорогой гость.

– Брат, спасибо за шашлык. Будет работа – звони. Сделаем всё быстро и хорошо. – Протягивает визитку. На ней имя и телефон.

– Ладно. – Я ничего не обещаю. Провожаю гостя до калитки и с облегчением закрываю за ним калитку. Он ушёл, но ощущение тревоги остаётся. Я не могу понять: почему оно появилось, но на душе не спокойно. И не только у меня.

– Знаешь, что, – Серёга посмотрит на огненные всполохи заката и макушки деревьев за забором, – не нравится мне твой дом на отшибе. Мало ли кто забрести может. Давай-ка мы с Ленкой у тебя заночуем. Да и сидеть взаперти в квартире надоело. Здесь хоть воздух свежий.

– Дом, как дом, отшиб, как отшиб. И логика, как логика: не нравится, но хочу остаться. Хочешь – оставайтесь. Маша вам у меня в кабинете постелет.

Рву визитку и кидаю кусочки картона в ещё тлеющие угли мангала. Бумага быстро сдаётся алым углям и выбрасывает вверх рыжие язычки пламени. Спустя минуту, визитка исчезает без следа, но недобрые предчувствия остаются. Жизнь – не картонка с буковками: за минуту от беды не избавишься.

Глава 3

Перегар был. Я это сразу заметил по Машиному лицу. Она, конечно, ничего не сказала. Но после двадцати двух лет совместной жизни слов не нужно: мысли угадываешь по глазам. А вот незаменимого в таких случаях кабинета, не было. И я лёг в библиотеке.

Я люблю эту часть дома. Мне нравятся потрёпанные переплёты книг. Они и потрёпаны мной. В них моё детство, в них моя юность, с ними моя жизнь. Полный самоиронии Марк Твен. Романтик Джек Лондон. Философ от юмора О’Генри. «Трое в лодке» Джерома К.Джерома с почти оторванным и не однажды подклеенным корешком. Толстые и Лев и Алексей, Чехов, Голсуорси, Мураками, Новиков-Прибой – сотни томов, собирать которые начали ещё родители. Они выстроились на высоких до потолка полках и смотрят на приходящих в мой дом с иронией и ожиданием. Ирония, потому, что книги всё реже встречают читателей, людей, готовых оставить в их страницах часы своей жизни, в обмен на мысли, эмоции и знания давно ушедших поколений. Надеждой – потому, что все, в том числе и книги, хотят быть востребованы.

И на нас они могут рассчитывать. Особенно в условиях пандемии. Со скуки даже Сашка слезает с крючка Интернета и всё чаще раскрывает потёртые коленкоры. Пожалуй, с позиции книг от пандемии польза есть. Под эту позитивную идею я и задремал.

Я проснулся потому, что замёрз. Точнее, я сначала замёрз ещё во сне. В нём были какие-то сугробы с кровавыми потёками, которые придвигались ко мне неторопливо, но не отвратимо. И чем плотнее становилось кольцо, тем сильнее ощущался холод. Я видел, как это кровавое холодное месиво поглощало вокруг меня каких-то людей. Они растворялись, превращаясь в такие же холодные алые кристаллы. И я понял, что если из этого сна не выйти, то можно самому стать кровавым сугробом. А быть сугробом в преддверии лета, по крайней мере, не осторожно. Судьба снегурочки известна всем.

Я открыл глаза и увидел, как приоткрытую дверь балкона морозной дымкой входит весенняя ночь. Выбираться из-под одеяла не хотелось. И, может быть, я так бы и не поднялся, но снаружи донёсся шорох. В городе его, вероятно, никто бы не услышал. Но бездонную тишину пригорода этот нечаянный звук буквально разломил на две части: до него и после. Я ещё не знал, что этот шорох разорвёт на «до» и «после» мою жизнь, жизнь моей семьи и моих друзей.

Я осторожно поднялся и, стараясь не скрипнуть половицами, подошёл к балконной двери, открыл её и вышел в ночь.

На улице, со стороны спальни сына кто-то тихо возился. Было слышно дыхание и ещё что-то непонятно, будто ведут тонкой иглой по ледяной корке. Под давлением металла лёд крошится и слабо потрескивает.

«Наверное, опять забрела соседская собака…» – такое уже было. Собака наших соседей страдает бессонницей и тягой к приключениям. Она периодически отправляется в рейды по тылам чужих участков, сметая в коротких ночных стычках злое сопротивление котов, оставляя после себя глубокие окопы на грядках и газонах и кучи вонючих экскрементов. Чем её кормят? Что так пахнет?

Через наш двухметровый забор пёс перепрыгнуть не может. Но это его не останавливает. Он роет лаз под листами металла. А я потом эти тоннели закапываю. Что, в прочем, от новых нашествий не спасает. Вот вчера я лаз не закопал – приехали Сергей с Леной. Завтра придётся брать лопату, камни и заваливать проход. Но этот монстр-землекоп всё равно снова заберётся. Пророет дыру в другом месте. Похоже, в него вселился дух графа Монтекристо или контрабандиста с Мексиканской границы. Охладить его собачье стремление к рытью тоннелей может только пуля рейнджера или обнаружение клада. Ни рейнджеров, ни кладов в окрестностях посёлка не имеется. Так, что противостояние двух землекопом грозит принять хронический характер.

Я жду того часа, когда камнями будут завалены последние полметра периметра под забором. Сам процесс, конечно, утомляет. Но утешение приносит мысль, что как-то так строилась Великая Китайская стена и прирастала территория суши Нидерландов: по камешку, по ведёрку, по мешочку, по горсточке земли.

Я крепко сжимаю в руке черенок, стоявшей на балконе швабры и делаю пару шагов к перилам. Под балконом шевелятся неясные тени. И это точно не собака.

– Стой, стрелять буду!!! – я кричу первое, что мне пришло в голову. Тени подо мной замирают. Я понимаю, что в голову мне пришла полная глупость. Стрелять не из чего, а мой вопль не заставил тени бежать.

Кричу, скорее от неуверенности и отчаяния: «На!!!», и швыряю швабру туда, в темноту, где копошатся незваные гости.

– Акрам, он меня грохнул!!!

– Молчи, ишак! – пару секунд Акрам наощупь изучает брошенный мною предмет и с издёвкой добавляет,– Дебил, это швабра!

Я метнулся в дом, схватил пульт. Руки дрожали. Не от страха. В этот момент я ещё не боялся. Озноб бил от перевозбуждения. Пальцы пару секунд в темноте плутали по пластику и никак не могли нащупать кнопку пуска. Возбуждение прошло сразу, как только я услышал мерное гудение электродвигателей, закрывающих рольставни.

– Подставь, что-нибудь! – Акрам уже не таится. Отдаёт распоряжение так же спокойно, как рассказывал о резне в Бишкеке.

Я резко дёргаю на себя дверь в спальню сына. Коричневый свет ночника выхватывает из темноты Сашку. Он стоит у стола. В руке, включённый в розетку паяльник. В глазах ни тени страха. Только интерес и азарт. Юность уверена в своём бессмертии. А я уже знаю, что бессмертия нет.

– Давай, в гостиную! Поднимай дядю Сергея!

– Батя, чего им надо?

– Я сказал: в гостиную!

Сашка на мгновенье отрывает взгляд от чьих-то побелевших от усилия пальцев, пытающихся остановить рольставни, оглядывается на меня и отрицательно мотает головой.

– Быстро. Проверь кабинет и маму.

Сашка оглядывает стол, соображая: куда пристроить раскалённый паяльник.

– Держи, – суёт его мне и выбегает.

– Что происходит? – Сергея будить не пришлось. Он уже в гостиной и готов действовать.

– Не знаю. – Сашка зачем-то отвечает шёпотом. И этот его шёпот слышно, наверное, во всём посёлке. Если, конечно, в посёлке ещё есть, кому слышать. – Кто-то в дом лезет!

– Ну, у нас ставни закрылись, – доложила Лена.

– У мамы – тоже!

– Чего не спите? – Маша появляется в проёме двери.

– Руби электричество! Не удержим! – Доносится со двора.

– Оружие в доме есть? – Серёга знает, что в моём арсенале ничего кроме кухонных ножей нет.

– Была швабра. Уже применил. – Пытаюсь пошутить, но понимаю, что в данной ситуации юмор неуместен.

– Знал бы – захватил из дома. – Мой друг охотник. И, как большинство бывших военных, с оружием насовсем не расстался. То на боровую дичь сходит. То на уток поохотится. Один раз привёз под Новогодние праздники медвежатину откуда-то с Алтая. Но все его ружья в городе, в квартире в сейфе. За ними не сбегать и на них надеяться нельзя.

Снаружи раздаются удары чем-то тяжёлым по металлу.

– Пытаются кожух с привода сбить. – Иногда мне кажется, что Серёга в курсе конструкций всего, что изобрело человечество. От весла до ускорителя элементарных частиц.

– И что будет? – Маша окончательно проснулась. В глазах паника. Женщины реагируют на опасность быстро и искренне. Пока мужики сверяют опасность со своими амбициями и возможностями, прекрасный пол уже начинает искать выход.

– Ничего. От вандалов вы защищены. – Серёга встаёт рядом со мной. От него веет таким спокойствием, будто за Серёгой стоит вооружённая до зубов бригада спецназа в краповых беретах. – А от дураков, небось, отобьёмся. Сашка, вызывай полицию.

– Уже звоню. – У Лены деловая хватка. И решения она привыкла принимать так же быстро, как и муж.

Пластины рольставней не доползли до среза окна сантиметров тридцать, когда по стеклу снаружи нанесли удар ломом. Откуда они его взяли? Я ломом обзавестись не успел. Может быть, свой инвентарь принесли, а может, стащили с чьей-то стройки.

От первого удара по стеклопакету расползлась паутина трещин. Второй пробил сквозную дыру.

– Чего смотришь!?– Серёга вырывает у меня из руки паяльник и ожесточённо втыкает раскалённое жало в чью-то здоровенную, покрытую рыжими волосами руку, держащую ставни.

Снаружи раздался вой. Исчезает сначала искалеченная кисть, за ней и вторая, ещё целая. Почувствовав свободу, полотно рольставней оседает с левой стороны.

– Окно открой, пока он не остыл!

Я не понял: кто должен был остыть, но приказ выполнил. Ещё одна пара рук попала под быстрые удары. Серёга успел воткнуть паяльник только пару раз. Руки исчезли и ставни плавно вошли в паз нижней планки.

В комнате пахло кровью и жареным мясом.

– Шашлыки. Продолжение. – Я умею шутить не вовремя.

– Как ты можешь? – Маша зажгла свет. – Меня сейчас вывернет!

– Отбились? – Сашка смотрит на кровавые потёки, стекающие с осколков стекла на ламинат пола. – Прямо Бишкек, какой-то…

– Будет тебе Бишкек. – За ставнями нас услышали.

– Акрам, пёс кудлатый, ты, что ли? – Серёга смотрит в закрытый проём окна насмешливо и зло.

– Я, дорогой. Зачем ругаешься?

– Ты бы двигал отсюда потихоньку. Сейчас менты приедут. И срок ты будешь мотать там, куда Аллах не заглянет.

– Ты за Аллаха не думай. Ты за себя думай. Никто не приедет. Будем вас резать медленно и долго. По ниточкам распустим.

– Акрам, чего базарить? Давай жечь!!! Суки выскочат – своими руками порву!!! – Вмешивается в переговоры кто-то из банды.

– Сжечь всегда успеем. Идите, перевяжитесь. Аптечка в машине. – Голос у Акрама очень спокойный. Люди, которые проиграли сражение и собрались бежать, так не говорят. У него интонации победителя. И полиции он не боится.

– Связи нет. – Лена крутит свой Айфон, пытаясь поймать сигнал. – Вообще ничего.

– Что, хозяин, полицию будешь ждать или откупаться? Я добрый, если ты богатый. Всех отпущу. Как говорят евреи: лучше жить в одном ботинке, чем умереть в двух.

Я не слышал, чтобы евреи так говорили. И богатых среди нас нет. Да и не отпустит Акрам никого. Ему зачем свидетели? Его доброта обернётся кровью сразу, как только мы откроем дверь. Все это понимают. И мы, и он.

А потому: никаких торжественных церемоний по сдаче ключей, оформлению дарственной, подписанию мирного договора на условиях аннексий и контрибуций не будет. Хочешь забрать дом – бери силой. Только мы будет отбиваться до последнего: жечь паяльником, резать ножами, грызть глотки зубами, если ничего другого не останется.

Именно в этот момент просыпается мозг. Просыпается и рисует картину, как мы грызём глотки зубами. И мне становится страшно. Сначала за себя. Потом за Машу и сына. Страшно до дрожи. Страшно настолько, что, если сейчас кто-то скажет: «Давайте отдадим ему всё!» – я соглашусь отдать. Хотя понимаю: что ни одного шанс на милость Акрама нет. Но шанса, перегрызть врагам глотки не существует вовсе.

Только все молчат, а, значит, сдачи крепости не будет. Я обречён на подвиг.

Глава 4

– У них есть машина. – Серёга недолго переживал из-за отсутствия связи. – Интересно, где стоит? Есть ли охрана и сколько их в банде?

– Этот, как его? Акрам. Он сказал, что в бригаде десять человек. – Вспомнил Сашка.

Мы сидим в гостиной на диване. Разговариваем шёпотом, чтобы нас не услышали на улице. Со стороны спальни сына тянет сквозняком, но дверь в его комнату мы не закрыли. В гостиной вообще открыты все двери, кроме входной и балконной. Сергей сказал: «Так проще контролировать периметр.» С Сергеем никто не спорит: он человек военный, знает, что такое периметр и как его контролировать.

– Мог и соврать. Трое держали рольставни. Акрам умный. Думаю, только командовал. Как минимум четверо, точно. – Я пытаюсь сообразить: сколько человек я видел с балкона. Но всё произошло так быстро, что я даже приблизительно сориентировать не могу. Серёга, словно подслушав мои мысли, спрашивает: «Ты же их видел?»

– Не их. Тени, какие-то. Я вообще сначала думал, что это соседская собака.

– Лучше бы собака, – Маша из-за собачьих набегов с соседями пару раз ругалась. Сейчас между «кудлатой собакой Акрамом» и соседским волкодавом наверняка бы выбрала волкодава. Тот хоть и здоровенный, но от метлы улепётывал будь здоров.

Смотрю на жену. Она напугана. Напугана больше чем я. Никогда Машу такой не видел. Мне хочется обнять её и сказать что-то обнадёживающее, но я понимаю: пока она хоть и боится, но держится. Если её обниму, начнутся слёзы и истерика. А истерика в четырёх стенах может вызвать цепную реакцию и сделать ситуацию вовсе мерзкой. Внутренние конфликты всегда катастрофичнее внешних угроз. Хотя бы потому, что внешние – объединяют, а внутренние – разделяют и делают нас слабыми.

Гляжу на Лену с Серёгой. Они сосредоточенны: активно ищут выход из ловушки, в которую мы оказались. Для них это очередной «попадос» и из всех предыдущих они всегда выбирались. Хотя иногда с серьёзными потерями.

У Сашки вообще глаза горят. Он уже видит, как совершит подвиг и всех освободит. Его бы придержать надо, а то наделает дел…

А я… Я, если честно, растерян. Уже не столько напуган – идиотский образ с зубами на шее врага, который подбросил перевозбуждённый мозг, умер так же внезапно, как и родился, но на смену страху пришла растерянность. Я не понимаю, что происходит, а, значит, не могу ответить на любимый вопрос Ильича и товарища Чернышевского: «Что делать?»

Мне понятно, что Акрам и его люди просто так не уйдут. Не для того готовились. А они готовились: связи в посёлке нет, значит, что-то сделали с ближайшей базовой станцией. То есть, телефоны молчат в радиусе, как минимум, трёх-пяти километров. И вся эта площадь, вероятно, под их контролем. Зачем?

В нашем посёлке 24 участка. Достроено пять домов. Постоянно живут четыре семьи.