– Дырку в халат! – обнажил зубы Голубченко. – Хваткий пацанчик!

– Руку не оторвал? – справился Валерка Цыганков по кличке Цыган, а Острогор присовокупил:

– Задабриваешь?

– Сколько комментариев! Это от чистого сердца.

– Смотри, шеф, – продолжал Сергей. – Считаю своим долгом предупредить: не вздумай провернуть сделку с автохтонами!

– Это ты про что?

– А про то, что Байконур не Манхэттен!

– Пошли отсюда! – воззвал к разуму неприкаянный Смирнов, но его глас вопиющего в казахской пустыне остался не услышанным.

Прибыл Ербек с каким-то парнем, представленным уважаемой публике младшим братом, и двумя бутылками водки. Женщины, получившие от хозяина распоряжения, принесли чай, курд, лепёшки и пиалы.

Как приятно в зной потягивать чай из пиалы! Но как противно пить из неё сорокоградусную жидкость в сорокоградусную жару. Самоистязание для мазохистов! Бьющий в нос запах нагретой водки вызывает внутренний протест организма. Но пить надо, и здесь приходилось применять настойчивость и упорство. У монтажников такие качества были. Суровые парни опрокидывали в себя одну пиалу за другой с незначительными интервалами. Братья-казахи не отставали от гостей и выказывали отменную сноровку.

Но водка кончилась. Как на грех совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент.

– Что? – Корневой удивлённо таращился водянистым взглядом в сердцевину опустевшей бутылки. – Больше нет?

– Тут нет – сказал Ербек, топорща узкую полоску жидких усиков. – Дашь денег, будет ещё.

– Даю! – бригадир полез за кошельком.

– Прекращай, бугор! – выкрикнул Смирнов, сидевший за дастарханом обделённым изгоем. – Харэ! Завязывайте и поехали!

– Ты, Гена, не возбухай! – напыжился Корневой. – Как я решил, так и будет.

– Не кипешись, Крокодил, – провернул отяжелевшим языком Голубченко, слизнув с губ бело-серые крошки курда.

– Одумайтесь! Мы же на поезд не попадём!

– Их много ходит. Какой-нибудь да наш будет.

– Да вы скоро идти не сможете! Смотрите, что с Серёгой стало.

Все посмотрели на Острогора. Расхристанный вид парня, держащегося в сидячем положении на честном слове, предвещал надвигающуюся фазу полного отключения.

– Заруби себе на носу, трезвенник, я своих не бросаю, – Корневой ударил в грудь кулаком. – Контуженых и раненых эвакуируем. Машина есть. Ербек доставит.

– А как он поведёт? Он же тоже пьян!

Наступило время ситуации, претенциозно именуемой моментом истины. Глаза монтажников остановились на водителе.

Хозяин дома был безмятежен.

– Что молчишь, Ербек? – наконец спросил Корневой.

– А чё? Чё надо?

– Повести машину сможешь?

– Смогу!

– Вот видишь, – обратился бригадир к Смирнову, который стоял над тёплой компашкой телеграфным столбом. – Он сможет.

– Смогу, но не повезу, – внёс поправку Ербек.

– Как так? – с детской искренностью изумился бригадир. – Ты же только что сказал: «Смогу»!

– Смогу. Да. Но нельзя. Гаишник поймает, права заберёт. Как я потом ездить буду?

– Э-э-э, паря, забыл уговор? Или у тебя утрата нюха случилась? Аль потеря страха? – заиграл желваками Корневой, переводя собеседника из ранга союзника в разряд антогониста. – Или ты нас везёшь, или я тебя грохну.

Водитель на минуту задумался, прикидывая в голове варианты. Везти распоясавшуюся банду на вокзал желания не было, оставлять их у себя – тоже.

– Чего думаешь, Мифодий! – встрял в диалог Славка Голубченко. – Завязывай тут ля-ля-фа-фа! Сказано, вези! Не то пропишу в мазаре!

– Уроем, – поддакнул Валера Цыганков, поднявшийся на всякий случай на ноги. – Развальцуем и раскатаем, – его цыганская внешность и устрашающий вид были лучшими свидетельствами серьёзности его намерений. – Без базара. Как два пальца об асфальт.

– Не поеду, – стоял на своём шофёр, отступая за спину младшего брата. – Давайте лучше я вам водки ещё дам. В подарок.

– Задобрить решил, Мурза Мурзилкович? – Корневой сжимал в руках пустую бутыль-гранату, готовую к немедленному применению.

– Да, – закивал головой Ербек. – Угощаю! В знак дружбы.

– Хрен с тобой, – к бригадиру вернулось миролюбие. – Тащи!

Брат хозяина умчался за водкой, а промахнувшегося Острогора подняли, отряхнули и водрузили на прежнее место. Всё стало, как и прежде. Только Гена Смирнов, грозящий покинуть попойку, портил возобновлённый банкет. Когда уже выпили на посошок, солнце висело на западе шафранно-медовым шаром спелой кандыляшки.

Отряд монтажников покинул гостеприимный приют степняка и выдвинулся на вокзал. Впереди шёл беспокойный Гена Смирнов, вдохновляя товарищей своей целеустремлённостью. Но те никак не вдохновлялись, а плелись, одуревшим от зноя гуртом, и часто останавливались, чтобы подождать Острогора, выписывавшего в хвосте замысловатые галсы.

– Это ты всё виноват, – выговаривал Геннадий Смирнов бригадиру. – Напоил Серёгу до беспамятства. Смотри, на кого он похож! Он же в хламину! В дым и дрызг!

– Ему насильно в рот не заливали.

– А ты бы вовсе не наливал! Сравнил свою дозу и его. А вдруг здоровья не хватит?

– Не каркай! – осадил оппонента Корневой. – Ну, перебрал малость. С кем не бывает. Однако смягчить его участь надо. Орлы, снимите с этого иноходца седло.

– Не дам! – взревел Острогор, когда с него стали совлекать рюкзак. – Моё-ё-ё!

– Твоё, твоё! – увещевали ребята, но Сергей намертво вцепился в лямки, не понимая сути гуманных побуждений попечителей. Отстояв добро, он с неприязнью смотрел на парней, изготовившись к смертельной схватке.

– Сдохнет, а с мешком не расстанется, – сказал Цыганков.

– Не отдаст, – согласился Голубченко.

– Бульдожья хватка, – бригадир почесал затылок и подошёл к бенефицианту неповторимого шоу. Тот насторожился, втягивая шею в плечи и глядя в упор лихорадочно блестевшими глазами. – Серёга, нужна твоя помощь.

Острогор попробовал выдавить из себя что-то членораздельное. Не получилось. Воздух прострочил бессмысленный набор звуков, похожий на суррогат блеяния и мычания.

– Спасибо, что согласился, – ответствовал Корневой. – Надо донести до вокзала два чемодана. Ребята притомились. Слабаки! Не то, что ты, богатырь! Энергии – как у шаровой молнии!

Два чемодана, предназначенных для уравновешивания, существенно укротили прыть Острогора. Скорость упала, зигзаги сократились, а гарцевание и вовсе исчезло. От метавшегося во все стороны попрыгунчика ничего не осталось. Ванька-встанька превратился во вьючное животное.

– Зачем вы над ним издеваетесь? – Смирнов с содроганием смотрел на жертву эксперимента. – Он же загнётся.

– Не загнётся, а выдохнется, – поправил Корневой. – Дойдём до вокзала, будет уже как ветошь. Он там нужен будет спокойным, а не буйным.

Перед станцией чемоданы у Острогора забрали. Обессиленного его втащили в зал ожидания и примостили на лавке. Сергей тут же заснул.

Теперь он сидел в тени деревьев и безуспешно пытался восстановить в памяти события. Голова раскалывалась, мысли путались. Ему было гадко и одновременно обидно за себя. Но более всего – обжигающе стыдно за своё вчерашнее скотское состояние.

Глава 4. Сафари

Верблюд растопырил ноги, удерживая от падения свою огромную навьюченную массу, и пускал под себя мощную струю мочи. Мясистые губы в бахроме пузырящейся пены крупно дрожали и прыгали, обнажая желтоватые клавиши крепких зубов. Левый глаз, недоумённо вонзившийся в незнакомого человека, набухал кровью и надувался влажным шаром вот-вот готовым вывалиться из орбиты. В пятаке его мертвеющего зрачка отчеканился контур автоматчика, выпускавшего из дула оружия смертоносных шмелей.

«Калашников» безотказно работал, изрыгая одну пулю за другой в гигантскую мишень, промахнуться в которую было невозможно. Горячий свинец пробивал с хлюпающим звуком горбатую гору мяса, застревая в нём и фонтанируя густой, почти чёрной жидкостью из проделанных в плоти рваных дырочек.

Длинная очередь оборвалась. Десантник механическим жестом вынул пустой рожок и вставил новый. Он неотрывно смотрел в глаз стоявшего к нему боком верблюда и не понимал, почему животное не падает. Пробитая пулями шкура, поросшая рыжей, местами плотно свалявшейся шерстью, покрылась зигзагами обильных выделений, сочившихся из отверстий, а вздутая пузырями слюна свисала мерзкой, вязкой бородой. Жёлтый напор струи, бивший меж задних ног, рыхлил землю, а узловатые суставы колен по-прежнему не гнулись. Верблюд стоял как вкопанный.

«Почему он не падает? – гремело в голове солдата. – Почему?»

Если бы верблюда интересовал тот же вопрос, вряд ли бы у него нашлось объяснение этому фантастическому феномену. Его поглотил всепожирающий ужас. Тот самый животный ужас, который парализует всё! От копыт до холки! И в этом страшном состоянии нет места беснующимся сигналам, барабанящим в мозг о жутких страданиях плоти. Раздавленный тоннами рухнувшего на хребет кошмара, он не ощущал боли из-за смердящего дыхания смерти.

В верблюжьем зеркале глазного яблока появилась вторая тень смерти в камуфляже. Через мгновенье пуля разорвала радужную оболочку, выбросив студенистые ошмётки из проволочных обрамлений ресниц, и угнездилась в самом средоточии центральной нервной системы.

Голова животного мотнулась, туша стала оседать и завалилась на правый бок, подмяв под себя труп погонщика, убитого несколькими секундами раньше. Левая задняя нога судорожно вытянулась и задралась, указывая в небо двупалой ступнёй. Точка в боевой операции была поставлена.

– В следующий раз бей в голову! – посоветовал Максим автоматчику, покачав перед его лицом, как учитель указкой, дулом пистолета, из которого был произведён решающий выстрел. – Зачем животину мучить?

Парень кивнул, облизал пересохшие губы, подобрал с земли пустой магазин и вытянул шею, глядя на издохшую скотину. Для него это была первая боевая операция, первый бой и первый убитый им враг. Не верблюд, конечно же. Ведь вначале он загасил «духа», а уж потом по неконтролируемой инерции стал расстреливать ни в чём не повинного верблюда. Застрелив афганца, он не смог разжать палец на спусковом крючке и палил, палил, палил в огромный шерстяной непробиваемый щит, таращивший на него бильярдный шар с чёрной пуговицей зрачка.

Мягко, по-кошачьи ступая в кроссовках «Кимры», Максим обошёл труп верблюда, на секунду замер, сгруппировавшись барсом перед прыжком и всматриваясь в лежащего человека, затем резко выпрямился.

– Иди, обшарь своего первенца!

Укладывая пистолет Стечкина в кобуру, он с ухмылкой отмечал, как «зелёный» ещё крепче вцепился в «АКСМ» и с трудом тронулся на каменных ногах. Максим прекрасно понимал состояние солдата, только что прошедшего боевое крещение. Когда-то он тоже убил в первый раз. Такое никогда не забудешь! Чужая смерть своими руками. Это надо принять и переварить. Ты в спецназе.

– Смелей, – подбодрил Максим. – Не укусит.

Парень положил автомат на землю и неумело стал обыскивать полупридавленного верблюдом мертвеца.

– Да ты его сначала вытащи, – советовал Максим, одновременно контролируя, как остальные десантники занимаются осмотром места боя. – И на спину его клади, так удобней шмонать! Да не трусь! Считай, что это манекен.

Пока «зелёный» возился с душманом, Максим закурил сигареты «Луч». Табачный дымок, закрученный тёплым ветерком в штопор, вытягивался в длинное прозрачное сверло, которое гнулось, источалось и рвалось. Разъединённые волоски рассыпались в хрустальном воздухе, примешиваясь к неподражаемой роскоши аромата гор. Горы… «Лучше гор могут быть только горы!»

Максим любил горы. Особенно свои – Саяны, которые он излазил со своим дедом охотником вдоль и поперёк. Эти тоже были красивыми. Но вместе с тем коварными и злопамятными, прячущими у себя за пазухой смертельные гостинцы. Здесь давно уже не было мира и вместо скупых дождей вершины, склоны и ущелья орошались человеческой кровью. Оттого так ярко по весне алели крупные маки с угольно-траурными пестиками.

– Русанов!

Максим утопил окурок в набравшейся под верблюдом и пока ещё не успевшей просочится в каменистый грунт луже и направился к позвавшему его взводному.

– Что у тебя?

– Всё тип-топ, товарищ капитан. Без сучка и задоринки. Все целы. Даже зацепов нет.

– Молодой как?

– Справился. Открыл лицевой счёт.

– Присмотри за ним, сержант, сам знаешь, что с первого раза может быть.

– Пусть привыкает.

– Подчищаемся и через пять минут выдвигаемся. Вертушки на подлёте.

– Есть.

Максим вернулся к оставленному трио: двум трупам и живому.

– Ну, что у тебя? – спросил он и сам себе удивился на непроизвольно сделанную им копию офицерского вопроса.

– Вот, – в протянутой руке молодого солдата пестрела пачка сложенных вдвое купюр, испачканных кровью.

«Пакистанские реалы», – безошибочно определил Максим

– Возьми себе. Купишь чего-нибудь у духанщиков.

– Но ведь это…

– Это трофей! – фраза была грозной и тяжёлой, как удар молотобойца по наковальне. – Понял? Не слышу!!! – заорал Максим. – Понял?

– Так точно! – выпалил уже обстрелянный солдат. – Понял!

– А то, что они заляпаны, плевать! Тут всё и все в крови! Это война! И радуйся, что ты успел убить этого духа, а не он тебя! Так что живи и воюй, чтобы оставаться живым! – Максим перешёл на спокойный тон и продолжил. – А эти бумажки – твоя награда! В наградном списке твоя фамилия ещё не скоро появится. Так что бери трофей. Без чистоплюйства! Законы войны это не правила для рыцарских турниров. Зато есть иное правило: деньги не пахнут!

20 бойцов из разведгруппы 459-ой отдельной роты спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Министерства обороны СССР отработали быстро и профессионально. Безукоризненно, и главное – без потерь! Выполнив поставленную задачу, десантники возвращалась на место своей постоянной дислокации на юго-западной окраине Кабула.

Когда цепочка шурави в камуфляже перевалила за гребень и исчезла, мудрые стервятники, до этого терпеливо нарезавшие в небе круги, один за другим слетелись к разбросанным телам и расселись зловещими тенями вокруг бездыханных тел. Богатое пиршество ждало сегодня падальщиков. 9 убитых моджахедов и изрешечённый труп верблюда с призывно задранной кверху окоченевшей ногой. Шлагбаум открыт!

Едва первая птица вонзила клюв в выбитый глаз дромедара, как вся стая, сметая со своего пути последние крохи осторожности, кинулась терзать добычу. Клёкот, хлопанье крыльев, звуки рвущихся тканей кожи и мышц облепили небольшое плато, нагнав новую волну страха на развьюченных ослов и верблюдов разгромленного каравана. Раскалённое око светила, катившееся к искривлённому горной каймой горизонту, отводило падальщикам чуть больше часа. Ночью заправлять пиршеством будут шакалы.

В брюхе вертолёта Максим занял место рядом с «зелёным», легонько саданул его локтем в бок, чтобы отвлечь того от тяжёлых мыслей, и с удовольствием вытянул ноги, закрывая глаза.

Он вспомнил, как попал в Афган после учебки, и горячий тугой воздух в Кабульском аэропорту мгновенно обволок сознание, давя на барабанные перепонки заунывным воем муэдзина. Их встречали два сержанта. У обоих обычные армейские хэбешки. Об их принадлежности к ВДВ говорили лишь эмблемы-парашюты и треугольники тельников, врезавшихся полосатым клином в верхнюю пуговицу курток.

– М-да-а-а, соколики… – посмотрев на обосновавшееся в кузове грузовика пополнение протянул один. – Что ж вас в Союзе, не предупредили что ли? Ваши голубые береты, что красная тряпка для быка. Убить десантника для душмана – это прямая дорога в рай! – он повернулся к собрату за советом. – Что придумать-то? Пока их везти будем, беду на себя накличем.

– Пускай ложатся на пол, – предложил второй.

Новички тревожно зашевелились. Им явно не хотелось становиться мишенью.

– Лучше пусть снимут свои васильки.

– Правильно! – одобрил товарищ. – Сдавайте свои береты!

Новенькие блинчики головных уборов больше не вернулись на темечки своих законных владельцев, став украшением дембельского комплекта парадки.

Потом, когда их привезли в армейские модули, служившие для личного состава казармой, к Максу подвалил мордатый старожил и требовательно тявкнул:

– Водички хочется! Метнулся!

Утолить жажду ему не удалось, а вот пойти пришлось. В направлении на выбор. Отбрив заносчивое рыло, Максим вместе со всеми приступил к освоению жизненного пространства, но был удостоен чести быть приглашённым в каптёрку. Пяток свирепых харь, сидящих полукругом, исполосовали его колючими взглядами. Кто-то проронил:

– Этот?

– Этот, этот! – услышал он знакомый голос, вырвавшийся из знакомой бритой головы, высунувшейся из глубины коморки.

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы с большой долей вероятности предвосхитить грядущее событие по приобретению восьмой пяди.

– Откуда такой борзый?

– Из Саяногорска… Хакасия… – ответил Максим и обобщил. – Из Сибири…

– Из Сибири? – огромный торс встал на ноги и явил собой исполина с буграми мышц и косой саженью в плечах. Максим с его метр девяносто два оказался на голову ниже. – А я из Красноярска. Рядом. Земеля, значит.

Гигант вышел из круга и с гримасой улыбающейся гориллы положил левую длань на свеженький погон.

– Зёму трамбануть, что дома побывать!

Афоризм был подкреплён мощным убеждением сокрушительного апперкота. Правила армейского общежития доводились методично и профессионально, что позволило Максиму быстро усвоить урок. Так сенсей восстановил статус кво, одновременно с тем вложив в живую макивару первый блок фундаментальных знаний воинского миропорядка.

А потом, спустя неделю сибирского Геркулеса отправили домой в цинке. Он подорвался на мине. Были отправки ещё и ещё. У подразделения, участвующего в боевых операциях, всегда потери. И ужасающая для мирного времени процедура обретала характер неизбежного и запланированного фактора. Грузом 200 в чёрных тюльпанах улетало на родину много, слишком много парней. В Афгане беспрестанно шли свинцовые дожди, в Союз тянулся цинковый поток.

Грохот винтов Ми-8 перешёл в свист, и машина зависла. Прилетели.

      Максим открыл глаза и покосился на молодого. Былая бледность лица, проступавшая даже через загар, пропала, но напряжённое выражение лица осталось прежним. Теперь это был другой человек. Человек, умеющий распоряжаться чужой судьбой.

Глава 5. Прогулки на свежем воздухе

Жорик Караваев скомкал лицо в кислую гримасу. Появившаяся на столе жестянка с растворимым индийским кофе оскорбляла вкусы эстетствующего гурмана.

– А французского нет?

– Ну, если ты кофемолку вылижешь… – съязвила Люда. – Ты уже который раз задаёшь один и тот же вопрос! Сколько можно?

– Дядя из Парижа передавал две пачки!

– А мог бы три.

– Неужели весь выпили? – он сделал вид, что не расслышал замечания. – Что-то он подозрительно быстро кончился.

– Одну я отдала маме! Ты же знаешь, как она обожает кофе! – жена поставила перед мужем чашку с блюдцем. – А другую, естественно, выпили.

– Так, значит, – тихо произнёс Жорик задребезжавшим от раздражения голосом. – Я несу всё в дом, в семью, а ты всё раздаёшь! Налево и направо!

– Ну как ты можешь говорить такое! – всплеснула руками Люда.

– А разве не так?

– У тебя сформировалась мещанская позиция? Конечно не так! Но если для тебя это болезненно, и один пакетик кофе для тебя важнее родственных чувств… – она блеснула обиженным взглядом. – Что ж! Учту обвинения и исправлюсь!

– Никто тебя не обвиняет! – Жорик сунул в банку чайную ложку и зачерпнул порошок.

– Тогда упрекаешь, – изменила формулировку Люда.

– Да нет же! – кофейная пыльца разлетелась по клеёнке. – Чёрт!

– Не сори!

– Сорри! – извинился Жорик и швырнул ложку в чашку.

– И не бей посуду! Это наш свадебный сервиз! Саксонский фарфор!

– Этот фарфор требует настоящий кофе, а не этот суррогат!

– Ну, так достань!