Надписи сохранили шесть имен правителей, принадлежавших к І династии Ура: это Мескаламду[г], Акаламду[г], Месанепада, Аанепада, Мескиангнуна, Элили. Помимо ценнейших письменных памятников, раскопки выявили также богатейшие материальные ценности, свидетельствующие как об успешности завоевательных грабительских походов шумерских правителей за пределы Двуречья, так и торговли Южной Месопотамии со многими странами мира, в том числе и весьма отдаленными. Так, из Ирана и Армении в Ур поставляли лазурит, олово и обсидиан, из Сирии – кедры, из Афганистана – лазурит, олово, золото, из Малой Азии – серебро, с полуострова Оман – медь, а из далекой долины Инда – золото, хлопок, яшмовые бусы, камень для изготовления сосудов, печати и обезьян и многое другое, доставлявшееся в Двуречье морскими путем. Богатства правителей Ура были столь значительными, что позволяли претендовать на власть не только в собственном городе, но и в пределах всей страны. Не удивительно, что уже тогда местные властители начинают называть себя не только «лугалями Ура», но и «лугалями Киша», то есть они претендовали на власть не только на юге Двуречья, но и на севере страны.

О несметных сокровищах I династии Ура свидетельствуют «царские гробницы» Ура, называемые иногда «великими шахтами смерти». Наиболее известны две из них: погребение лугаля Мескаламдуга и захоронение некой знатной дамы, вероятнее всего, царицы или жрицы, имевшей семитское имя Пу-аби, о котором стало известно благодаря надписи на печати, обнаруженной в могиле. В погребении этой женщины, занимавшей крайне высокое положение в шумерском обществе, был сооружен подземный сводчатый склеп, к которому опускался пологим пандусом ход-дромос. В этом плавно понижавшемся по направлению к склепу коридоре стояли парадные повозки со скелетами впряженных в них волов и погонщиков. Вход в погребальную камеру охраняли костяки пятерых воинов в бронзовых шлемах-шишаках и с двумя копьями в руках. Животные, возничие и охранники были умерщвлены при сооружении захоронения. Судя по всему, они были опоены ядом и усыплены перед тем, как их засыпали землей. Здесь же в дромосе находились скелеты десяти «придворных дам» – служанок и музыкантш, одна из которых держала в руках арфу.

В самой погребальной камере помимо склепа находились скелеты двух ближайших подруг-«компаньонок» царицы. Надев лучшие цветные наряды и украсив откинутые назад волосы серебряными лентами, они должны были сопровождать свою госпожу в потусторонний мир. Всего в погребении Пу-аби находились останки 58 человек из ее свиты. В еще одном похожем захоронении находились костяки не менее 74 человек, из которых 68 принадлежали музыкантшам в парадных одеяниях, некоторые из них – с лирами в руках.

Погребальный инвентарь, сопровождавший Пу-аби в мир иной, поражал своей роскошью – парадно украшенные повозки, упряжь с драгоценными украшениями, богато изукрашенное оружие и доспехи – шлемы, копья, кинжалы, инкрустированные лазуритом, перламутром и золотом, серебряные и медные модели лодок, не говоря уже о многочисленных разнообразных драгоценных украшениях – бусах, серьгах, браслетах, подвесках и диадемах. Однако наиболее пышным было погребение самой Пу-аби. Знаменитый британский археолог Леонард Вулли, производивший раскопки этого погребения в конце 1920-х гг., так описал роскошь погребального наряда самой Пу-аби: «В одном углу усыпальницы на остатках деревянных досок лежало тело царицы. Возле ее руки был золотой кубок, а верхняя часть тела совершенно скрывалась под массой золотых, серебряных, лазуритовых, сердоликовых, агатовых и халцедоновых бус. Ниспадая длинными нитями от широкого ожерелья-воротника, они образовали своего рода накидку, доходящую до самого пояса. По низу их связывала кайма цилиндрических бусин из лазурита, сердолика и золота. На правом предплечье лежали три длинные золотые булавки с лазуритовыми головками и амулеты: один лазуритовый и два золотых в форме рыбок, а четвертый – тоже золотой в виде сидящих газелей».

Головной убор погребенной напоминал те, что носили сопровождавшие ее подруги-служанки, только был гораздо более сложным и крепился на основе широкой золотой ленты, которую можно было носить только на большом парике: «Наверху лежали три венка. Первый, свисавший прямо на лоб, состоял из гладких золотых колец, второй – из золотых буковых листьев, а третий – из длинных золотых листьев, собранных пучками по три, с золотыми цветами, лепестки которых отделаны синей и белой инкрустацией. И все это перевязано тройной нитью сердоликовых и лазуритовых бусин. На затылке царицы был укреплен золотой «испанский гребень» с пятью зубцами, украшенными сверху золотыми цветками с лазуритовой сердцевиной. С боков парика спускались спиралями тяжелые кольца золотой проволоки, огромные золотые серьги в форме полумесяца свешивались до самых плеч, и, очевидно, к низу того же парика были прикреплены нити больших прямоугольных каменных бусин. На конце каждой такой нити висели лазуритовые амулеты, один с изображением сидящего быка, второй – теленка».

Особого упоминания заслуживают также находившиеся в погребении разного рода золотые туалетные приборы, драгоценная утварь, доска для настольной игры (похожая на нарды) и две арфы, украшенные изображениями золотых и серебряных голов коров и быков с лазуритовой бородой. Поскольку в Шумере бык символизировал воплощение бога луны Нанну, а дикая корова олицетворяла его супругу богиню Нингаль, а сама Пу-аби возлежала на смертном одре как на брачном ложе, некоторые исследователи полагают, что погребение было не просто захоронением знатной жрицы или царицы, а обрядом «священного брака» с лунным божеством. В любом случае, роскошь сопроводительного инвентаря захоронения Пу-аби и других погребений представителей І династии Ура свидетельствуют об исключительном богатстве местной правящей верхушки, как светской, так и духовной знати.

Одновременно с расцветом І династии Ура во время третьего Раннединастического периода происходит постепенное возвышение и ряда других номов, таких как Киш и особенно Лагаш. Этот город-государство располагался в 75 км к северо-востоку от Ура на рукаве Евфрата И-Нина-гене, и именно с ним связаны древнейшие в истории человечества сведения о первом межгосударственном договоре, первых государственных реформах и первом писанном законодательстве. Вместе с тем, древнейшая история Лагаша известна современным исследователям крайне поверхностно. Так, вплоть до начала третьего этапа Раннединастического периода источники предоставляют сведения лишь о двух местных правителях – лугале Энхенгале и энси, подчинявшемся лугалю Месилиму. Новая последовательная династия, условно называемая І династия Лагаша, известна здесь лишь с середины III тыс. до н. э. Первый ее правитель Ур-Нанше (или Ур-Нази) был, вероятно, младшим современником Месанепады в Уре и правил после 2500 г. до н. э. Известно, что Ур-Нанше не отличался знатностью происхождения и был выходцем из маленького села.

Он получил титул лугаля и чрезвычайные полномочия в связи с какими-то экстраординарными событиями для реализации неких временных чрезвычайных мер, и уже его сын и внуки лишились этого титула и именовались «энси». Можно предположить, что особые полномочия Ур-Нанше были предоставлены ему для проведения масштабных строительных работ – мы знаем о том, что во время его правления обновлялись, ремонтировались и сооружались новые плотины и каналы, храмы, святилища и городские стены. На одном из сюжетных рельефов того времени Ур-Нанше изображен возглавляющим процессию детей, чиновников и слуг во время торжественной закладки храма, которую лугаль как бы освящал своим присутствием и личным участием в строительстве. На голове сам царь несет корзину с кирпичами, готовясь, видимо, символически заложить первый кирпич в кладку стены будущей постройки.

Уникальность положения Лагаша обуславливалась тем фактом, что по богатству он уступал разве что описанному выше утопавшему в роскоши Уру. Это было возможно благодаря внешней торговле с Эламом и Индией, проходившей не только через Ур, но и через лагашский порт Гуаба. Уже Ур-Нанше вел активную морскую торговлю с Индией и Эламом по Персидскому заливу. Накопление богатств постепенно подталкивало знать Лагаша к выходу за пределы собственного нома, усиливало типичное для всех остальных шумерских городов-государств стремление подчинить себе все Двуречье. Основным препятствием на пути осуществления этих замыслов был соседний с Лагашем город Умма, располагавшийся несколько северо-западнее, там, где рукав И-Нины-гены отходил от рукава Итурунгаль. По-сути, Умма преграждала лагашцам путь к центру страны, которую те хотели подчинить.

Первые крупные конфликты Лагаша с Уммой приходятся на время около 2400 г. до н. э., когда энси Эаннатум, внук Ур-Нанше, вступил в конфликт с Уммой за плодородные территории в местности Гуэден, издавна разделенные между двумя номами еще третейским судом Месилима, лугаля города Киша. При этом правитель Уммы энси Уш опирался на поддержку Киша, который, видимо, был в то время формальным гегемоном региона, в связи с чем Эаннатуму пришлось нелегко, война с уммитами была трудной и кровавой, забрав тысячи жизней с обеих сторон.

Об этом противостоянии Лагаша и Уммы сообщает надпись на глиняном цилиндре, так называемом «Конусе Энметены», в котором говорится о том как жители Уммы, не заплатив всей обещанной Эаннатуму дани, уничтожили пограничные знаки и заняли спорную территорию на поле Гуэден, поэтому лагашцы были вынуждены начать боевые действия. Вот фрагмент этого текста, переведенный знаменитым американским шумерологом Сэмюэлом Ноем Крамером: «Энлиль, царь всех земель, отец всех богов, определил границу для Нингирсу (бога-покровителя Лагаша) и для Шара (бога-покровителя Уммы) своим нерушимым словом и Месилим, царь Киша, отмерил ее по слову Сатарана [и] воздвиг там стелу. [Однако] Уш, ишакку Уммы, нарушил решение [богов] и слово (то есть договор между людьми), вырвал [пограничную] стелу и вступил на равнину Лагаша. [Тогда] Нингирсу, лучший воин Энлиля, сразился с людьми Уммы, повинуясь его [Энлиля] верному слову. По слову Энлиля он набросил на них большую сеть и нагромоздил по равнине здесь и там их скелеты. Эаннатум, ишакку Лагаша, дядя Энтемены, ишакку Лагаша, определил границу вместе с Энакалли, ишакку Уммы; провел [пограничный] ров от [канала] Иднун в Гуэдинну; надписал стелы вдоль рва; поставил стелу Месилиму на ее [прежнее] место…»

Победа правителя Лагаша над уммитами увековечена на знаменитой «Стеле коршунов», изображающей боевой поход войска лагашцев во главе с правителем, едущим на колеснице. Свое название эта стела, семь фрагментов которой хранятся ныне в Лувре, получила в честь одного из присутствующих на ней изображений – поля битвы, на котором коршуны терзают трупы погибших врагов, унося их головы, руки и ноги. На стеле изображен также бог Лагаша Нингирсу, поймавший в сеть жителей Уммы. Надпись на стеле сообщала об истреблении 3600 вражеских воинов ^[1], прославляла победу правителя Лагаша над уммийцами и провозглашала восстановление справедливого порядка вещей: «Я – Эаннатум – на Умму, подобно злому ветру ветров, потоп наслал… Людей Уммы оружием поразил, горы трупов насыпал. Эаннатум – Добрый плакальщик, найденный Шуль-Утулем… Я – Эаннатум – для Нингирсу чужие земли разрушил, Нингирсу его любимое поле Гуэден в руки вернул. Человеку Уммы я – Эаннатум – большую сеть Энлиля дал, на ней он присягнул. Человек Уммы Эаннатуму (так) присягнул: „(Клянусь) жизнью Энлиля, Царя небес и земли!” Вовеки, никогда границу Нингирсу я не перейду! (Русло) канала никогда я не изменю! Стелу эту никогда (из земли) не исторгну! Если (клятву) я нарушу – пусть большую сеть, на которой присягал я, Энлиль, Царь небес и земли, на Умму с небес набросит!».

Результаты войны были закреплены древнейшим в мире межгосударственным договором, определившим условия заключения мира и границы между странами. Итогом победы над Уммой стало расширение подвластных Лагашу земель и обложение уммийцев данью в 300 тыс. литров ячменя в пользу лагашских храмов богов Нанше (Нази) и Нин-Нгирсу. Кроме того, как гласит надпись «Конуса Энметены», новый правитель Уммы по имени Энакалли был вынужден присягнуть на верность властителю Лагаша. На время войны Эаннатум получил титул лугаля, подтверждавший получение экстраординарных полномочий полководца, однако как до, так и после нее титуловался «энси». Впрочем, победа над Уммой не прошла для правителя Лагаша бесследно, и в дальнейшем в его титулатуре появляется утверждение о родстве с богами: «Эаннатум, энси Лагаша, имя, призванное (богом) Энлилем, наделенный силой (богом) Нин-Нгирсу, избранный (богиней) Нанше, вскормленный священным молоком (богини) Нинхурсанг, названный добрым именем (богиней) Инаной, наделенный разумом (богом) Энки, любимый (богом) Думузи, слуга (бога) Хендурсанга, любимый друг (бога) Лугальуруба».

Возрастание личной значимости Эаннатума, а также сложившаяся после победы над Уммой благоприятная внешнеполитическая конъюнктура позволили правителю Лагаша продолжить боевые действия на других направлениях и захватить Ур, Урук, Киш, Ларсу, Эреду и Адамдун, однин из наиболее значимых городов Элама. На восточном ответвлении Евфрата Итурунгале правителю Лагаша покорился город Адаб. Все это говорит о том, что Лагашу в это время удалось вырвать у Ура право на первенство в стране. Успешные завоевания привели к установлению господства Лагаша над страной, Ур потерял былое значение, и теперь уже Эаннатум стал титуловаться «лугалем Киша», то есть верховным правителем всей страны, хотя, как уже отмечалось, в родном городе он должен был довольствоваться титулом энси.

Закрепить успех, впрочем, не удалось, и около полувека спустя противостояние Лугаша и Уммы за спорные территории – поля Гуэден – возобновилось, боевые действия повторились. Правителем Лагаша в это время стал Энметена, имя которого, измененное во время принятия власти, обозначало «повелитель по своему предназначению». В любом случае, при всех ограничениях на монополизацию власти правителем, исходивших от традиционных элементов шумерской «демократии» – совета старейшин и народного собрания – единоличная власть Энметены как правителя существенно возросла. Именно в отношении его впервые зафиксировано сообщение о получении «скипетра определения судьбы» из рук самого бога Энлиля, произошедшее в городе Ниппуре: «Высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене даровал». Надпись сообщает, что Энметена был избран «рукой бога» из «3600 мужей». Церемония утверждения власти в главном культовом центре Шумера не только удостоверяла законность властвования правителя, но и заявляла о его претензиях на господство над всей страной. Видимо, это произошло уже после того, как Энметена был поставлен на власть в самом Лагаше: «Когда Нанше Энметене царскую власть [над] Лагашем даровала…»

События второй войны Лагаша с Уммой во время правления Энметены, подобно первому конфликту, также описаны в надписи на глиняном конусе. В нем сообщается, что противником лагашского правителя в борьбе за поля Гуэден выступил уммийский лугаль Ур-Лума, сын Энакалли. Надпись свидетельствует: «Энметена, ишакку Лагаша, чье имя изрек Нингирсу, провел этот [пограничный] ров от Тигра до [канала] Иднун по нерушимому слову Энлиля, по нерушимому слову Нингирсу [и] по нерушимому слову Нанше [и] восстановил его для своего возлюбленного царя Нингирсу и своей возлюбленной царицы Нанше, соорудив из кирпича основание для Намнунда-кигарры. Пусть Шулутула, [личный] бог Энметены, ишакку Лагаша, которому Энлиль дал скипетр, которому Энки [шумерский бог мудрости] дал мудрость, которого Нанше хранит в [своем] сердце, великий ишакку Нингирсу, получивший слово богов, будет заступником, [молясь] за жизнь Энметены перед Нингирсу и Нанше до самых отдаленных времен!

Человек из Уммы, который [когда-либо] перейдет пограничный ров Нингирсу [и] пограничный ров Нанше, чтобы силой завладеть полями и хозяйствами – будь то [действительно] гражданин Уммы или чужеземец, – да поразит его Энлиль, да накинет на него Нингирсу большую сеть и отпустит на него свою могучую длань [и] свою могучую стопу, да восстанут на него люди его города и да повергнут ниц посередине его города!» А с Уром и Уруком в это время поддерживались мирные отношения – Энметена называет урского лугаля и урукского эна Лугалькингенешдуду «братом».

Во внутренней политике Энметена провел ряд реформ, направленных на установление социальной справедливости в стране. Сам он назвал их «ама-р-ги» – «освобждение», и заключались они в прощении долгов и недоимок подвластному населению. По всей видимости, эта отмена долгов сопровождалась некоторым временным ослаблением повинностей и снижением сборов, а также определенными законодательными реформами, состоявшими, видимо, в возврате к пришедшим в упадок и забвение прежним обычаям и традициям. По крайней мере, в восприятии самого Энметены и его современников это было обращением к старым добрым порядкам, некоему золотому веку Шумера. В основе его реформ лежит категория «ама-ги» – «возвращения к матери». Вот как сказано об этом в тексте о реформах: «Возвращение к матери в Лагаше он установил. Мать к сыну вернулась, сын к матери вернулся. Возвращение к матери для выплаты долгов по зерну в рост он установил. Тогда Энметена богу Лугальэмушу храм Эмуш в Бад-Тибире… построил, на место его вернул. Для сыновей Урука, сыновей Ларсы, сыновей Бад-Тибиры возвращение к матери он установил: к Инанне в Урук вернул, к Уту в Ларсу вернул, к Лугальэмушу в Бад-Тибиру вернул».

Впрочем, в самом же Лагаше победитель Уммы не был единоличным полновластным хозяином, деля власть с неким Дуду, верховным жрецом главного бога-покровителя города Нин-Нгирсу. Дуду имел право на составление надписей от собственного имени и даже датировка документов иногда производилась не только по имени Энметены, но одновременно содержала также имя верховного жреца. Постепенное усиление роли жреца в государственной иерархии привело в итоге к тому, что храмовые хозяйства богов города – Нин-Нгирсу, его жены Бабы и их детей Шульшагана и Игалима – было объединено с личным хозяйством энси. Это началось уже при жреце Дуду и было окончательно завершено при его преемниках – Энентарзи (вероятно, сын Дуду), который также стал энси, и его наследнике Лугальанде. В полной безраздельной собственности верховного жреца и его семьи оказалось около двух третей пахотной земли Лагаша, существенно возросли денежные и натуральные поборы с мелкого жречества и с зависевших от храма лиц. Известно также об увеличении государственных трудовых повинностей, налогов и сборов, которые шли на содержание непомерно разросшегося государственного аппарата. Поскольку в конечном итоге основными налогоплательщиками были рядовые общинники и ремесленники, все возросшие поборы ложились на их плечи.