Глава 2

Из дверей Центрального архива вышел невысокий, плотного телосложения человек в темно-синем плаще, черной шляпе с небольшими полями и тупоносых ботинках того же цвета. Щурясь, после темных архивных коридоров, на бледное небо, он стал спускаться по ступеням стиснув под мышкой кожаный портфель и вцепившись в шляпу, которую чуть не унесло порывом ледяного ветра. За его спиной тихо захлопнулась огромная имперская дверь с бронзовыми флагами на дубовых створках.

Уборщица, глядя через стекло, как посетитель подходит к новенькой черной «Волге» с голубыми шторками в салоне, отчего-то саданула шваброй об пол и покосилась на стрелка вневедомственной охраны и молоденького сержанта, лениво дремавших в холле возле кадки с фикусом:

– Ходят тут всякие в этакую рань, следят только…

Милиционер вяло кивнул, вынул из-за растения какой-то детектив в мягкой обложке и проложил его между холодной розовой гранитной стеной и своим коротко стриженным затылком. Через окно с фигурной решеткой сержанту хорошо был виден просторный двор, где уверенно развернулась машина, сверкнув никелированными деталями и свежей эмалью. Спугнув с асфальта несколько красно-желтых кленовых листьев, «Волга» вылетела в распахнутые массивные ворота.

Выворачивая с аллеи на широкий проспект, водитель обернулся к своему пассажиру:

– Василий Ефремович, куда ехать?

В этот момент замигала красная лампочка радиотелефона и человек на заднем сиденье, отложив портфель, в который собирался заглянуть, взял трубку:

– Ягов слушает… Нет, не отпускайте их, пусть подождут в приемной… Этот вопрос не ко мне, а к Мише.

Ягов поднял на водителя глубоко посаженные глаза:

– Через сколько будем в министерстве?

– Через двадцать минут, если ремонтники у «Ударника» уже убрались. Если нет, то позже…

– Вот Миша обещает через полчаса. Что говорят? Это их дело. – Он бросил трубку.

Машина рванула и зашуршала по асфальту, отстреливая колесами мелкие камешки. Ягов взял портфель, извлек оттуда несколько картонных папок с документами и потрепанную карту. Отвернув уголок карты, бегло просмотрел штамп. В его ровные графы с немецкой аккуратностью были вписаны готические буквы. Потом он пролистал документы. Везде был тот же готический шрифт. А сверху на жестком, обтрепанном картоне каждой папки явственно проступали оттиски самоуверенных орлов Третьего рейха.

– Вот олухи эти архивные, материалы дали не по описи и с карточками. Бери не хочу! – пробормотал сквозь зубы Ягов.

– Что вы говорите, Василий Ефремович?

– Ничего, Миша. Смотри за дорогой.

Ягов убрав документы, вынул записную книжку. Полистал, подобрал выпавшие оттуда мелко исписанные листочки и задумался, глядя на проносящиеся мимо дома.

Москва проснулась. Жители и гости города ежились от холода. Инженеры, врачи, учителя, рабочие коммунальных служб, маляры, слушатели военных академий, студенты, домохозяйки и цыгане текли по улицам мимо открывающихся парикмахерских, прачечных и булочных, ждущих утренний завоз хлеба. Люди скапливались у стоянок и остановок. К ним подкатывали уже переполненные троллейбусы и автобусы. Они вываливали у метро осатаневшую человеческую массу и, покачиваясь, словно рыбацкие баркасы, набирали новый груз, чтобы, раскидав их по окраинам, развернуться и снова въехать в оживший город. Где-то уже намечались очереди, прохожие толпились у газетных киосков и табачных ларьков.

«Все и вся течет как река, толпа перестает быть толпой, становясь кровью уличных вен громадного мегаполиса. И в эту кровь, в эту толпу, как и в реку, нельзя войти дважды. В одну и ту же толпу – нельзя войти дважды…»

Ягов щелкнул авторучкой и, с трудом найдя свободное место в записной книжке, черкнул пришедшую на ум метафору.

– Надо же, как сложилось… В одну и ту же толпу… Замечательно.

– Что вы говорите, Василий Ефремович? – Водитель суетливо обернулся к своему шефу.

– Не отвлекайся, Миша. Смотри за дорогой.

– Да, да. Скоро уже будем на месте.

– Вот и хорошо… – Ягов взял трубку спутникового телефона, вмонтированного в подлокотник сиденья, и набрал номер. Вскоре трубка зарокотала низким мужским голосом:

– Ящуров у аппарата.

– Виталий Георгиевич, это Ягов беспокоит. Узнал?

– А, это ты, пропащая душа. Ну как съездил? Небось, замминистра оборонки в шикарное место поместили на отдых-то?

– Да что и говорить, санаторий знатный. Трубы центрального отопления и то латунные. Про сантехнику я уж не говорю. Так бы в ванной жить и остался.

– Да ладно прибедняться. Твой скромный особнячок по Волоколамке я видел.

– Какой там, – Ягов усмехнулся и стал нервно теребить телефонный провод, – мой скромный домик по сравнению с богатством санатория детский сад! Ну бог с ним. Лучше скажи мне, а как там Леночка твоя? Как у нее идут дела?

– Тебе, Ефремович, спасибо, – на том конце телефона благодарно рассмеялись, – уже учится. Прошла конкурс как по маслу. Вот только дернули их сразу на картошку. Я говорю: «… заболей, дура, справка тебе будет». Но там товарищи разные, подруги, решила ехать. А ведь простудится. Я уже ректору звонил, чтоб весь курс не посылали. А он, гад, на каком-то там симпозиуме. Так я в этот колхоз, веришь, роту отправил. Уберут они все там моментом, и личный состав витаминами подкормится.

– Да, ты никогда не теряешься. А что Леночка поехала, так это даже неплохо. Не все ж ей на нас, пузатых стариков, любоваться.

Посмотрит, как народ живет, больше тебя ценить будет. Кстати, насчет роты… – Ягов вдруг заволновался, пот выступил у него на лбу, – от вашего управления в Белоруссии кто-нибудь работает?

– Конечно, мы по всему Союзу работаем.

– Ну да, ну да. А железнодорожников у тебя, Виталий Георгиевич, нет? Месяца на два…

– Ты что, решил от дома до министерства рельсы проложить, чтобы на светофорах не останавливаться?

– Нет, нет без шуток, я серьезно. – Голос Ягова стал вкрадчивым.

– Ну, если серьезно, то есть. Но все заняты по горло. Под Саратовом копаются. И медленно же копошатся, бездельники…

– А что они у тебя под Саратовом делают? – простодушно спросил Ягов. – Вот смех-то…

Виталий Георгиевич закашлялся, телефонная трубка забасила серьезно и хрипло:

– Не телефонный это разговор, вообще-то.

– Да брось, кому какое дело.

– Недооцениваешь ты «захребетников», Ефремович, – перебил Ягова хриплый голос, – у меня, например, весь кабинет слушают. Полностью.

– Ясненько. Ну да я просто так. Тут у меня к тебе по другому поводу разговор есть. – Ягов сменил тон и весело спросил: – Ты как насчет уток пострелять, а?

– Ясное дело, положительно. Кстати, ты уже давно обещал места показать.

– Ну, так я в пятницу тебе и позвоню, договоримся. Идет?

– Идет.

– У меня все, Виталий Георгиевич, до свидания.

– Всего доброго тебе, до встречи!

– До встречи!

Ягов раздраженно бросил трубку:

– И без тебя знаю, что слушают. Идиот!

Машина тем временем увеличила скорость. Водитель немного пригнул голову и с левого ряда резко выскочил на «нейтральную» полосу. Частники стали испуганно шарахаться в сторону от быстро несущейся «Волги». Ягов прикрыл глаза, закурил и подался немного вперед:

– Миша, не гони так, угробимся.

– Хорошо, Василий Ефремович! – Водитель еще прибавил газу и улыбнулся – знал, что шеф любит бешеную скорость.

Предыдущий замминистра вместе с шофером разбился всмятку о военный грузовик, выскочивший на встречку. Ягов велел перевесить номерной знак с искалеченной машины на свою, а из кабинета запретил убирать фотографии семьи погибшего. При этом он полностью заменил паркет и деревянную обшивку этого кабинета. Да, были у него некоторые странности.

Шофер неожиданно затормозил и резко вывернул руль вправо. Завизжали шины. Ягов недовольно поморщился и огляделся. У кинотеатра «Ударник» копошились ремонтники. Они ленивыми, безразличными взглядами проводили черную «Волгу», которая, круто развернувшись перед изломанной красно-белой загородкой, ушла под мост на набережную.

Здесь мостовая была похуже, машину несколько раз сильно тряхнуло. Ягов покачал головой и посмотрел на часы:

– Миша, ты правда не гони так, чего-то меня мутит.

Ему действительно стало плохо. Голова с утра была тяжелой и затуманенной, а теперь добавилась и тупая боль в желудке. Он почувствовал, как неприятно заныло все его стареющее тело. Старость.

Она стояла за его спиной и смотрела в затылок мутными, немигающими глазами. Иногда притрагивалась, как бы прощупывала изнутри: то прищемит сердце, то займется почками, то ворвется в беззащитные клетки мозга оставленными дома ключами от сейфа, забытыми именами сотрудников, неотправленными телеграммами. Старость подкладывала Ягову молодых, неумелых женщин, с которыми приходилось долго возиться, теряя запал и силы. Или, наоборот, подсовывала чрезмерно темпераментных, рядом с которыми он ощущал себя «не оправдавшим надежды». Тогда он кидался к другим, опытным, умеющим ценить и понимать его. С ними все получалось как надо. Но они не были юными и цветущими. Они были его зеркалами, в которых он видел свои седые виски, глубокие морщины и отекшие веки.

И тогда Ягов перестал есть острый венгерский сервелат, свиные отбивные с кровью, жирную осетрину горячего копчения, свой любимый зефир в шоколаде. Оставил в покое пиво, водочку после бани и столовые вина, сохранив за собой право лишь на небольшие вливания хорошего коньяка для стабилизации давления. Он заказал теннисные ракетки и нашел неплохой корт, на который выходил не менее двух раз в неделю. Он упорно сопротивлялся беззубой старухе – старости, теребящей его редеющие волосы, но она только немного замедлила свои шаги. Она не отступала и продолжала напоминать о себе, врываясь в повседневные планерки, совещания и собрания; заставала за бритьем, выглядывая из-за зеркала, беспорядочно скакала по ленте кардиограммы, мешала работать, думать, дышать и жить.

Машина затормозила. Ягов усилием воли прогнал прочь тревожные мысли, взял портфель, распахнул дверцу и вышел:

– Миша, никуда не уезжай, а то я знаю твои штучки по телефону: «…мол, здесь я», а сам девок катает в Медведкове. Ты мне скоро понадобишься.

Водитель кивнул и отогнал «Волгу» на стоянку, давая место другим черным машинам.

Ягов поднялся по гранитным ступеням и энергично толкнул входную дверь Министерства оборонной промышленности. В холле навстречу ему торопливо поднялся милиционер, козырнув из-за стеклянной перегородки. А от перил внутренней лестницы отделился молодой человек кавказской внешности в замшевом пиджаке и с пухлой папкой под мышкой:

– Василий Ефремович, здравствуйте. У меня к вам секундное дело, только одна бумажка, только одна…

Он вошел вместе с Яговым в лифт и услужливо нажал кнопку нужного этажа.

– Василий Ефремович…

– Вы кто? – раздраженно перебил его Ягов.

– Я Егиян, из «Васинкрафта». Вы, наверное, помните, советско-швейцарское предприятие, занимающееся лесом и другими сырьевыми делами…

– Это то, что находится на Кузнецком Мосту?

– Да, да, да, да… – Кавказец облегченно вздохнул.

– Нет, не помню.

Створки лифта беззвучно открылись, и замминистра зашагал по красно-зеленой дорожке коридора. Человек с папкой семенил следом:

– Василий Ефремович, только одна бумажка, только одна подпись… Кстати, телевизор, очень большой, уже приготовлен… – Егиян извернулся и забежал вперед.

– Что за ахинея, какой телевизор?

– Первоклассный, японский. Экран громадный, полупро…