Доктор стоял в одном углу ринга, морская свинка – в другом. Доктор был стар и лыс, свинка – молода и волосата. Доктор любил лечить переломы, свинка любила море. Никто из них не любил драться. Но рефери махнул рукой, бросил короткое: «Бокс!» и резво отпрыгнул, дабы не быть смятым ураганом боя.
Морская свинка рванулась к сопернику. Соперник захромал навстречу свинке. Да, доктор был хром. Он хорошо лечил переломы другим, но другие плохо вылечили перелом ему. Но это было так давно, что он их давно простил. Он даже забыл, кто это такие.
Напрасно. Потому что они-то помнили все хорошо. Ведь это они сломали доктору ногу – давно, когда тот еще не был доктором. Он работал охранником в банке, а они промышляли грабежами. При очередном налете они и сломали ему ногу. Точнее, он сломал ногу об них. И уж лечить тот перелом они, конечно, не стали. Хотя бы потому, что в тюремной камере не было нужных инструментов, и уж тем более в ней не было сломанной ноги будущего доктора, которым тот как раз и стал, учась лечить свою ногу. А им не оставалось ничего другого, как вынашивать планы мести.
Они получили большой срок, которого хватило, чтобы составить суперплан. Он мог бы войти в учебники, если бы они посвятили в него их писателей. Они решили выдрессировать морскую свинку. Бойцовую морскую свинку! Поскольку лишь свинку им разрешили держать в камере.
Прошло сорок лет после тех драматичных событий. Они бы откинулись раньше, но свинки дохли, а им не удавалось добиться требуемого, поэтому срок приходилось подматывать.
Но вот свинка-боец была создана! Чтобы не получить еще один срок, они пошли на хитрость и вместо драки в подворотне устроили врагу формально честный спортивный бой.
Они сказали ему: «Надо!», а это слово было для доктора свято.
Но они просчитались. Свинка была гораздо меньше, чем доктор, и ее убойные удары не достигали цели. Мало того, на нее случайно наступил доктор той самой хромой ногой…
Так и не увидела свинка море, которое она любила и в честь которого была названа.
– Доктор! Вы такой молодой, только-только получили диплом. Ну зачем вам я?
– Потому что вы…
– Я уже почти старая, посмотрите, какая у меня грубая кожа! А она – очень молоденькая, совсем еще юная.
– Но она…
– Вы только гляньте на ее тонкую кожицу: она почти что прозрачная! Коснитесь ее: это же чистый бархат! Только представьте, как вам с ней будет легко!
– Ну, как же вы…
– А как она смотрит на вас, вы заметили? Она готова на все!
– Но мне нужны вы!..
– Да почему обязательно я? Подумайте хорошенько, ведь я могу испортить вам жизнь, разрушить карьеру, покалечить вашу судьбу! С ней же вы не получите никаких проблем, вы и сами это прекрасно понимаете.
– Я понимаю, но…
– Вы не понимаете. Вы даже не можете понять на что я пошла. Ведь она – моя лучшая подруга! А я отдаю ее вам. Возможно, навсегда… А вы совсем не цените мою жертву!
– Я ценю, но мне нужна не она, а вы!
– Но почему? Почему именно я? Что во мне особенного?
– Вы знаете сами.
– Да, знаю. И соглашусь, что у нее этого нет. Но разве это так важно? Когда-нибудь потом у вас будут и такие, как я, и даже еще… интересней. Но сейчас… Поверьте, я желаю вам добра. Сейчас вам нужна только она.
– Перестаньте, прошу вас! Я устал повторять: мне нужны именно вы. Тем более, и я нужен вам. Очень нужен! Поверьте, я знаю, что говорю.
– Ну… хорошо. Вы умеете быть настойчивым, я вас зауважала. Но все-таки пусть она будет у вас первой. А я посмотрю. И, если у вас все получится, возможно, я и отвечу вам «да».
– Но в направлении на операцию стоит ваше, а не ее имя!.. Я против морской свинки! Как хотите, но моей первой пациенткой станете именно вы.
Парк, поздний вечер. Со светлого еще, июньского неба таращится пустыми глазницами прозрачная луна. Лениво чирикают птички. Красота! Сонная сказка.
Но Мите и Мане отнюдь не до сна. Они хотят целоваться.
– Бла-бла-бла… – озирается на фланирующие парочки юная и стеснительная Маня.
Митя более опытен в жизни, на его темени плешь.
– Бла-бла-бла! – берет он Маню за руку и решительно ведет в сторону темной боковой аллеи.
В глухой части парка Митя и Маня находят пустую лавочку.
– Бла-бла-бла, – бархатисто воркует Митя, привлекая к себе Маню за плечи.
– Бла-бла-бла… – закрывает та глаза и подставляет для поцелуя губы.
– Бла-бла-бла!.. – задыхаясь от страсти, жадно тянется к ним Митя…
– Бла-бла-бла! – вырастает перед влюбленными грозный силуэт хулигана. – Бла-бла-бла! – сплевывает он под ноги Мите, хватает за руку Маню и тащит ее в кусты.
– Бла-бла-бла!!! – истошно кричит Маня, умоляюще оглядываясь на Митю.
– Бла-бла-бла!.. – затихает вдали успокаивающий Митин голос.
– Бла-бла-бла!!! – выбегает Митя на центральную аллею.
– Бла-бла-бла… – испуганно обходят его гуляющие парочки.
– Бла-бла-бла! – радуется, увидев милиционера, Митя.
– Бла-бла-бла… – расстегивает пустую кобуру милиционер.
– Бла-бла-бла! – прижимает Митя к сердцу руки.
– Бла-бла-бла!.. – показывает милиционер фото двух милых карапузов.
– Бла-бла-бла… – протягивает Митя стольник.
– Бла-бла-бла, – морщится и уходит милиционер.
Митя бредет назад к темной аллее. «Бла-бла-бла?..» – с надеждой думает он.
И впрямь, хулигана уже нет. На лавочке рыдает Маня. Одной рукой она закрывает лицо, другой пытается застегнуть порванную кофточку.
– Бла-бла-бла!.. – кидается к ней Митя, но, наткнувшись на пустой Манин взгляд, замирает: – Бла-бла-бла?!..
– Бла-бла-бла… – беззвучно шевелит вспухшими губами Маня.
– Бла-бла-бла! – презрительно бросает Митя. Он гордо поворачивается и уходит.
– Бла-бла-бла!.. – чирикает взлетевшая с ветки птичка и, набирая высоту, какает на Митину плешь.
Сказка кончается. Небо темнеет. Слепая луна наливается желтизной.
Зимним морозным днем философы Уда и Кич ехали в метро. Путь предстоял долгий, и друзья уютно расположились на сиденье, благо как раз пустовали два места. Кич сразу задремал. Уда вначале сопел, но вскоре стал тихо похрапывать.
На следующей станции освободилось место справа от Кича. Туда сразу плюхнулся невзрачный мужчина, от которого резко пахло спиртным.
– Подвинься! – пихнул он в бок Кича.
Философ подвинулся, прижав Уду к поручню. Сон разом оставил друзей.
Зато в плен к Морфею попал их новый попутчик. Да так основательно, что развалился на сиденье, закинув ноги на колени к философам.
– Что-то мне надоело сидеть, – подскочил Уда.
– Я постою с тобой, – встал рядом Кич, – а то тебе будет скучно.
– Тем более, все равно бессонница… – зевнул Уда.
– Потому что день, – согласился Кич и тоже зевнул.
– И зима. Недаром поэт сказал…
– «Мороз и солнце, день чудесный!» И что-то вроде «не фиг спать».
– Вот именно! Нелепо спорить с классиком.
«А еще нелепей – с пьяным быдлом», – подумали оба, но озвучивать режущую ухо сентенцию не стали.
Друзья долго стояли молча. Уда стал переминаться с ноги на ногу. Кич обеими руками повис на верхнем поручне.
– Снимает нагрузку с межпозвонковых дисков, – пояснил он свою позу.
– И ногам так гораздо легче! – «подвесился» рядышком Уда.
– Зато тяжелей рукам… – запыхтел вскоре Кич.
– Все относительно, мой друг, – сказал Уда, руки которого тоже быстро устали. – Добро и зло извечно ходят парой.
– Добро должно быть с кулаками! – внезапно послышалось сзади.
К сиденью протиснулся плечистый парень. Он сгреб за шиворот храпящего пьянчугу, сдернул того с сиденья и мощным толчком отбросил в проход. Сам же сел на освободившееся место и с доброй улыбкой посмотрел на философов.
– О, спасибо! – возликовали друзья, намереваясь занять прежние места.
– А как же классик? – жестом остановил их парень. – Мороз и солнце, и все такое?..
– В ногах правды нет, – буркнул кто-то из друзей. – Тоже, между прочим, классика.
– И то верно, – кивнул парень и вытянул через все сиденье ноги.
Ольга давно не может взять в толк, почему она видит одно, а слышит другое? Получает зарплату и понимает, что денег хватает на то лишь, чтобы не протянуть ноги, а с экрана телевизора убеждают, что ее благосостояние о-го-го как растет! Да и вообще, то, что она видит и слышит по телевизору, почему-то сильно отличается от того, что она видит и слышит на улице, в транспорте, в магазинах, на работе…
Но самое ужасное – она замечает, как кривится, увидев ее, муж, а слышит от него, что она самая лучшая. И сердится ее вопросу о помаде на рубахе – советует выписать очки. Может, и правда пора?..
Окулист встречает ее очень радушно. Усаживает напротив таблицы, велит закрыть один глаз и читать буквы. Потом другой…
– Но у вас отличное зрение! – удивляется он.
Ольга рассказывает доктору о своей проблеме. Тот хмурится.
– Здесь может помочь только операция.
– Дорогая? – пугается Ольга.
– Я сделаю ее вам бесплатно, – торжественно говорит доктор.
– Почему?
– Потому что искренне сочувствую вам. Но бесплатно – не значит некачественно. Успех я гарантирую. Так вы согласны?
– Согласна, – шепчет побелевшими губами Ольга.
– Тогда приступим, – потирает ладони окулист.
– Что, прямо сейчас?
– А зачем тянуть? Ведь вы же мечтаете поскорей избавиться от вашей проблемы?
Ольга кивает.
Врач приглашает ее лечь на кушетку. Ольга ложится. Доктор накрывает ее до самой шеи белоснежной простыней, просит поднять голову, оборачивает ее марлей, аккуратно укладывает затылком на мягкое изголовье. Затем чем-то стеклянно позвякивает вне поля ее зрения:
– Вам оставить тот же цвет, или предпочитаете другой? Есть карие, голубые, зеленые…
– Нет-нет, пусть остаются серыми, – пугается Ольга.
Потом она чувствует резкий запах наркоза, а затем… очухивается от жгучей боли в глазницах и ощущения там чего-то инородно-твердого.
– Очнулись? – слышит она бодрый голос доктора. – Поздравляю! Операция прошла удачно.
– Но я ничего не вижу! – в ужасе кричит Ольга.
– Так и должно быть, – успокаивает ее окулист. – И покажитесь-ка еще лору.
– Слыхал, Палыч помер? – бросился к Петру друг Степа, размахивая руками, будто Икар на взлете.
– Слыхал. Царствие небесное…
– Да какое царствие!.. Он вчера пузырь где-то заныкал!
Петр мигом забыл о скорби и схватил кореша за лацканы пиджака:
– Откуда знаешь, едрить тя?
– Так он сам хвастался, – задергался, словно червяк на крючке, тщедушный, лысоватый Степа. – Стырил, грит, у Зинки стольник, отоварился, ну и…
– А чего ж прятать-то? Вчера бы и выпили.
– Да его Зинка куда-то припахала. Грит, если не пойду – убьет.
– Так и так помер! – сплюнул Петр и поставил друга на место. – Небось, Зинка и запахала до смерти.
– А нам что делать?
– Что теперь сделаешь? С того света не спросишь.
– Грят, можно… это… ну, духа вызвать… – поежился Степа. – Стол повращать…
– Ну, пошли вращать, – вновь сплюнул Петр. – Едрить тя!
Стол решили вращать дома у Степы. Темнело. В окно заглянула луна.
Друзья зажгли свечку и сели за маленький журнальный столик.
– А как звали-то Палыча? – спросил Петр.
– Да кто его знает. Палыч и Палыч.
О проекте
О подписке