И не удивительно, потому как самым общительным оказался именно мой терпила – сосед. Пожалуй, только он и не позволял мне, окончательно утратив связь с реальностью, провалиться в стадию глубокого сна. А потому за время пути я пару раз выныривал из забытья, чтобы напиться, и раз даже вышел покурить во время стоянки возле какого-то придорожного кафе.

Следом за внезапно навалившимся рассветом, пришло понимание, что автобус движется уже не по трассе, а по пригороду Каира. Возможно, виной тому стало, что песчаный оттенок окружающих нас недостроев мало отличался от общей цветовой гаммы простиравшегося вокруг пустынного пейзажа.

Но стоило приблизиться к центру города, как последние остатки сна как ветром сдуло. Суета переполненных, несмотря на ранний час, улиц, непривычный архитектурный стиль, на каждом шагу преподносящий сюрпризы своей непредсказуемостью, и огромное количество раритетных автомобилей, двигавшихся в общем потоке, не могли оставить равнодушным.

Государственный музей Каира, ставший первым пунктом нашего вояжа, я попросту игнорировал, решив остаться в автобусе. Под непонимающими взглядами попутчиков, сопровождавший нас гид что-то проблеял, мол, деньги за посещение уже уплачены, а потому об их возврате не может быть и речи. Но под моим тяжелым взглядом быстро сдулся, и возглавив страждущих культурного просвещенья пассажиров, повел их знакомиться с осколками древней цивилизации. Водилы тоже куда-то свалили, а потому я наконец-то получил возможность подремать в тишине и покое.

По видимому экспозиция оказалась действительно богатой, потому как разбудившие меня соотечественники явились часа через три, что позволило мне практически прийти в норму. Сразу после посещения музея, нашу группу отвезли на обед в ресторан, находившийся в некогда туристическом теплоходе, сейчас намертво пришвартованном к набережной Нила. Есть по-прежнему, не хотелось, а потому ограничившись тем, что в местной кухне именуется супом, я вышел на палубу перекурить.

В глаза сразу бросилось, что с погодой творится что-то необычное. В воздухе стояла какая-то непонятная хмарь, почти полностью скрывавшая солнце. И теперь, вместо полуденного пекла, создавалось впечатление, что день уже близится к вечеру.

После предстоял визит в масляную лавку, но стоило войти внутрь, как похмельная гиперчувствительность к запахам заставила меня срочно покинуть помещение. А потому я составил компанию ожидавшим снаружи водителям, которые страдая от безделья, решили обучить меня явно матершинному слову, выдавая его за безобидное “хорошо”

Единственным стоящим, на мой взгляд, заездом оказалось посещение ювелирного магазина местной фабрики. И хотя, покупать я ничего не собирался, за “посмотреть” денег не берут, тем более, было на что. Стена позади высокого прилавка, за которым обосновались продавцы, была вся увешана готовой продукцией, четко поделенной на три равных отдела. Как моему терпиле-соседу дали в руки примерить цепь, сразу бросившуюся всем в глаза, мне осталось непонятно.

В палец толщиной, состоящая из крупных витых звеньев, она словно излучала насыщенный ярко-рубиновый оттенок, не имевший ничего общего с мутно-красным цветом Турецкого “рыжья”. Особенно когда стало известно, сколько она стоит. В том отделе находилась продукция 999-й пробы, которую было принято носить местными. Соответственно и цена за грамм являлась значительно выше, чем более низкосортное золото, представленное на соседних стеллажах.

Цена изделия определялась его взвешиванием, и умножение массы на стоимость золота этой пробы. Впоследствии к полученной сумме плюсовалось 10 процентов за изготовление, и в результате конечная цена представлялась потенциальному покупателю на экране калькулятора. Получалось, что эта цепь стоила чуть больше тридцати пяти штук. На всякий случай уточнив, что цена указана в долларах, я еще раз недоверчиво оглядел интерьер магазина.

Непосредственно в торговом зале находился всего один продавец, довольно хлипкого телосложения, который вполне предсказуемо терся рядом с обладателем этого сокровища. Стеклянная дверь в фойе, где за столом сидел охранник, была открыта настежь. Непосредственно входная дверь, хотя и закрыта, но не заперта. В общем, не знаю, что здесь могло помешать, если бы мне вздумалось пойти на прорыв, попытавшись, что называется, уйти не расплатившись. Впрочем, вероятнее всего, мне в руки эту цепь никто бы и не дал, в отличие от моего соседа, в котором торгаши безошибочно определили потенциальную жертву.

Тем временем погода все больше ухудшалась, и к нашему приезду в долину пирамид небо уже полностью затянуло тяжелой пеленой. Но все бы ничего, если просто облачность. Поднялся порывистый шквальный ветер, доставлявший поистине ощутимый дискомфорт. Потому как подхваченные им песчинки, словно маленькие острые снаряды довольно чувствительно атаковали открытые участки кожи. К тому же эта песчаная завеса практически полностью закрывала расположенные в удалении пирамиды, в результате чего вместо этих величественных сооружений, лишь смутно просматривались их размытые контуры.

В результате, на площадке, с которой открывался вид на весь комплекс пирамид, делать оказалось нечего. Нормального изображения не получалось даже на мощных профессиональных фотоаппаратах, что уж там говорить о простых “мыльницах”, которыми было вооружено подавляющее большинство. Пофотографироваться удалось только у основания пирамиды, да и то, по понятной причине, лишь с ее подветренной стороны.

После чего всей бандой отправились провожать добровольцев, изъявивших желание войти в саму пирамиду. Помимо меня, таких оказалось немного, а именно одна молодящаяся деваха неопределенного возраста, всю дорогу так и рвавшаяся со всеми перезнакомиться. Вот только, как выяснилось, не в состоянии похвастать особым умом и сообразительностью. Уже приближаясь к будке охраны на входе, так, чтобы слышала только она, я посоветовал ей убрать фотоаппарат в сумочку.

– Точно, – спохватилась она во всеуслышание.

– Гид ведь предупреждал, что фотоаппараты брать с собой нельзя, – продолжала вещать она, окончательно сдавая все масти.

После чего отдала свою “мыльницу” кому-то из попутчиков. И лучезарно улыбаясь, протянула руку и за моим фотоаппаратом, который я уже успел убрать в карман.

– Вот ведь, тварь! – подумал я.

Тем не менее, с полной неподдельной признательности улыбкой, под бдительными взглядами привлеченных нашими действиями охранников, вручил кому то из попутчиков свой фотоаппарат.

От поста охраны, между песчаных стен прорытого вниз котлована, к основанию пирамиды вели ступени обычной деревянной лестницы. Оканчивавшейся небольшой площадкой, напротив которой в монолитной каменной поверхности пирамиды темнел проход, ведущий в ее недра.

Как истинный джентльмен, пропустив даму вперед, я направился вниз по лестнице вслед за своей непутевой напарницей. Но к разыгравшемуся там представлению оказался откровенно не готов. Только попытавшись войти в проем, и ощутив на себе первое дыхание пирамиды, с моей напарницей произошла невероятная метаморфоза. Отпрянув назад, и упершись в верхний край проема руками, всем своим видом она недвусмысленно продемонстрировала полное нежелание идти дальше.

Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что свои подсознательные рефлексы она продемонстрировала всей группе провожающих, наблюдавших за нами сверху. Взяв себя в руки, и осознав величину своего позора, потупив взгляд, она юркнула мимо меня, шустро застучав каблучками вверх по лестнице. Проводив ее взглядом, я лишь пожал плечами, и, не ощутив никакого потустороннего влияния, вошел в темноту проема.

Действительно, воздух показался мне несколько спертым, впрочем, особого дискомфорта сей факт не доставлял. Впереди простирался на первый взгляд обычный коридор, вот только учитывая возраст этого сооружения, некоторые факты не могли не заинтриговать. Каменные стены, состоящие из огромных массивных блоков, образовывали не просто идеально ровную поверхность, но и оказались тщательно отшлифованы. Но если подобный факт можно объяснить, то вот как древним строителям удалось уложить многотонные блоки с такой точностью, что щели между ними почти не просматривались, находилось выше моего понимания.

А вот в конце прохода меня поджидал сюрприз. Там начинался ведущий вниз тоннель, расположенный под углом в сорок пять градусов. Протяженность тоннеля оказалась метров сорок, но основной его особенностью являлось, что высота прохода составляла чуть больше метра. Пол покрывали положенные вдоль доски, скрепленные между собой невысокими плашками, набитыми поперек через каждые полметра.

Какой способ передвижения выбрать в подобных условиях, каждый, видимо, должен был решать сам. Конечно, можно согнуться пополам, и при всей неприглядности подобной позы преодолеть спуск подобным образом, но я выбрал другой способ. Такая дистанция “гусиным шагом” являлась непременным атрибутом каждой разминки, а наклон поверхности компенсировался перилами, закрепленными на обеих стенах чуть выше середины высоты тоннеля.

Тоннель выводил, казалось бы, в такой же проход как на входе, если бы не его высота. Потолок возвышался на расстоянии не менее семи метров. Причем его поверхность была не ровной, а состояла словно из хаотично нависающих отельных блоков. К тому же этот коридор оказался обитаем. Уж не знаю, что они здесь охраняли, но из расположенной в центре прохода ниши появилось два аборигена в форме охранников, принявшихся радостно и ободряюще напутствовать меня вслед.

В конце прохода меня ожидал очередной тоннель, только ведущий уже вверх, полностью аналогичный тому, по которому я только что спустился. С отчаянно болящими с непривычки ногами, активно помогая себе руками по перилам, я наконец-то добрался до конечной цели.

Если честно, то я ожидал большего, но благодаря разъяснениям Доктора, побывавшего на пирамидах в свой предыдущий визит в Египет, все зависело, в какую пирамиду будет осуществляться доступ. Видимо, мне как обычно “повезло”, и сегодня пускали далеко не в самую большую из усыпальниц.

Внутренний объем представшего мне помещения я подсознательно сравнил с размером зажиточной крестьянской хаты. Именно, не только размером, но и формой – прямоугольная полость, с уходящим вверх двухскатным потолком, ассоциировавшимся с крышей. Вдоль одной из стен, прямо на полу лежали две лампы дневного света, а в дальнем от входа краю, похоже, имелась какая-то “мебель”.

Абсолютно предсказуемо, это оказался, конечно же, саркофаг. Угловатая мраморная конструкция поражала своими размерами и заключенной в ней массой. Чистота обработки и геометрическая четкость линий в свою очередь тоже не могли оставить равнодушным. Изнутри саркофаг своими размерами чем-то отдаленно напоминал полноразмерную ванну. С дальней стороны к саркофагу была привалена его крышка, представлявшая собой такую же толстенную мраморную глыбу.

Не раздумывая, я немедленно забрался внутрь, почему-то предварительно скинув шлепанцы и оставив их снаружи. Впрочем, учитывая величину совершаемого мной святотатства, вряд ли имело особое значение, обут я или нет. Вытянувшись во весь рост, я расслабился, прислушавшись к собственным ощущениям. Ну а чем сфинкс не шутит, кто и выйдет на связь, а связи, как известно, в наше время решают все. Вот только в голову упорно продолжал лезть только подобный бред.

На подобие, вот придет сейчас другая экскурсия, состоящая главным образом из престарелых европейцев. Уж не знаю, как они преодолеют пройденную мной по пути сюда полосу препятствий, вот только о том, что здесь уже кто-то есть, их, конечно, никто не предупредит. И вот, борясь с вызванной нагрузкой аритмией, и отчаянно отдуваясь, они вваливаются внутрь, а тут я, привлеченный шумом, поднимаюсь из саркофага. И не в состоянии сдержать усмешку, отмечаю еще один немаловажный факт: и как всегда – весь в белом.

Видимо, под впечатлением транслируемых мной мыслеобразов, представители внеземных цивилизаций, выходить на связь, почему-то, по-прежнему не торопились. К тому же, от камня ощутимо тянуло холодом, да и жесткая мраморная поверхность мало способствовала пребыванию там живого обитателя. А значит, пора вставать и выбираться, раз установить со мной контакт так никто и не отважился.

А вот происходящее снаружи не смогло оставить меня равнодушным. Словно в ответ на мою дерзость, разгневанная природа разбушевалась не на шутку. Ветер значительно усилился, и теперь его отголоски ощущались и с подветренной стороны пирамиды. А стоило выйти из-под ее защиты, то чтобы сопротивляться напору ветра, приходилось значительно наклоняться вперед. Прилагая существенные усилия не только, чтобы двигаться вперед, но и попросту не оказаться сметенным его ураганными порывами. Хорошо хоть перед выходом на этот “ветродуй”, я догадался замотать лицо арафаткой, а глаза спрятать за солнцезащитными очками.

Ввалившись в раскачиваемый порывами ветра автобус, где прижав уши, меня поджидала вся наша команда, я сразу оказался в центре внимания. Несмотря на то, что в внутрь пирамиды идти никто не пожелал, все проявили самый живой интерес, что я там увидел. В ответ, многозначительно посмотрев на свою несостоявшуюся подельницу, я выразился в том смысле, что если бы не некоторые особо сознательные личности, все смогли увидеть это на экране моего фотоаппарата.

По программе нам еще предстояло посещение какого-то храмового комплекса, находящегося рядом с фигурой Сфинкса. Но в связи с разбушевавшейся стихией, этот пункт культурной программы оказался под вопросом. Однако, пока автобус, маневрируя между пирамид, доставил нас до нужного места, ветер значительно стих. Восприняв данный факт как добрый знак, вся наша компания дружно вывалила наружу. И именно в этот момент хлынул дождь, хоть и не сильный, но моментально прибивший висевшую в воздухе пыль.

После ураганного ветра напугать кого-то обычным дождем оказалось сложно. Особенно при виде того, какое впечатление это, казалось бы, рядовое погодное явление произвело на местных продавцов сувениров. На лицах аборигенов отражалось поистине религиозное ликование, а некоторые так вообще, воздев руки к небу, словно дети кружились и приплясывали.

Разобраться в природе подобной реакции помог наш гид. Оказывается дождь в здешних широтах явление довольно редкое. А иногда в течение всего года с неба не проливается ни грамма влаги. А значит, нам довелось стать свидетелями довольно редкого явления. Вот только насколько нам “повезло” мы вскоре смогли почувствовать в полной мере.

Пол храма состоял из идеально отшлифованных мраморных плит. А ввиду полного отсутствия крыши, намокнув, стал невероятно скользким. Потому посетители храма напоминали пресловутых лягушек на льдине, из известного анекдота про Вовочку. А взобраться по лишенным перил мраморным лестницам на верхний ярус террасы храма, в подобных условиях, решались только наиболее отчаянные.

Но стоило автобусу покинуть территорию долины пирамид, как погода вновь внезапно поменялась. И на очистившемся от туч небосводе вновь воцарилось ничуть не смущенное своим краткосрочным отсутствием светило. Под его жаркими лучами последние следы прошедшего дождя моментально высохли.

– А может, еще один заход на пирамиды сделаем, после дождя они как новые, фотки получатся – лучше не придумаешь! – прозвучало мое поистине издевательское предложение на фоне всеобщего замешательства от произошедшей метаморфозы.

Конечно, снова заезжать на территорию комплекса никто не согласился, зато в соответствии с программой поперлись на фабрику по производству папирусов. Фабрикой оказалась обычная лавка, специализирующаяся на продаже картин на папирусе, с развернутым на втором этаже производством.

Вникать вместе со всеми в тонкости технологии производства бумаги из пальмовых листьев у меня не имелось ни малейшего желания. Поэтому, осмотрев экспозицию торгового павильона, по большей части, носившей национальный колорит, с целью привлечения потенциального охотника за сувенирами, вскоре я покинул помещение.

Выйдя на улицу, я не спеша закурил, наблюдая за повседневным ходом жизни окружавшего меня города. Голосистая детвора, занималась своими делами, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания. Да и вообще, складывалось впечатление, что никому здесь нет до меня ровным счетом никакого дела. Никто не пытался обмануть отбившегося от общей группы туриста, да и дети не проявляли никакого навязчивого внимания.

И вот тогда, кажется, я понял, что является главной объединяющей чертой наших на первый взгляд абсолютно не похожих народов. Национальная гордость и чувство самоуважения – вот что позволяло нашим культурам возобладать над низменными побуждениями, несмотря ни на какие трудности. И именно подобные качества делают народ великим, не оставляя врагу ни единого шанса одержать над ним победу.

Глава 2

“А я уеду жить в Лондон.

Я уеду жить в Лондон.

Я уеду туда…”

Порядком приевшаяся мелодия, лившаяся из динамиков телевизора, начинала уже выбешивать, мешая сосредоточиться. Из трех каналов на русском языке, найденных на местном телевиденье, один оказался насквозь церковно-религиозным, другой детским, а вот третий поначалу приятно порадовал. Музыкальный канал, весь день транслирующий клипы вперемежку с новостями шоу бизнеса показался настоящим сокровищем, способным решить проблему свободного времени.

Однако почти сразу стало понятно, что звучавшие там композиции частенько повторялись, акцентируя свои предпочтения на новинках музыкальной продукции из верхних строк чарта. Как данная парочка, со сладостным надрывом посвящавшая слушателя в свои сокровенные мечты поскорей свалить с Родины. И если пожилой при этом вел себя более-менее пристойно, то молодой, в порыве восторга от предстоящей смены места жительства, от радости чуть из штанов не выпрыгивал.

– Слышишь, Доктор, я тут стихотворенье придумал, – нарушил я царившую в комнате сонную атмосферу.

Подняв глаза от электронной книги, с которой тот обычно проводил время послеобеденного отдыха, валяясь на своей кровати, Доктор, с беспристрастным выражением на лице посмотрел на меня. Дескать, я с тобой уже давно разучился чему-либо удивляться. Давай, рожай уже.

– Коль по жизни ты го.дон,

То езжай, живи в Лондон, – выдал я, в слове “Лондон” сделав ударение на последний слог.

Одного взгляда на экран тому оказалось достаточно, чтобы понять, что послужило причиной столь внезапно прорезавшихся у меня поэтических способностей. После чего ухмыльнулся одними глазами, перевернулся на другой бок, вновь углубившись в чтение. Ну, понятно: кто в армии служил – тот в цирке не смеется. А ситуация тем не менее, на мой взгляд, складывалась критическая. Если я не расшевелю его в ближайшее время, то вскоре послышится его молодецкий храп, грозящий затянуться до самого ужина.