Или там, на этом чёртовом куске железа, к которому мы летим, сидит какая-то тварь, которая может посылать команды людям прямо в мозг!

И это она взорвала на самом деле нашего «Дональда»! Пусть и руками Ларса!

– Хм-м… Интересная теория. Тварь, говорите? С телепатическими способностями? Приказала взорвать. Но для чего бы ей это было нужно?

– А для того, лейтенант, чтоб воспользоваться вот этим! – Гуннар поднял кверху заскорузлые большие ладони в синих прожилках, – Потому что она, похоже, не может что-то механическое делать сама! И ей для этого нужны рабочие. Нет, не так! Рабы!

– Но почему же она тогда раньше не делала ничего такого? В-смысле, не трогала пролетавшие мимо корабли?!

– А это просто, командир. Вы же сами сказали: здесь никто не летает.

– Хм… Да. Но для чего ей могли понадобиться… рабы? Обладающие… руками?

– А вот тут я знаю не больше вашего, молодой человек. Хотя догадаться нетрудно. Она хочет свалить отсюда к … матери! Потому что уж слишком похоже это место на самую банальную… Тюрьму!

– Интересная теория. – Назаров вынужден был, повторив, прикусить губу, и приложить максимум усилий, чтоб не…

Рассмеяться!

Надо же! Космическая паранойя зацепила и всегда трезвомыслящего и прагматичного ветерана! Циника и реалиста до мозга костей. И вот он несёт заведомый бред! Если б всё обстояло не столь трагично, можно было бы действительно – посмеяться. Но сейчас…

Сейчас это может создать им проблемы. Особенно, если Гуннар начнёт упорствовать, или протестовать против того, чтоб они летели к чужому кораблю… Может, изолировать его? (Вот только где?!) Или хотя бы… Усыпить? Снотворное в аптечке, вроде, есть? Но пока что нужно мысль докончить:

– Но пока, к счастью, не доказанная.

– Ага. Пока. И если вы сейчас, лейтенант, думаете, что у меня космическая паранойя, вы не так уж далеки от истины. И мне сейчас не просто страшно, а чертовски страшно! – по расширенным зрачкам, дрожащим рукам и учащённому дыханию Назаров видел, что пожилой швед не лжёт, – И я сам, добровольно, предлагаю вам дать мне снотворного. Да побольше! И знаете почему?

Потому что даже сейчас слышу я там, – Гуннар вновь постучал себе по виску пальцем, – Шёпот, который не утихает… И хоть сейчас он и не говорит понятных мне слов, и не отдаёт приказов, а просто бубнит, как бы беседуя сам с собой…

От этого мне ничуть не менее страшно!

– Хм-м… Странно. Впрочем, катастрофа, стресс от неё, и тесное пространство нашего модуля могут стимулировать… воображение, и вызывать ещё и не такие галлюцинации. В истории космоплавания такие случаи не редкость. Внимание, экипаж и господа рабочие и учёные. Кто-нибудь слышит… Нечто подобное? – лейтенант обвёл настороженным взором всех присутствующих.

Все дружно покачали головами.

Ну, слава Богу! Галлюцинации посетили только старика. Похоже, на почве, вот именно, нервного перенапряжения. Из-за аварии. И безысходности – потому что люди не дураки, и за последние несколько часов успели просечь, что шансов у них в этой космической «дыре» и правда – ноль целых хрен десятых.

Назаров сказал:

– Я рад, что больше никто не… пострадал. И вот ещё что.

Пожалуй, вы правы, Гуннар. Сон вам, да и всем остальным, не повредит. Расслабиться и отойти от стресса он всегда помогает лучше, чем любые лекарства. И слова.

И поскольку заняться нам всем, в-принципе, пока нечем, предлагаю и всем не занятым на вахте лечь досыпать! До полной остановки модуля у чужого корабля, чем бы он ни оказался, у нас почти двадцать часов. Будем, следовательно, отдыхать и набираться сил.

Вопросы?

Вопрос нашёлся у Петра Моммсена, молодого, всего двадцатисемилетнего, бурильщика:

– Сэр… Я вот по поводу гальюна. Мы его сможем перетащить на чужой корабль, или… Придётся здесь оставить? А то он – как раз в кормовой части!

Назаров подумал, что вот так и выясняется, у кого какие в жизни приоритеты.

Да, Моммсен проводил в туалете больше всех времени. И неизвестно, чем он там на самом деле занимается. Может, конечно, ещё на «Дональде» съел чего не надо. Или от стресса у него развилась «медвежья болезнь». Ну, или просто человек уходит туда уединиться. Чтоб, например, заняться самоудовлетворением с помощью руки…

Неважно. Вопрос актуальный:

– Да, гальюн в кормовой части модуля. И от двигательного отсека его отделяет лишь тонкая переборка. И сохранить его на модуле – не удастся. Поскольку и сам модуль будет неизбежно полностью изъеден эмиссией и коррозией. Поэтому, вероятно, первое, чем мы займёмся, проведя разведку, и выбрав подходящее место в корпусе чужого корабля – как раз переоборудованием какого-либо неповреждённого помещения под жильё. Куда перенесём и туалет. Ну, и, разумеется, займёмся переносом в другие целые или отремонтированные помещения чужака всех наших запасов, инструментов, и оборудования.

Ещё вопросы?

Больше вопросов не нашлось, и Назаров не без облегчения объявил:

– В таком случае, прошу вас продолжить прерванный сон. Гуннар. Подойдите ко мне, я сейчас достану вам из аптечки снотворное. Может, ещё кому-то нужно?

Нужно оказалось и обеим учёным, так за всё время совещания не сказавшим ни слова. (Вероятно, потому, что они оба были специалистами узкого профиля – ксенозоологи! И ничего не понимали в астронавигации, ремонте, и прочих технических вопросах.) Но без проблем заснуть пожелавшим.

После того, как все добровольцы проглотили свои капсулы, (А Гуннар – сразу две!) запив скупыми глоточками воды из общего титана, Назаров пожелал всем спокойной ночи, и они с Хваном удалились к себе в рубку, прикрыв за собой дверь.

Биолог доктор Джонотан Хейдигер, всё время разговора державший за руку своего коллегу, доктора Эрика Валкеса, сейчас, проглотив капсулу, и снова усевшись в кресло рядом с ним, доверительно наклонился к его уху:

– Может, если командир прав, и тот корабль действительно настолько большой, нам удастся наконец получить и персональную каюту?

Эрик, который хоть и был на год младше, и на три дюйма ниже, но играл в их тандеме доминирующую роль, покачал головой. Ответил тоже вполголоса:

– Знаешь, мой дорогой, до этого ещё дожить надо. Не будем торопить события.

– Ах вот так?! – Джонотан не мог не нахмурить брови, тон стал сердитым, – Ты, похоже, только рад, что мы сейчас – ничего не можем? Или… А-а, вот оно как! Я понял. Я же видел, свинья ты похотливая, как ты посматривал на этого чёртова Томера?! Ну погоди – вот останемся наедине – я тебе всю морду твою противную расцарапаю!

– Что за бред! – Эрик, привыкший относиться к угрозам своего коллеги и приятеля серьёзно, вынужден был тем не менее перейти вообще на шёпот, – Тебя, похоже, тоже слегка того!.. Повредило! Стрессом. Несёшь чушь ещё похлеще Гуннара!

– А-а, так я, по-твоему, приход словил?! Ну точно. – в ответном шёпоте Джонотана явственно проступала теперь истерика и обида, – Я всё понял. Я просто надоел тебе. Ты хотел как можно скорее вернуться на Землю, чтоб послать меня куда подальше, а себе найти кого помоложе! И посимпатичней! И ты, конечно, жутко зол, что теперь этот момент откладывается! Вот и хочешь найти любой предлог, чтоб поругаться со мной, порвать наши отношения, и свалить!

Хотя бы к этому вонючему качку!

– Идиот! Никуда я «свалить» не хочу! И вообще – хватит пристёбываться! На нас уже оглядываются. – и точно, Гуннар, сидевший в кресле по другую сторону прохода, сердито зыркнул на зоологов, и даже сидящий рядом с ним, и как всегда молчавший Пьер Огюстен, покосился в их сторону и вздохнул, – Останемся наедине – тогда и выскажешь свои «Фи!» И получишь за них! Всё, что причитается глупому и непослушному мальчику!..

– Ах! Жду не дождусь! – Джонотан сжал, так, что даже костяшки побелели, кисть Эрика, – Мечтаю об этом! А то из-за этой идиотской аварии – никакой личной жизни!

– Да уж… – понять по тону Эрика радуется ли он предстоящей «встрече», или сердится, было абсолютно невозможно. Научился он ставить Хейдигера в тупик, – Никакой. Ладно, подождём, посмотрим. А пока – хватить ворчать. Давай укладываться.

– Я бы с удовольствием. Да не успел из-за тебя, паршивца занудного, в гальюн сходить. Теперь так и так придётся ждать, когда скотина Моммсен вытащит оттуда свой тощий зад. Никак, опять пошёл ублажать своего одинокого друга…

На это Эрик только фыркнул, опустив спинку кресла, и подтыкая под спину плед.

– Ну так ты не забудь. Когда прилетим и обустроимся. Ты обещал!..

Тут наконец к ним обернулся предмет их раздора, делящий переднюю пару кресел как раз с вышеназванным Моммсеном, тридцатилетний бурильщик Томер Франкель, с фигурой атлета и пристрастием к качанию железа в спортзалах, и битью морд в барах всех планет Содружества. И посмотрел долгим и пристальным взглядом на обеих. Эрику пришло в голову, что он свободно мог расслышать их разговор несмотря на жужжание систем климатизатора и басовитое гудение маршевых двигателей.

Томер ничего не сказал, но оба учёных как-то сразу утратили желание продолжать пререкания.

Когда исполняющий обязанности командира модуля старший лейтенант Олег Назаров и помощник штурмана младший лейтенант Ксю Хван, закрыв за собой дверь командирского отсека, опустились в кресла пилота и штурмана, хитрые щёлочки морщинистых глаз сорокавосьмилетнего китайца обратились к командиру:

– Неплохо прошло, а, сэр?

– Ну, в принципе, да. Могло быть гораздо хуже.

– Оно и верно. Похоже, главных наших проблем пока никто не осознаёт. Но если то, что сказал Гуннар хотя бы на вот столько, – помощник штурмана показал кончик ногтя, – правда, то мы – в глубокой, как говорят русские, …опе!

– Мы в ней и так, Ксю. – Назаров криво усмехнулся, – потому что то, что сказал чёртов Гуннар – слишком похоже на правду. И если даже кроме него этих «голосов» никто не слышал, и не услышит, это вовсе не значит, что на чужаке и правда – никого нет живого! Да ещё и враждебного.

Потому что в одном этот старик стопроцентно прав.

Похоже это «уединённое место» на точку для принудительной изоляции!

– То есть, вы, сэр, хотите сказать, что вы тоже?..

– Нет, конечно, лейтенант. – обращаясь к товарищу по званию, и глядя на него посерьёзневшими глазами, переставший улыбаться Олег как бы хотел сказать, что он всё-таки сохраняет трезвость мышления и реалистично оценивает ситуацию, – Я так не думаю. Тюрьмы обычно стараются устроить там, где можно выгодно использовать дармовой труд заключённых. То есть – на планетах или астероидах с каким-нибудь сырьём… Чтоб и осуждённые не скучали, и бизнес шёл своим чередом. Всё должно приносить выгоду! Основной экономический Закон Содружества. Ну а про приоритеты чужих рас…

Ничего сказать не могу.

Что же до того, что бедолага Гуннар якобы «услышал»…

Сейчас, когда мы только вдвоём, я могу смело сказать: в такую чушь, как телепатия, я просто не верю.

Человечество семьсот лет как вышло в космос, и триста лет как мы летаем в соседние галактики – спасибо Вайлю. Но ещё ни разу нам не встречалась раса, умеющая читать мысли другой, чуждой, расы. Да что там – чуждой! Хотя бы – своей!..

Зато всегда возникали проблемы при программировании чёртовых портативных автопереводчиков. А представьте, насколько было бы всё проще, если и переводить бы ничего не надо было: непосредственно, без слов, а только понятия: так сказать, из мозга, – Олег повторил жест бурильщика, постучав согнутым пальцем по виску, – в мозг!

– Согласен. Это позволило бы избежать кучи проблем. Я хоть сам и не застал, но отлично помню конфликтик на Рашпере. Когда слово «танньген» ошибочно перевели как «недостаточная цена». А оно на самом деле значило – «священный». Вот и перестреляли несколько десятков первобытно-общинных аборигенов, которые остервенело защищали расхищение склада с тем, что наши приняли за еду…

– Всё верно. Последствия, насколько помню, пришлось расхлёбывать десять лет… Но здесь, как мне кажется, проблем с «населением» корабля не будет. Я специально не стал говорить, но вы-то знаете. Что анализатор выдал и предполагаемый возраст чужой посудины. Сто восемьдесят лет. За такое время она уж точно могла прибыть в порт приписки. Или, там, в пункт назначения, где бы они ни находились. И даже если бы они потерпели крушение, выжившие могли бы за такое-то время – восстановить корабль. Или хотя бы послать тот же СОС. И их непременно отбуксировали бы до ближайшей базы. Четыреста с лишним тысяч тонн железа, да ещё и выведенные в космос, не должны просто так пропадать без дела! Это уж слишком…

Расточительно!

Значит, скорее всего, нет там никого живого.

– Звучит логично. И поскольку мы с вами, лейтенант, не верим, что какое бы то ни было живое существо может протянуть почти двести лет, можно считать предположения Гуннара действительно – старческим маразмом. Или, что куда вероятней, космической паранойей. Вызванной, вот именно, сильным стрессом.

Ну что, попробуем тоже поспать?

– Попробуем, Ксю. Тем более, что автопилот у нас, к счастью, тоже портативный. – Назаров скосил глаза на стоящий между ними здоровенный чемодан, – Защищён тройным кожухом. Поэтому и не сгорел. В отличии от центрального компьютера модуля.

– Ну, тут уж, как говорится, без вариантов, сэр. Кто мог предполагать, что реактор, вот именно – армейский, то есть – с пятикратной защитой, вдруг взорвётся! Это так же вероятно, как и встреча в космосе с Микки Маусом… С другой стороны – ставить на компьютерный блок модуля свинцовый экран – лишние полторы тонны. Нереально. Но…

Если честно, командир, даже если б центральный компьютер не сгорел, вряд ли это нам хоть что-то дало.

– Почему вы так думаете, Ксю?

– Да потому, что не встречалось нам ещё в космосе кораблей массивней тридцати тысяч тонн. Их, насколько я помню выкладки наших чёртовых экономистов, попросту невыгодно строить и эксплуатировать. Слишком много энергии уходит на разгон и торможение, и слишком сложными и толстыми должны быть несущие конструкции. Или броня. Много лишнего веса. Так что вряд ли та штука, к которой мы летим – корабль. Скорее уж – стационарная космическая Станция. Но – не орбитальная, а именно – для работы в абсолютно открытом космосе.

Так сказать, уединённо и очень отдалённо. – Ксю печально вздохнул.

– То есть? – Назаров уже и сам догадался, к чему помощник штурмана клонит, но хотел услышать это именно из его уст.

– То есть, лейтенант, – Ксю тоже употребил звание, ещё и посмотрев на командира долгим взором, – скорее всего это – лаборатория. Секретная. Для разработки оружия. Жутко опасного, и смертоносного. И поскольку она уже двести лет как дрейфует в пучинах, как выразился наш старший товарищ, «дыры», сильно мы рискуем. Нарваться.

Назаров раздумчиво покивал:

– Согласен. И поскольку эта мысль кажется наиболее вероятной и мне, будем исходить в первую очередь именно из опасности заражения. Потому что, как известно – самое дешёвое, простое, и летальное оружие против любых живых существ – биологическое. А самые живучие и стойкие живые организмы – бактерии, бациллы и вирусы. И для них пережить двести лет, пусть и при абсолютном нуле и в вакууме – раз плюнуть.

– Так – что? Может, когда прилетим и осмотрим – подключим для анализа внутренностей Станции наших любимых учёных? Биологи всё-таки?

– Там видно будет, Ксю. Да и вообще – чего зря суетиться? Может, это всё-таки исключительно большой астероид. Металлический.

– Вы и сами в это не верите, Олег.

– Верно. Мы с вами перестали верить в чудеса и сказки ещё до того, как пошли в школу. Потому что мечтатели и романтики не проходят отбор на профессиональных космонавтов… Так что просто попробуйте пока поспать, а я подежурю первые восемь часов.

– Спасибо, командир. Попробую. Только придётся и мне слопать две капсулы снотворного. А то возбудилось что-то излишне сильно…

Моё воображение.

Двадцать два часа полёта и финального маневрирования прошли благополучно.

За это время все успели дважды пообедать, и дважды поспать. Поскольку особых развлечений на борту модуля, конструктивно представлявшего собой по сути почти точную копию древних шаттлов, с голыми стальными стенами, и стандартными самолётными сиденьями, не имелось. Как не имелось в пассажирском, верхнем, сегменте цилиндра, и иллюминаторов: проектировщики не без оснований посчитали, что незачем ослаблять прочность корпуса. Равно как и нервировать взгляды выживших видами пучин негостеприимного космоса.

Зато всё необходимое для собственно выживания как раз имелось: в нижнем, грузовом, отсеке, под полом салона для спасшихся. Большие запасы кислорода, воды, пищи, топлива для манёвров. И ещё НЗ различных приборов и средств для выживания в любых условиях. И мощные аккумуляторы. Портативные и стационарные.

И поскольку силу тяжести на их крошечной посудине создавала только тяга маршевых двигателей, сейчас внутри модуля царила невесомость. Что позволяло всем одиннадцати спасшимся без проблем разместиться в крошечной рубке, буквально плавая в воздухе, рядом друг с другом. И рассматривать без помех оказавшуюся перед носовым иллюминатором модуля странную конструкцию.

Вернее – почти без помех, поскольку иногда мягкие рывки подруливающей системы автопилота, стабилизировавшего положение модуля, заставляли людей хвататься друг за друга и поручни, имевшиеся внутри рубки, чтоб не падать на потолок или стены.

Рассматривать было интересно.

Имевшаяся перед их взорами космическая Станция больше всего походила на взорванное изнутри соцветие одуванчика, не успевшее разлететься до конца, и в таком положении кем-то зафиксированное, словно кадр, или декорация из фантастического фильма.

Разбросанные во все стороны от центра отдельные крупные части удерживались лишь на тоненьких связях: переходных коридорах.

Конструкция была огромна: на добрых три километра влево, вправо, вниз, вверх, и в глубину пространства уходили небольшие, как казалось отсюда, с расстояния десяти километров, шары, из потускневшего металла. А потускнел и стал матовым он явно от долгой «обработки» свободными электронами, молекулярным водородом, и космическим излучением, и какими-то ещё частицами, и межгалактическим мусором. И ещё странное ощущение нереальности происходящего возникало от того, что в свете носового прожектора модуля искорками поблёскивали иллюминаторы в трубочках непропорционально малой толщины. И довольно много их, этих иллюминаторов, имелось в соединявших шары, когда-то круглых и прямых, а сейчас скрюченных и изогнутых наподобии спятивших змей, погнутых и перекореженных длинных цилиндрах переходных тоннелей-коридоров.